чтобы рассмотреть меня получше.
– Кто здесь? – хрипло произнес он; сколько чувств вложил в эту простую и банальную фразу, не обремененную большим смыслом.
Я не ответил. Его это не устроило.
– Что вы от меня хотите? Вы слышите? Пожалуйста, отпустите меня домой. Я вас не знаю, никому ничего не скажу, только отпустите меня, прошу вас!
Я подошел к столу и его глаза расширились. Он на секунду замолчал, вылупившись на меня, как на одно из исключений природы, на которое не распространяются законы физики нашего мира.
– Дилан!? – воскликнул он надтреснутым голосом, после короткой паузы. – Это правда ты? Господи… невероятно… Слава богу, что ты здесь! Слава богу… я уж думал все… Давай, приятель, вытащи меня отсюда.
Я не сдвинулся с места и бровью не повел, продолжая стоять, мрачно глядя ему прямо в лицо, с каждой минутой меняющегося от кошмарной догадки, к которой приводил его крохотный мозг.
– Скорее, Дилан! Пока не появился тот псих! Если ты злишься, то сейчас не время, нужно отсюда бежать! Помоги мне, слышишь? Дилан, помоги мне…
– Здесь нет Дилана. Здесь только я и ты, Корман.
– Сейчас не время для тупых шуток, кретин! Освободи меня!
– Я похож на шутника?
Наступила минутная тишина.
– И с кем же я тогда разговариваю? – спросил он.
– Меня зовут Тайлер, – сказал я.
– Ты полоумный мудак! – огрызнулся Корман; пыхтя от злости и обливаясь потом, он предпринял попытку приблизить свое лицо к моему, но веревки безжалостно впились в его плечи, от чего он издал беспомощный вопль. – Ты будешь в психушке! – зарычал Корман. – Развяжи меня, больной ублюдок! Развяжи меня!! Ты понимаешь насколько ты встрял!? – Он вдруг оскалился в улыбке, словно отчаянный самоубийца, находящийся на пороге могилы; для него уже все было предрешено, и он знал это, пускай и отрицал. – Ты же чокнутый мудак! Тебя поджарят на электрическом стуле, поджарят твои долбаные мозги, сраный урод!!
Я медленно покачал головой, и сам наклонился к его недоуменной, насмерть перепуганной роже. Он был вынужден заткнуть рот.
– Нет, – холодно сказал я. – Я буду жить вечно… а ты умрешь – это твоя реальность, Корман. Червяки не живут долго, они становятся едой для крупных рыб…
Помнил ли я как убивал его? Да, подробно. Каждую деталь. Его взгляд навсегда сохранился в моей памяти. Я изощрялся над его плотью, как мог. Вырезал различные фигуры, знаки, пентаграммы, символы и слова, как на бумаге. Резал его, словно воспринимал не, как живое существо, а – пластилин. Работал ответственно, аккуратно и кропотливо, словно мастер. Я собирался снять с него кожу. Вот только пластилин не орет так, будто его выворачивают на изнанку, будто ему дробят ноги, сверлят коленные чашечки или вырывают без анестезии больной зуб… а может быть все вместе? Святой Паскаль, как человек способен выдержать подобное и остаться в здравом уме!? Впрочем, я вопил вместе с ним, внутренне. От вкуса крови у меня снесло крышу. Кровь текла из него, как вода; она забрызгала одежду, растеклась по всему столу и стала чем-то обычным. Подбежав к краю, она закапала на пол. Насколько же сильно он сопротивлялся смерти, неистово раздирая до крови и мяса запястья и лодыжки, только чтобы освободиться из-под грубых узлов. Честно признаться, я опасался, что он порвет веревки или развалит старый стол; он дергался, словно одержимый, пускал слюни и сопли, собственными усилиями сломал себе пару пальцев и, непроизвольно изогнувшись ногой, порвал на ней сухожилия. Комната утонула в пронзительном визге.
Корман рыдал и умолял меня прекратить, и я мысленно молил себя остановиться. Но наши мольбы остались без ответа. И я смирился. Но не наш подопечный. Слезы градом катились по его красным, соленым щекам; в свете лампочки лицо блестело от пота, бешеные, распухшие глаза сверкали, словно одичалые искры, дыхание было тяжелым и прерывистым. Он уже перешел на фальцет, когда я затронул главную часть его тела, приближаясь к финалу. Как будто обнажились его нервные пучки, которые я ожесточено наматывал, как опытный Орфей, настраивающий струны своей лиры. Я думал от такой боли он потеряет голос или сознание. Так оно и вышло. Вытекли последние слезинки. В скором времени он умер…
– Боже мой, боже мой… – повторял я, словно молитву. – Господи… боже… боже мой…
Едва волоча ногами, блуждал по комнате, а однажды, остановившись у зеркала, увидел в нем исхудалое и бледное, как покойник, существо, с расширенными зрачками, мешками под глазами и совершенно потерянным, измученным взглядом. Как будто на грани обморока, я пытался осмыслить реальность, перед которой внезапно предстал. И кто бы он ни был, – тот мертвец, уж больно похожий на меня, смотревший бесстрастным, пустым взором, как будто ждал приговора, – этот парень очень меня пугал.
– Это послужит тебе уроком, и ты поймешь насколько ценна человеческая жизнь, – задвигались синие губы зеркального близнеца.
И я продолжил это безумие, вконец потеряв рассудок и сорвавшись, заорал на зеркало:
– Как это мне поможет!?
– За их жизнями ты начнешь ценить свою. Глядя на то, как они корчатся и умирают, увидев страх в их глазах и болезненную жажду, тебе откроется истинная тайна жизни.
– Нет… боже, нет… так нельзя… – зашептал я. – это же просто бесчеловечно… зачем?..
– Ты не должен быть слабым. В таких делах главное решительность и воля. Жалко тебе или нет, но я хочу, чтобы ты отбросил все сомнения и слушался меня. Твоя жизнь на волоске, я пытаюсь сохранить ее всеми силами, но и ты должен к этому приложиться.
– К дьяволу такую жизнь! К черту все! И тебя тоже к черту!
Удивительно, но он был спокоен. Моя вспыльчивость никак на него не повлияла.
– Тебе надо остыть, – успокаивающе сказал он. – Отдохни.
Сознание покинуло меня в коридоре, в глазах помутнело. Меня стошнило, и я свалился на пол, подобно использованной мясной кучи. Сновидения являлись сумбурными, ни связанными ни чем, как отдельные воспоминания; в центре всего находилась Аманда, и ее очаровательная улыбка, смех… я тоже был счастлив.
Я отрубился на тридцать с лишним минут, а когда проснулся, прислонился спиной к стене и обхватил руками дрожащие колени. Головная боль прошла. Внутри была свобода, какая-то облачная легкость и простота, гораздо лучше, чем раньше. Напротив другой стены в точно таком же положении, как и я, сидел Тайлер, угрюмо смотревший на меня, как будто ждал, когда я снова начну его проклинать. Но мы очень долго молчали, прежде чем один из нас нарушил тишину.
– Тайлер, – вымолвил я тихо, – ты демон?
Он изобразил удивление.
– Разве ты видишь у меня рога или хвост?
– Нет, но и крыльев у тебя за спиной я тоже не вижу. Тогда кто ты?
– Некоторые вещи лучше оставлять неназванными, – уклончиво ответил он. – Я не всегда был таким. И дом этот я помню совсем