— отличная замена дровам, только его надо коксовать, чтобы не дымил, и всё тогда будет отлично, и уж тем паче ничего он не отравляет, что бы там всякие тупицы себе ни воображали…
— Вот и пусть платят втридорога, — неожиданно закончил свой страстный монолог ехидным выводом Райтэн. — Раз налог на глупость так и не ввели официально, будут расплачиваться так!
Дерек не нашёл ничего лучше, чем уточнить, что значит «коксовать».
…На обед ему всё же удалось попасть только потому, что увлёкшегося Райтэна чуть ни за уши вытащил наружу старпом.
***
— Да парень как парень! — резюмировал вечером Райтэн на вопрос Этрэна.
Тот слегка наклонил голову и выгнул бровь. Отсутствие в характеристике таких обозначений, как «дебил», «тупица» или «тормоз» было непривычно.
— Во всяком случае, мозги у него есть, — расщедрился на лестную характеристику Райтэн.
Такой многообещающий вывод он сделал на основе робкого замечания Дерека о том, что если каменный уголь после коксования горит не хуже дров, а стоит дешевле, то использовать его вполне разумно.
— Чуть побольше, чем у курицы, — спохватился Райтэн, который в целом был настроен к людям критично. — Но, Великое ты мое Пламя, он же совершенно неживой какой-то!
«Неживым» в его системе координат Дерек стал потому, что сидел тихо, работал молча, вопросов не задавал, не спорил, не ругался, просто делал, что сказали.
Райтэн однозначно считал, что «тупо делать, что сказали» — один из самых страшных недостатков человечества, и даже разумное отношение к использованию каменного угля этого недостатка компенсировать не смогло бы.
Этрэн развёл руками: мол, ну вот такой вот, какой есть.
— В общем, если умеет хорошо считать, — вернулся к теме Райтэн, — то можно и в счетоводы отдать. Не умеет, так в переписчики.
Вздохнув, Этрэн уточнил:
— А тебе самому переписчик-то не нужен? Раз уж с мозгами.
Эмоционально взмахнув руками, Райтэн горячо воскликнул:
— Мне нужен столяр! Нормальный, адекватный столяр! Переписать я и сам могу!
Насмешливый фырк не заставил его смутиться. Конечно, он не переносил необходимость что-то переписывать; но был совершенно уверен, что любой другой допустит сотню ошибок на ровном месте, поэтому лучше уж — самому.
1. Есть несколько причин, по которым разговоры о погоде возведены в Анджелии в ранг высокого искусства. В представленном контексте важна такая особенность, как изменение существительных по родам. В анжельском существительные не образуют родовые пары, как у нас (кот-кошка), а именно изменяются по родам (как наши прилагательные). Значение слова остаётся неизменным, меняется его сочетаемость. Довольно часто те существительные, которые в мужском роде относятся к миру физическому, в женском роде переходят в мир эмоций и абстрактных понятий. Разговоры о погоде предполагают использование существительных мужского рода, но в своём подсознании анжельцы постоянно достраивают смысл, какой получила бы фраза, если изменить род. Так, "зыбь" в мужском роде употребляется по отношению к состоянию моря. Но "зыбь" женского рода — это душевное состояние, которое мы бы назвали тревогой, колебаниями, сомнениями. Поэтому фраза "на море нынче зыбь" воспринимается коренным анжельцем как целый комплекс смыслов, от "вы, кажется, тревожитесь" до "что-то я сомневаюсь". Соответственно, "тепло" мужского рода — это состояние окружающей среды, "тепло" женского рода — состояние души. Фразу о том, что солнце не греет, анжелец поймёт примерно как жалобу "никто меня не любит" или "никому я не нужен". Райтэну смешно, потому что подобные заходы анжельцы используют обычно, когда подкатывают к девушкам, знаете, в этакой печоринской манере: "Меня никто не понял: и я выучился ненавидеть". Ну или наоборот, это аналог нашего девичьего "что-то холодно, кто б согрел?"
3. Как устроиться в незнакомом городе?
Порт оглушал.
Разгружались торговые корабли. Массивные грузчики, обливаясь потом, волокли сундуки и мешки, разражались всплесками брани в тех случаях, когда пересекались траекториями. Специальные сигнальные рожки пронзительно разрезали воздух своими резкими звуками, организуя ход причаливающего корабля. Неподалеку у склада надрывались собаки хоровым ором. С другой стороны зазывали-торговцы расхваливали свои товары. Перебить их надрывно пытался уличный музыкант, который со своей гундосой трубой хотел заработать несколько монет. Неподалёку, на верфи, раздавался стук молотков и визг пил, и иногда, ровно, мерно, глухой мощный бух чего-то тяжёлого.
Только сошедший с трапа и стоящий посреди всего этого оглушающего бедлама Дерек нервно сглотнул. Его, ко всему, ещё и покачивало после долгого водного пути — тело не могло так резко осознать, что под ногами уже твёрдая земля, а не палуба.
Он сделал несколько неуверенных шагов по припортовой площади. Почти-товарищи, ставшие отчасти знакомыми благодаря плаванью, весело расходились кто куда — некоторые и сами жили в Аньтье, иные планировали дальнейшую поездку вглубь страны, домой, третьи собирались перекантоваться некоторое время и уйти в следующее плавание — к берегам Либерии, на юг.
Среди них Дерек один был неприкаянным.
У него, впрочем, было предложение попробовать себя в качестве юнги от боцмана, письменная рекомендация от Этрэна и дружелюбное «заходи, вместе прошвырнёмся по притонам» от одного из наёмников.
В общем и целом это никак не отвечало на вопрос, куда податься и что делать.
Дерек, заплетаясь нога за ногу, проковылял до конца площади, чувствуя, как страх всё сильнее овладевает им.
Он впервые оказался в ситуации столь неконтролируемой и зыбкой. Детство и юность он провёл в родном посёлке, где каждый знал каждого и мог посчитаться на десять поколений назад знакомствами. Там он всегда мог рассчитывать на помощь и поддержку.
После он оказался при Грэхарде, и здесь ему вообще больше ни о чём не нужно было беспокоиться.
Даже собственно сам побег не был таким страшным там и тогда: в Ньоне у него было множество знакомых, к которым так или иначе можно было обратиться.
Здесь же у него не было никого, и он совершенно не знал, куда идти.
Ему было страшно. Его оглушал город, а ещё больше — оглушала неизвестность, тотальная и неконтролируемая неизвестность. Где заночевать, что поесть, как раздобыть денег, как, в конце концов, устроиться? Он даже не знал, что вообще есть в Аньтье, какие люди тут живут, где можно искать работы или пристанища.
Три вопроса беспокоили его более всего остального: как бы не отняли имеющиеся у него деньги, где бы переночевать и как найти работу.
Начать он решил с того, чтобы обменять ньонские монеты на анжельские. В порту, наверно, и за ньонские можно что-то купить, но в городе-то точно в ходу местные.
Узнать у прохожих, где найти лавку банкира, оказалось несложно. Вот заходить было страшновато — и ну