Читать интересную книгу Дракон из Перкалаба - Марианна Гончарова

Как-то прибежала я к Владке на работу. Вижу — она стоит в своей студии совершенно растерянная. Но посмеивается. Чувство юмора Владку, конечно, очень выручало. Говорит, мало того что Сидор и новый завхоз, бывший прапорщик, ошиваются по школе, для профилактики пожарной безопасности реквизируя предметы, которые, как они считают, представляют угрозу для возгорания, но по армейской своей привычке тянут все, что, по их мнению, плохо лежит: кувшины, чашки, шары, амфоры, композиции из сухих цветов. Гипсовую голову Минервы тоже сперли зачем-то, завхоз ее еще девушкой-танкистом называл из-за того, что она в шлеме. Так вот сегодня, продолжает Владка, буквально за три минуты исчезла натура для пятого класса — яблоки желтые и красные, кукурузный початок в сухих листьях и подсолнух с обсыпающимися семечками, довольно увядший. Владка выставила натюрморт на постановочный столик и вышла из класса за водой, краску разводить, кисти мыть и так далее. Вернулась — на столике пусто. Владка не выдержала и пошла к Сидору выяснять, в чем дело и сколько можно, а если получится, то и отобрать хотя бы часть. А он в кабинете закрылся, не открывает. Через час сам пришел, объяснил, что случилась безвыходная ситуация — проездом были какие-то его бывшие сослуживцы-пожарные, буквально на полчаса заехали, срочно отметить надо было, и они с завхозом и гостями весь этот натюрморт сожрали под водку.

– Весь?

– Весь, — кротко признался Сидор, — еще и не хватило.

Мог бы и соврать… Честно сказал, такой дурак. Ну Сидор! Кукурузу склевал, заплесневелый подсолнух стрескал, подгнившими внутри яблоками не побрезговал. Нормально?

И все педагоги школы это, конечно, сразу от Владки узнали и при встрече с Сидором отводили глаза и прыскали в кулак.

Конечно, такого позора Сидор не простил никому. Мирозданию не простил, педагогам школы, курсам, да и жене — за то, что устроила его на работу непонятно куда, а он хотел работать в охране мясокомбината, ну и Павлинской не простил в первую очередь. Как главной виновнице. И с тех пор Сидор перестал с ней здороваться, косил куриным глазом, надулся и стал собирать компромат, объявив незримую войну. Причем вел он боевые действия исподтишка, на самом низком бабском уровне, натравливая на нее других коллег. А поскольку Владка была со всеми ровна, весела и вежлива, он не поленился, ловкий Сидор, и заварил кашу в местной партийной ячейке.

Кой черт занес Павлинскую в партию! Прямо помутнение какое-то на нее нашло. Правда, папка ее настаивал, верный ленинец, ветеран войны, орденоносец Григорий Кириллович. Он даже младшую дочку назвал Владиленой, в честь Владимира Ильича Ленина. И потом, партийность была условием получения ею направления в Архитектурно-художественную академию на факультет искусствоведения. То есть с партбилетом и поступить было легче на заочное отделение, и на сессии ездить. Она послушала «старших товарищей», подумала: ай, быстренько вступлю, зато поступлю, ну? И поплатилась. За этим ее «вступлением» такое потянулось, мутное, нафталинное. Вдохновляемые бойким судьбоносным Сидором, к Павлинской зачастили партийные или профсоюзные активисты — из соответствующих отделов культуры с требованием или обновить, или заново нарисовать всю наглядную агитацию школы. И давайте, Владилена Григорьевна, в едином порыве, — подгоняли они. Ее стали зазывать на партийные собрания, куда она не могла прийти никак, потому что в это время еще спала. (Она подолгу мастерила вечерами, рисовала, вязала, лепила, ложилась спать под утро.) Потом вдруг одним махом повесили на нее поручение — лектор-агитатор. Страх и морок.

Потом пошла другая волна — при любом профсоюзном отделе культуры должен был быть сводный хор. Всех — и сотрудников отдела, и учителей музыкальной школы, и учителей школы искусств, и библиотекарей, и бухгалтерию — принудительно заставляли петь в этом сводном хоре. Солидные женщины предпенсионного возраста наряжались в голубые длинные платья с четко выстроченными рельефами по линии груди или вышитые тесьмой псевдонациональные сорочки из костюмерной Дома культуры плюс девичьи венки с лентами. И когда хористки вместе брали дыхание по взмаху дирижера, тоже в венке и в очках с толстыми линзами, когда одновременно вздымались подчеркнутые обтягивающими платьями или сорочками немалые бюсты, публика в зале замирала, и кто-то стыдливо отводил глаза, а кто-то морщился. Понятно, что никакие силы не могли загнать нашу Владку в этот хор.

Она уже и не знала, чего ждать дальше, но вовремя случилась сессия, и она с радостью уехала на месяц в Свердловск, где была совершенно другая жизнь, пусть утомительная, но такая увлекательная и праздничная.

А из Свердловска — жизнь тогда была не очень дорогая — полетела самолетом в Грузию, к маминой сестре, тете Ане.

Тетя Аня, или, как величали ее там, в семье, тетя Анука, велела ей надевать одежду поскромнее и глаза держать — долу. Рядом с домом через полчаса после Владкиного там появления уже стояла толпа друзей, ну и соискателей, которые еще с детских лет ее помнили и обожали. Тетя Аня и злилась, и смеялась, кричала им в окно:

– Уйдите, бездельники, идите по делам своим, она не выйдет. Детство уже давно закончилось. Она уже барышня.

И кто-то самый смелый дерзко кричал в ответ:

– Слушайте, колбатоно Анука, если Владиленочка, такая нежная красавица, такая царица, не может выйти на крылечко, пусть в окошко выглянет разок. И всеоо. Да?

В город на прогулку или за покупками ее одну не пускали, потому что за ней, хоть и на почтительном расстоянии, таскалась по городу свита влюбленных в нее с первого взгляда. Собственно, как везде и всегда. А когда она уезжала из Кутаиси и тетя Анука и дядя Георгий ее провожали, в знаменитый кутаисский трамвай, который ходил в аэропорт, набились все соискатели. Под суровыми взглядами Владкиных тети и дяди они ехали до аэропорта молча и лишь жарко зыркали исподлобья и пожирали прекрасную девушку глазами со всех сторон.

Оттуда, из Грузии, Владка привезла церемонию «подготовки ко сну» и всю жизнь ей потом следовала.

Ложиться спать Владкину тетю Аню научила ее грузинская свекровь. А тетя Аня в свою очередь — своих детей и племянницу. Ну вот, например, после душистой ванны нельзя надевать глупую пижаму, ну что это такое, девочка — и в шароварах, она что, работает на кирпичном заводе в городе Кварели? Тетя Аня, чуть что, всегда пугала своих трех дочерей и племянницу Владку, мол, если они не будут вести себя как должно и плохо учиться домашнему хозяйству, тогда они выйдут замуж в город Кварели (оттуда родом был дядя Георгий) и станут работать на кирпичном заводе в коричневых (позор, позор!) шароварах. Шаровары — убийцы женственности, так считала тетя Анука. Когда собираешься идти спать, надо надевать чистую накрахмаленную нарядную сорочку в кружевах, в которой не стыдно и на улицу выйти, если что. Нужно тщательно расчесать волосы, перевязать их выглаженной шелковой лентой и капнуть на запястье пару капелек любимых духов. Только на запястье. А то вдруг Боженька решит забрать тебя побыстрее — терпеливо объясняла тетя Анука, — а ты вот и уже! Р-раз — и готова. Предстала: и нарядная, и чистая, и причесанная, и духами благоухаешь, и хорошего воспитания.

Ну или представь другое, например: река Риони взяла вдруг взбесилась и вышла из берегов, стихийное бедствие, все кричат, вай, где спасатели, бегите сюда, спасайте сначала меня — все кричат. А ты не кричишь, ты вышла на крышу, села красиво, сложила ручки к ножкам привлекательно и сидишь спокойно. Храбрые спасатели увидят тебя, такую красивую, причесанную, с ленточкой в волосах, такую завидную невесту, залюбуются (тоже неплохо, тоже надо!) и кинутся тебя спасать первую. Откуда ты знаешь, а вдруг среди спасателей как раз и есть тот самый, единственный, который оценит, как правильно тебя воспитала твоя тетя Анука. Спасатель — это да. А не эти бездельники, которые на тебя охотятся по всему городу. Опусти глаза, Владочка, чеми сули, душа моя, — просил дядя Георгий, — кому сказал, и не улыбайся — а то твои ямочки кого угодно с ума сведут, даже великого бронзового нашего поэта Шота Руставели, а не только этих несерьезных желторотых мальчишек.

* * *

И вот, когда чуть уставшая, но радостная, переполненная впечатлениями, влюбленная в жизнь Владка вернулась домой, вдруг к ней в класс, где она готовилась к уроку, мурлыкала под нос песенку, расставляла мольберты и устанавливала в этот раз уже бутафорские фрукты, чтоб не съели, вдруг, тяжело и дробно цокая каблуками вразнобой, как эскадронные кони, пришли суровые партийные женщины из бухгалтерии отдела культуры, все насупленные, преисполненные праведного гнева, все в длинных тяжелых пальто и мохеровых шапках, а главная — в огромной лисьей папахе. Все равно как атаман. Встали в двери угрюмой праведной толпой:

– Мы вас вызываем на заседание парткома за то, что вы отказываетесь выполнять партийные поручения, например, быть лектором-агитатором в обществе «Знание», нести в массы культурность или принимать в подшефной военной части ленинский зачет, прогрессивную наработку (Господи помилуй, слово-то какое!) нашего обкома комсомола, верного младшего товарища нашей партии. Завтра в 10 часов утра. Мы будем вас слушать первой. А потом уже другие накопившиеся вопросы.