дней как начал спать. Теперь Маргарет осваивала кухню, Сури разбирала старинные комнаты, которые никто не использовал годами ещё при Грэге, а Нейл занялся уборкой сада.
- Маргарет, ты не видела Сури?
- Второй этаж, комната господина Уильяма, она там уже пару часов.
Я кинулся в комнату дедушки, отчего-то переживая, что вот сейчас я приду, а Сури там скончалась от приступа или потеряла память, ударившись головой. И правду я так и не узнаю. А почему, собственно, эта правда мне так важна? Что в этой правде такого особенного и невероятного? И почему я должен до неё докопаться? Ну болела девчонка чем-то там, сейчас, наверное, не болеет.
- Сури? - я застал горничную в гардеробе деда, где она разбирала древние камзолы. - Здравствуйте…
- Виделись уже, мистер Аллен. Я выброшу всё это?
- Конечно, Сури, выбрасывай всё, что посчитаешь нужным. У меня вопрос к тебе. Твоя хозяйка - Эвет…
- Не говорите мне про неё! - перебила Сури.
- Да нет же, дослушай. Она болела чем-то связанным с современным раком?
- Я не знаю, чем она болела, но лечили её опиумом.
- И как эта болезнь… проявлялась?..
- Я.... не знаю.
- Сури, пожалуйста, мне это важно.
- Нет, не могу. Я достаточно настрадалась от мисс Сангу.
- Сури, просто скажи. Да и что она сделала тебе такого?..
- НЕ МОГУ!.. - горничная отвернулась, и я видел, как её массивная спина дрожит. Сури быстро-быстро перебирала камзолы, сворачивая их и пряча в мусорный мешок.
- Сури, простите мне мою настойчивость, - кивнул я. - Это было… неправильно.
Я пытался быть участливым, но как же меня интриговала эта женщина! Банально звучит, но на самом деле непросто сдерживаться, когда разгадка вот она, только руку протяни. Я пытался вымолить хоть что-то у старой, сгорбившейся над камзолами женщины, и в эту секунду мне серьезно казалось, что сама жизнь от этого зависит. Глупая история... Никак меня не касается... А хочется выжать мозг этой женщины, как апельсин.
«Проклятье!»
- Она курила опиум, да. И меня на него подсадила, - шмыгнув носом, сказала Сури.
Она не переставала перебирать старую одежду, но уже ничего не видела, неловко шевеля руками и поднимая пыль. Она только делала вид, что работает, чтобы на меня не смотреть.
- Мне не было и двенадцати… не понимаю, почему я выжила. Ей давали опиум… Рано стали давать, она слабая была. А я считаю, что это от неумеренности! От того только… что она вела ТАКОЙ образ жизни! Ну кто же знал, что всё повернётся так. Не хотела я в эту Америку. Мне было двенадцать, когда меня отправили с госпожой Эвет из Будапешта, а я света белого не видела, думала только о том, что скоро мы останемся с госпожой наедине, ждала, когда у неё что-то заболит. Уж… уж…
Горничную затрясло сильнее, а у меня в голове возникали страшные, леденящие душу картины. Десятилетняя девочка, которая курит опиум. Десятилетняя несчастная, потерянная душа. Как она дожила до такого преклонного возраста?
- Почему опиум? Что за боли у неё были?
- Голова, да и сердце потом тоже стало… болеть. Голова-то у неё болела так, что весь дом на ушах стоял. Зайду к ней порой, а она сидит, скорчившись над ночным горшком, и тошнит её, уже и так кожа да кости, а она вся синяя сидит и вызывает рвоту. Я к ней, мол, что же вы, госпожа Эвет, а она мне: «Молчи! Что, не видишь, что иначе никак?» Потом я несла опиум и помогала ей… не хочу вспоминать, как помогала. Страшно это, ни в жизнь не описать, как страшно это видеть. Как только она просыпалась, была вся бледная, с синяками под глазами, пальцы её дрожали, глаз открыть не могла. Один вообще напрочь видеть переставал: говорила всегда: «Что там висит над глазом, уберите!» А ничего там не висело, это в мозгах у неё было. Ежели вставала она с кровати, то в другую комнату дойти не могла. И не придурялась. Я с ней бок о бок лет с семи. Нет-нет, не притворялась. Она шла и к полу пригибалась, как начинались приступы. А время прошло, и стала она задыхаться, это уж незадолго до Америки было. Что бы вы думали, её так рано в замуж-то отдали? А? Да боялись, что подохнет и ничего семье не принесёт! А за такую красивую да образованную знаете сколько давали? А мистер Аллен всех переплюнул! Он же её, дуру, любил! А она хвостом вильнула.
Проклятое озеро всё время завывает. Очень страшно. Там как будто не вода, а иерихонские трубы. Ужас пробирает до самого желудка, даже не хочется из постели выбираться.
За прошедшие дни случилось несколько вещей, и все они немало изменили моё отношение к лорду, к поместью и ко всему, что тут происходило всё это время.
Некоторое время назад был пышный приём-маскарад, и лорд прислал мне из города наряд: золотое домино, изящные туфельки и крошечную бриллиантовую диадему. Я скакала по комнате от восторга, распугала всех служанок. Эти дуры смеялись надо мной, шептались. Приём начался в полночь, а до этого был фуршет, я играла на рояле, вместе с одной из кузин Уош исполняла дуэты, а Грэг выглядел ужасно гордым и влюблённым, я флиртовала. Александр тоже выглядел влюблённым, но с ним я побоялась флиртовать, всё-таки Грэг не мальчишка, чтобы играть с ним в ревность.
Мы веселились, всё было совсем неплохо: пристойные разговоры, непристойные шутки, всё так, как должно быть на маскараде. В полночь все разошлись, переоделись, спустились на бал в масках. Я выглядела шикарно. Забрала с собой одну горничную, у которой особенно хорошо выходило делать затейливые причёски, и она в пятнадцать минут разобрала мои волосы и собрала снова в удивительную композицию. Глаза, и без того тёмные, я хорошенько подвела, накрасила губы. Смотрела на собственное отражение в зеркале и пищала от восторга, хлопала в ладоши и хохотала.
Когда я спустилась в зал, Грэг перехватил мой взгляд, и я в нём просто утонула, рассмеялась и даже стала кокетничать, как будто он и без того мало хотел меня. Да, я заставляла его вести себя ужасно; нет, мне совсем не стыдно. Я не делала ничего особенного, я вела себя как женщина. Обычная женщина, которая знает, что хороша. Тем более он мой жених. Я танцевала с ним три танца. Грэг