на вид лет около двадцати пяти — красивая улыбка, длинные ресницы.
— Что будете пить? — спрашивает он.
— Две колы, пожалуйста.
— Простите, мы не подаем колу.
— О, почему?
— Это напиток империалистов.
— Да неужели? — У Гэвина невольно вырывается смешок.
— Кока-кола — это очень плохо. Американский, плохо! — поясняет бармен. — Как насчет пепси?
— Подождите, но ведь пепси тоже американский напиток.
— Не так плохо, как кола.
— Хорошо, два стакана пепси, пожалуйста.
— А поесть?
— Рыбу. Можно улов дня?
— Есть ваху.
— Прекрасно. Тогда ваху с жареным картофелем. И еще бутылку воды. Можете дать мне миску для собаки?
Бармен кивает, записывает заказ, передает ему миску, достав ее откуда-то из-за спины, и снова поворачивается к экрану. Чавес что-то горячо вещает, грозя небесам кулаком. Люди вокруг кивают, слушают его, затаив дыхание. Гэвин передает Оушен стакан пепси, и девочка залпом осушает его наполовину, втягивая холодный напиток через соломинку.
— Папа, а кто это там, в телике?
— Фрэнк Синатра.
— А он кто?
— Певец. И еще коммунист. Не пей так много холодного пепси, товарищ.
— Товарищ? Это кто?
— Друг.
— Хороший друг?
— Да, типа того.
— А когда мы поедем смотреть на Деву Марию?
За завтраком он рассказал ей о Девственнице долины, защитнице моряков.
— Скоро.
— А она тоже товарищ?
— Нет.
— А кто она тогда?
— Святая, мать Иисуса.
— Товарища Иисуса?
— Ну нет, Иисуса вряд ли можно назвать товарищем.
— А что такое девственница, папа?
— Потом объясню! — Он выразительно смотрит на нее, типа отстань, она закатывает глаза, но замолкает.
Он наливает собаке воды, откидывается на стуле. Его подташнивает, — почему он всегда чувствует себя виноватым, когда слышит о бедствиях других людей? Но ведь и в самом деле ужасно видеть, как твой дом вдруг начинает съезжать с горы вниз, прямо в мутный, бурлящий илистый поток! На память почему-то приходит Альфонс, — интересно, как чувствует себя человек, имеющий собственный бизнес.
* * *
По всему пляжу разбросаны павильоны, где можно купить отдельную экскурсию или тур на целый день, взять в аренду машину или мотоцикл. Около павильона с вывеской «Чудо-тур» стоит мужчина, такой колоритный, что они невольно тормозят рядом с ним.
— Хай! — окликает их мужчина. — Чем могу вам помочь? — При этом многообещающе усмехается, как будто желает разделить с ними какой-то секрет.
Мужчина одет в пеструю гавайскую рубашку, на нем зеркальные очки, волосы зализаны назад в прическе а-ля Элвис. Ему под шестьдесят, загорелый до черноты. Здоровенная бородавка у носа пляшет вверх-вниз, когда он говорит.
— Может быть, и можете, — задумчиво произносит Гэвин, плененный бородавкой.
— Хотите заказать экскурсию? Купить тур?
— Скорее, взять в аренду автомобиль.
— Может быть, хотите отправиться на джип-сафари?
— Нет.
— Уверены? Все любят джип-сафари, это очень весело, открытый джип, громкая музыка. Девочки.
— Я слишком стар для этого. К тому же со мной дочь и собака.
— Сколько здесь пробудете?
— Недолго.
— В каком отеле остановились?
— Мы приплыли на яхте.
— А! Тогда, может быть, хотите понырять? Есть прекрасный тур…
— Да зачем? Я могу нырять с борта яхты.
— А где пришвартовались?
— В заливе Мансанильо.
— Эээ, там? Будьте осторожны.
— Буду.
Затем, непонятно почему, Гэвин доверительно наклоняется к мужчине:
— Мы сбежали, понимаете? Приплыли сюда с Тринидада. Я бросил свою работу.
Гид поднимает на лоб очки и ухмыляется Гэвину с искренним восхищением и немного заговорщически, как жулик жулику. Его акцент и манеры напоминают то ли служителя казино из Лас-Вегаса, то ли сутенера из Каракаса.
— Ну, парень, ты даешь! Меня зовут Сонни. — Он протягивает руку. — И куда теперь двигаешься?
— На Бонэйр.
— А чего не на Лос-Рокес?
— А что нам делать на Лос-Рокесе?
— Там рай земной, брат! Реально! Обязательно съезди на Лос-Рокес — подумаешь о душе, сольешься с природой, понимаешь, о чем я?
— Думаю, да.
— А что с тобой случилось, брат? — Он улыбается Оушен, но та мрачно хмурится и смотрит в сторону.
Только Сюзи изображает в ответ улыбку, Сонни ей явно нравится.
— Да вот, решил уехать из города, чтобы, как ты говоришь, слиться с природой, что-то в этом роде.
— Милая у тебя девчушка.
— Спасибо.
— Послушай моего совета, брат, отправляйся на Лос-Рокес. Я феминист, понимаешь ли, верю в фемину, в бабскую сущность, короче, в Землю-мать. — Он сам хохочет над своей шуткой. — На Лос-Рокесе ты сможешь восполнить духовную энергию. Это красивейшие острова между Маргаритой и Бонэйром — целый архипелаг.
— Что, правда? — Гэвин краем уха слышал об этом уникальном крошечном мирке к северу от Каракаса. Вроде моряки когда-то упоминали острова… — О’кей, — кивает он, — может быть, зайдем и туда.
— Точно, брат, открой для себя новый мир, пока не поздно!
Телефон Сонни начинает наигрывать мелодию Бейонсе, а Гэвин со своими спутницами заходит в салон аренды автомобилей.
* * *
Они едут на машине на запад вдоль северного побережья Маргариты. Залив Рестинга — мили пустынного пляжа, прибрежная волна довольно высока. Они останавливаются, только когда достигают болот; пересаживаются на разноцветную деревянную лодочку, которая мчит их сквозь лабиринты мангровых рощ.
Все болото испещрено водными путями, протоками, проложенными среди корней мангровых деревьев, — они хорошо известны лодочникам; на извитых стволах красуются таблички, указывающие путь к «Тоннелю страсти», «Каналу поцелуев» и «Аллее нежной любви». Эти каналы явно предназначены для влюбленных, и в горле у него встает комок — приступ ностальгии по Клэр, его потерянной любви, его нежному другу. Хочется закричать во все горло: «У меня тоже есть жена!» — но он молчит.
Они проплывают мимо красных мангровых деревьев, любуются на синих крабов, важно вышагивающих боком на мелководье. Над их головами пролетают цапли и даже розовые ибисы. В Тринидаде тоже есть мангровые леса, но дома они редко выезжали на экскурсии. К чему? Их дом и так со всех сторон обступали зеленые холмы. Как получилось, что он не замечал красоту природы, которую видел каждый день? «Брат, открой для себя новый мир!» — сказал Сонни. И ведь он прав!
Они подъезжают к церкви, где хранится статуя Пресвятой Девы. Это даже не церковь, а мини-собор ванильно-сливочного цвета; острые готические шпили готовы пронзить небо. Внутри расставлены скамьи для молящихся, высокие окна впускают свет, пахнет сандалом.
Оушен вдруг останавливается, затаив дыхание.
— Это она?
Перед ними, справа от алтаря, в стеклянной витрине стоит статуя женщины, закутанная в спадающие до пят белые одежды.
— Похоже, она.
Лицо Оушен загорается благоговейным восхищением. Она не сводит с витрины глаз, прижимает руки к груди, будто боится упасть в обморок.
Он присматривается к женщине за стеклом. Похожая на манекен гипсовая статуя напоминает огромную куклу Барби, одетую как невеста. Не потому