она, чувствуя, что должна быть полностью откровенной хотя бы в этом вопросе. Она сказала это, и ей сразу же пришло в голову, что Майк Митчелл или кто-то другой из «Америкен» вполне мог сказать Качу, что у нее степень бакалавра, и Кач может решить, что недостаточное образование делает ее непригодной для работы в его журнале.
К ее облегчению, улыбка не сошла с его лица.
– Где же вы тогда учились писать?
– Я не училась. Я хочу сказать, я читала все, что мне попадалось, и иногда писала истории о случаях, которые мне нравились. Просто для себя. Ну, чтобы понять… получается ли у меня.
– И этого хватило, чтобы вам дали место в «Америкен», – сказал он, впившись в нее взглядом своих светло-голубых глаз.
Она помедлила, не зная: то ли он задает вопрос, то ли констатирует факт. А ей очень, очень хотелось начать работу в «Пикчер Уикли» с чистой страницы, чтобы между ней и Качем не было ничего, кроме правды. И она ждала, смотрела, как он откусывает сандвич, запивает его пивом.
– Вы сказали, что выросли в Нью-Джерси? – спросил он несколько секунд спустя.
– Да. В Нюарке.
– И всегда хотели стать журналистом? Не смотрите на меня удивленными глазами. Неужели вам никто раньше не задавал этот вопрос?
– Нет. Такими словами – нет.
– Итак? Когда вы решили стать журналистом?
– Не в детстве. Я помню, что некоторое время хотела стать кинозвездой. Потом я прочла книгу об Анне Павловой, и мне захотелось стать балериной. Глупые мечты, как я понимаю теперь. Я любила писать сочинения. Одна из немногих вещей, которые мне нравились в школе.
– И какие же истории вы писали? – спросил он, доев сандвич и почти допив пиво.
– Всегда про девочек, искавших приключений – обычно они тайком пробирались на подвернувшийся океанский лайнер. Не самое оригинальное сочинение. Я бы наверняка ужаснулась, если бы сейчас прочла что-то из своей тогдашней писанины. – Она откусила кусочек сандвича – он был сухой и безвкусный, но ее желудок успокоился.
– Когда я училась в вечерней школе, – продолжила Руби, – я познакомилась с женщиной, которая работала в одном журнале на Манхэттене. Она учила нас печатать на машинке и стенографировать, и общение с ней заставило меня задуматься. Может быть, я могу попробовать себя в чем-то более интересном, чем работать секретарем или делопроизводителем. Может быть, я могу что-то такое, что мне нравится по-настоящему, например, работать журналистом.
– Вам и в самом деле нравится?
– О да. Я не думаю, что есть работа лучше. И ничуть не преувеличиваю.
– И что вам в ней нравится? – продолжал он.
Она откусила еще сандвича – ей требовалось время, чтобы обдумать ответ.
– Мне нравится процесс поиска темы, а потом обдумывания – как ее лучше подать. Это похоже на пазл. По крайней мере, мне так кажется. И мне предстоит найти недостающие части. Я надеюсь… может быть, это покажется глупым…
Он покачал головой и наклонился к Руби, уперевшись локтями в стол между ними.
– Дело в том, Руби, что у меня уже есть два штатных корреспондента, которые именно этим и занимаются. Чем вы отличаетесь от них? Что вы можете привнести в эти истории? Кроме вашего интереса, прилежания и тому подобного.
– Я не уверена, – осторожно сказала Руби, – но, думаю, на пользу дела пойдет то, что я человек со стороны. Я не имею прямого отношения к войне… так что, может быть, я привнесу новую перспективу?
Он кивнул, хотя, судя по совиному выражению его лица, его не убедил ее трусоватый ответ.
– Я прошу прощения, – проговорила она. – Вопрос справедливый, и вы заслуживаете лучшего ответа. Во всей этой суматохе последних недель со сборами и путешествием я, кроме практических вещей, ни о чем другом не думала. Где я буду жить и как найду себя – вот было главное.
– Я вас понял. Что ж, подумайте об этом, будет время. Мы все привносим что-то свое в истории, которые рассказываем. Может быть, ваш взгляд со стороны, как вы сказали, и станет изюминкой в том, что вы пишете… а может, он приведет к чему-то совсем иному. Но подумать об этом стоит.
– 5 –
Только к утру пятницы погода улучшилась достаточно, чтобы Руби и Мэри отправились в Брайтон. Серые небеса в этот день стали сапфирово-голубыми, на них остались лишь тонкие, как паутинка, перышки облаков, и Руби с одобрения Кача собрала необходимые вещи и на метро доехала до вокзала Виктория. Мистер Данливи дал ей историю Брайтона, почитать в дороге, а поскольку скорых поездов в это время дня не было, почти два часа в пути дали ей возможность познакомиться с городом и его историей.
Она купила билет, до отправления оставалось еще десять минут, а Мэри все не было, и Руби начала беспокоиться. Фотограф утром в офисе не появилась, но Ивлин сказала, что она сама или Кач позвонят ей домой. Руби прошла в самую середину билетного зала – огромного помещения размером с бейсбольную площадку, оглядела толпу в поисках коллеги и почти сразу ее увидела.
Мэри была женщиной невысокой и особой красотой не отличалась, если сравнивать с голливудской актрисой или светской дамой. Но в ее манере держаться присутствовало что-то, заставлявшее людей оглядываться на нее, что-то привлекающее внимание в уверенной посадке плеч, или, может быть, в спокойной, почти неколебимо бескомпромиссной манере, с какой она разглядывала идущих мимо людей. Словно каждый проходящий был потенциальным объектом ее съемки, а она, художник, стояла в стороне.
Руби знала, что в Нью-Йорке фотографы всегда носят с собой сумку, набитую всякой всячиной, но у Мэри была только камера в футляре, небрежно висевшем на плече. Может быть, она обзавелась какой-то новейшей камерой, которая не требовала ни дополнительных объективов, ни чего-нибудь другого.
– Привет, Мэри, – окликнула ее Руби, напоминая себе, что нервничать нечего. – Вы билет купили?
– Да, купила. Готовы?
– Готова, – ответила Руби.
Она подготовилась к давке в вагоне, к тому, что, может быть, придется стоять, пока они не проедут несколько первых пригородных станций, потому что Найджел наотрез отказался компенсировать их расходы на билеты стоимостью выше третьего класса. К ее удивлению, вагон, в который они сели, был практически пуст. Она уступила Мэри место по ходу поезда, а сама села напротив.
– Когда, вы говорите, мы прибываем? – спросила Мэри.
– Без четверти два.
– Ну, тогда я посплю. Устала сегодня немного.
За южные пригороды они выбирались, казалось, целую вечность. Сельская местность здесь, насколько она могла видеть со своего места, значительно отличалась от того, что она видела из окна поезда, добираясь до Лондона из Ливерпуля. Здесь как-то помягче, решила она, глядя на