частям Войсковое правительство приказало вступить в бой с революционными войсками России. Но казачьи полки, избегая гражданской войны и пролития братской крови, сами заключили мир с войсками трудового народа и назначили казачий фронтовой съезд в станице Каменской на 10 января сего года для обсуждения изменнической политики атамана…»
Подтелков и Кривошлыков с головой ушли в работу по подготовке съезда. Во все части, входившие в Северный отряд, разослали приглашения выбирать делегатов, направили агитаторов разъяснять намеченную программу. По нескольку раз выезжал Федор в полки, выступал на митингах, призывал поддержать созыв съезда. А казаки, с явным одобрением слушая агитаторов, делегатов посылать не спешили.
Подтелков возмущался:
— Приучили казаков беспрекословно выполнять приказы начальства, стоит только Каледину зыкнуть погромче — и пойдут казачки стрелять в рабочих и крестьян, а кто упираться будет — силой поволокут! Нельзя допустить этого!
Наконец к намеченному дню в Каменскую прибыли делегаты от 21-го казачьего полка, пяти батарей и двух запасных полков. Ждали посланцев от казачьей секции Царицынского Совета и участников состоявшегося накануне в Воронеже совещания представителей трудящихся области, созванного Донским ВРК.
Один за другим поднимались ораторы на сцену. Смущенные торжественной обстановкой, выступавшие — в большинстве рядовые фронтовики — подчас с трудом находили слова, чтобы сказать о главном, о том, что их волновало. Но говорили искренне, от души, и это не оставляло собравшихся равнодушными.
Большевик, казак местной каменской команды Николай Стехин горячо призывал делегатов немедленно поднять свои полки и, объединившись с Красной гвардией, идти на Новочеркасск. Однако, несмотря на боевое настроение делегатов, его поначалу поддержали немногие. В зале поднялся шум. Со всех концов раздавались разноречивые возгласы: «Правильно!», «Негоже это!» Три года воевали казаки, устали от войны. Натужно и запинаясь, делегат от 44-го полка сказал о том, что надо обойтись без кровопролития, послать на съезд в Новочеркасск делегацию, просить атамана распустить отряды «добровольцев» и «партизан». Речь эта вызвала одобрение у многих. Другие выступавшие также говорили, что казаки воевать не хотят, против Советской власти не пойдут, но их послали сюда, чтобы выработать меры, какими можно избежать военных действий и вступления красногвардейцев в Донскую область.
Кривошлыков кусал губы:
— Эх, казаки. Ну как они не могут понять, что не будет мира, пока Каледин сидит в атаманском дворце.
Был уже поздний вечер, когда в зале появились участники воронежского совещания, руководители областного ВРК С. И. Сырцов, А. А. Френкель и другие. Вместе с ними приехали представители Московского Совета и ВЦИК А. В. Мандельштам и М. П. Янышев. Их пригласили в президиум, и обстановка в зале стала другой. Прослушав несколько выступлений, прибывшие большевики, по словам Сырцова, «решили произвести основательную атаку на съезд и выбить его во что бы то ни стало из нейтральных позиций, в которых он пребывал». Большую роль в этом сыграл Е. А. Щаденко. Сухощавый, с ястребиным профилем, легкой походкой он поднялся на сцену. Зал стих.
— На рудниках, — сказал Щаденко, — творятся безобразия. Именем казачества расстреливают рабочих. Но рабочие твердо знают и верят, что это дело рук не всего казачества, а атаманской верхушки. Мы призываем трудовых казаков выступить против этой верхушки. Если трудовые казаки, фронтовики не расправятся с контрреволюционным Войсковым правительством, то неизбежно начнется гражданская война. Будет разорено хозяйство казака, разрушено все народное хозяйство. Рабочие уйдут с фабрик и шахт, не станет мануфактуры, угля, а казачество, если оно будет втянуто в борьбу с народом, захлебнется в потоках собственной крови. Ведь казаки, в сущности, кучка людей. Им ли справиться с народом, с миллионами рабочих и крестьян, которые поддерживают Советскую власть! Война разорит казаков, и выгоду от нее получат только казачьи генералы да русские капиталисты и помещики. Они ждут не дождутся того, чтобы вернуть себе отобранные фабрики, заводы и земли.
Речь Щаденко произвела сильное впечатление на собравшихся. «Каждый чувствовал, — писал позднее С. Сырцов, — что время слов кончилось, надо приступать к каким-то действиям». Выступивший после Щаденко московский рабочий-большевик рассказал, к чему привели действия Каледина, запретившего провоз на север продовольствия и угля.
— …В цехах заводов — сугробы, руки прилипают к железу, — говорил москвич. — Дети, старики, больные голодают, квартиры нетопленые… В муку мешаем опилки, кору, хлеб делим суровой ниткой на крохи. Доколь же можно терпеть такое издевательство, товарищи?
С каждым новым выступлением атмосфера на съезде все более накалялась. Окончательный перелом наступил, когда Н. Стехин передал в президиум перехваченную служащими станичной почтовой конторы телеграмму Каледина командиру 5-й дивизии Усачеву. Атаман приказывал немедленно направить в Каменскую 10-й полк, разогнать съезд, арестовать его инициаторов и предать военно-полевому суду за измену. Прочтя телеграмму, Подтелков вскипел. Поднявшись и еле сдерживая гнев, загремел:
— Братья-казаки! Покуда мы тут совещаемся, враги трудового народа не дремлют. Мы все хотим, чтоб и волки были сытые и овцы целые, а Каледин — он так не думает. Нами перехвачен его приказ об аресте всех участников вот этого съезда, — и передал телеграмму Кривошлыкову, который прочел ее вслух.
В зале поднялась настоящая буря. Отовсюду неслись крики:
— Долой Каледина! Вон с Дона царских генералов! Казалось, возмущению казаков не будет конца. Вот когда прорвался наружу гнев фронтовиков, вот когда проявилась их твердая решимость самим стать хозяевами на Тихом Дону.
— Что делать будем? — обратился Подтелков к сидевшему рядом Мандельштаму. Тот посоветовал объявить перерыв, во время которого президиуму вместе с каменцами и товарищами, приехавшими из Воронежа, обсудить, какие меры принять в ответ на калединскую провокацию.
Так и сделали. В небольшой комнате за сценой устроили короткое совещание. На нем большевики решительно заявили, что нельзя терять ни минуты. Надо немедленно арестовать окружного атамана и других станичных контрреволюционеров и объявить съезд властью на Дону.
— Как ты думаешь, — спросил Щаденко Подтелкова, — проголосуют казаки сейчас, если мы поставим вопрос о взятии власти?
— Непременно проголосуют, — заверил тот.
Можно было любоваться Подтелковым в этот момент, вспоминал позднее Мандельштам. От всей его фигуры веяло энергией и уверенностью. Видно было, что Подтелков решился и свою решимость спешил передать собравшимся в зале.
После перерыва от имени президиума слово взял Кривошлыков.
— Тут нашлись умники, — срывающимся от волнения голосом начал он, — успокаивают фронтовиков, чуть не «браво» кричат за мир с Калединым, а он — вы слышали… Гутарить попусту довольно. Время дорого. Предлагаю Войсковое правительство, как контрреволюционное, объявить низложенным, а власть на Дону передать нашему съезду.
Гром аплодисментов был ответом на предложение Кривошлыкова.
За него подняли руки не только делегаты, но и все присутствовавшие в зале. В единодушно принятой резолюции заявлялось, что съезд решил взять на себя революционный почин освобождения трудового населения, и прежде всего трудового казачества, от