Словом, малевал Кухарук совершенную дрянь, но в ярких красках и, надо все же признать, с каким-то намеком на «квазиунофантазию», что и обеспечивало ему неплохой рыночный сбыт. Шишкин, Крамской, Куинджи, Левитан плачут горькими слезами от зависти.
Сбыт хотя и относительно небольшой, чтобы им заинтересовалась государственная фабрика, был вполне достаточен для существования этой полукустарной мастерской, специализирующейся на определенных товарах, выработка которых на крупном предприятии не всегда выгодна. Сейчас, по нынешним непростым временам, Кухарук работал не кустарем-одиночкой, он официально состоял членом артели «Славутич».
Объединения, которые сейчас называются художественными артелями, призваны заполнить известный пробел, создать некие ценности, которые государственные организации не создают. Например, строительные тресты не занимаются, за некоторыми исключениями, роскошной отделкой зданий и помещений, а особенно ремонтом и реставрацией.
Проектные организации, заводы, фабрики нуждаются в чьей-то помощи для изготовления макетов, плакатов; школы и высшие учебные заведения — в наглядных пособиях; клубы — в картинах, рамах для картин; профсоюзные организации — в оформлении праздников. Перечень подобных работ, где требуется художественное выполнение ремесленными приемами, бесконечен. В общем, дело хлебное.
Этот интересной судьбы человек должен был понимать толк и в золоте… Что и явилось причиной моего визита.
Короче. Мой родственник был представителем совершенно другой России, существующей рядом и параллельно со Сталинским СССР. Сохранявшейся в довоенный и затем медленно угасавшей в послевоенный период. России кулаческой и частнособственнической, не имевшей с конца 1920-х годов никаких защитников во власти.
России «хозяев», ненавидевшей коммунистов (и примкнувших к ним «перерожденцев» из евреев) и искренне желавшей работать на себя;
России пригородов, кормившей города выращенными на приусадебном подворье бычками;
России, много лет уничтожавшейся Сталиным и добитой только хрущевским указом от 20 августа 1958 года;
России артелей по выпуску ширпотреба, дававших возможность выживать и дискриминируемым «старым» евреям, и сбежавшим в города от раскулачивания работящим крестьянам, но окончательно закрытых постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 20 июня 1960 года «О промысловой кооперации».
Эта была Россия патриархальной трудовой этики — купеческой, старообрядческой, еврейской, татарской, — хорошо помнящая и дореволюционные времена, и НЭП, и она окончательно вымерла, потеряв способность к воспроизводству, только в позднюю хрущевскую эпоху.
Кухарук жил собранно, уединенно, строго. Совсем немногие знали, что после Тарнопольского разгрома в Первой мировой, тогда еще молодой хозяин, как и многие его товарищи, скупил у дезертирующих с фронта солдат целый армейский арсенал.
К примеру винтовку, числящуюся за кем-то в полку за соответствующим заводским номером, офицерский наган-самовзвод, полный солдатский мешок сахара, а в сахаре запас патронов и полдюжины ручных гранат, похожих на черные граненые апельсины.
Почти никто не видал Кухарука пьяным, и мало кто его посещал с визитами. Редких посетителей Иосиф встречал в пристройке к дому — обширной, как сарай, комнате, где в углах валялся всевозможный хлам, а на вбитых в стены гвоздях и на самодельных полках покоился столярный и слесарный инструмент, кисти, краски. На земляном полу стояли подрамники для заправки «ковров».
В пристройке застоялся запах махорки, клея и красок. Такая смесь служила как бы основой для какого-то цепкого и не совсем приятного запаха, повсюду сопутствовавшего самому хозяину.
Пристройку эту, где роль кровати исполнял деревянный топчан, «дядя» всегда витиевато именовал своим «апартаментом», про жену же говорил просто — «она», если ему изредка приходилось упоминать о супруге.
«Тетя» и проводила меня к хозяину. Днем калитку во двор не закрывали: пес Букет не пустит чужих. Преследуемый по пятам здоровенным кобелем, шастающим без цепи (если не хозяйка — порвет!), я скромно проследовал в пристройку. «Тетя» тут же ушла, а хозяин предложил мне круглую затейливо-самодельную табуретку:
— Падай, малой. Чувствуйте себя, как дома.
И Кухарук непроворотно-плотно уставился на меня своими темно-мутными глазками.
Не смущаясь ни нависшими над глазами сивыми бровями, ни хмурой нелюбезностью «родственничка», я рассказал о своих планах и почтительно попросил его о дельном совете.
— Ах, молодежь. Всюду вы лезете, не зная броду. Ты поговорку, малой, знаешь? — Дядя быстро перешел на фамильярное «ты». — Кто «там» не был — будет, а кто был — не забудет.
— Знаю.
— А «там» был?
— Нет.
— А я был. И больше не хочу. Впрочем, твоей беде легко помочь. Всякая частная торговля процветает в условиях конкуренции. Даже подпольно-уголовные сделки нуждаются «в рынке», то есть в нескольких продавцах и покупателях. В Киеве много людей занимаются куплей-продажей старательского золота. И кооператор Цукерман, и дамский парикмахер Ахмедов Ислам, и богомольный артельщик Фроимов, что выпускает специальные «освященные» свечи для старообрядцев. Можно вспомнить еще часовщика Сулиму, работника артели «Точмех», чей ларек около магазина потребкооперации на улице Баумана и прочих… Скупщиков и продавцов валюты, золотых вещей и контрабанды. Ведь где одно — там и другое. Деньги и шмотки. Связи на Западной Украине и в Прибалтике. И этим обстоятельством неизбежно заинтересуются резиденты иностранных разведок в Варшаве и Риге. Поспросят о пустяковой услуге, посылочку передать или человечка приютить, накормить и обогреть. Коготок увяз — всей птичке пропасть. И как ты думаешь, племянничек, долго ли НКВД позволит виться этой веревочке?
Что-то это мне напоминает… Анналы НКВД, операция «Трест», проводимая чекистом Артузовым, свободным от предрассудков. Так что я бодро ответил родственничку:
— Думаю что недолго. Не удивлюсь, что за ними уже присматривают. Отрабатывают все связи.
— А ты, малой, не такой уж дурак, каким кажешься на первый взгляд. Узнаю себя в молодости. Может и будет из тебя толк. Надеюсь, ты понимаешь, что как только твоего поставщика возьмут, он тебя с ног до головы дерьмом перед органами обмажет. Приплетет чего было и чего не было. И поедешь ты «По тундре, по железной дороге, где мчит курьерский Воркута — Ленинград…»
— И что же делать?
После на десятиминутной, первый взгляд незначительной беседы, заключающейся в вопросах и ответах, дядя сменил гнев на милость.
— Ладно, уговорил. Нравишься ты мне малой. Узнаю Тельферовскую породу. «Цэ дило треба розжувати». Дам я тебе несколько бесплатных советов. Бери у одного поставщика, редко и много. Желательно чтобы цепочка с прииска была минимальной. И людей в этом деле было засвечено раз-два и обчелся. Для начала рекомендую тебе зубного врача Гольдмана. Он вроде наш дальний родственник, так что можно надеяться, что сразу не сдаст. Но, правда, он довольно жаден. А в таких вещах веры нет даже родне, тем более такой дальней.
Кухарук ненадолго замолчал. Чувствовалось, что его мозг гудит как трансформатор. Чапай думу думает. Я почтительно внимал родственнику, ожидая продолжения.
И дядя ожидаемо продолжил:
— Хорошо. Я в это дело все равно влазить не собираюсь. А тебе может пригодится. Проследил я как-то скрытно за Гольдманом, стараясь определить его источник. В трех кварталах от его зубного кабинета, на улице Ленина, есть частный дом. В котором проживают Сомовы. Но это не муж и жена. А близкие родственники. У Степаниды муж как раз на прииске работает. И ежемесячно ей посылочку по почте присылает. А там, среди какого-нибудь таежного меда или варенья из лесных ягод, грамм пятьдесят внутри шлиха положено. Даже военная цензура не досматривает сплошь все почтовые посылки. В мирное же время почтовые отправления граждан неприкосновенны.
— Пятьдесят грамм? — переспросил я. — Так это же мелочь. Считай пять стандартных пуль по девять граммов.