вообще возможно. Через полчаса, закончив чтение, он отложил папку и спросил:
— Это что такое на самом деле? Не фантастика?
— К сожалению или к счастью, но нет, — причмокнул Брежнев.
— И все вот эти выводы аналитиков — они имеют место быть?
— Да, — коротко кивнул генсек.
— Хм, понятно. Вернее, ни хрена не понятно… Извините, Леонид Ильич.
— Не извиняйся, — поморщился тот. — Некоторые более крепкие выражения употребляли, когда с этим знакомились.
— Я их понимаю… Ну а от меня-то, Леонид Ильич, что требуется?
Брежнев закурил сигарету, помолчал. Потом пристально посмотрел в глаза Судоплатову.
— Найди мне его, Паш. Его или их, не знаю, но найди.
— Для чего он вам, Леонид Ильич?
— Ну не для того же, чтобы узнать, когда я к праотцам отправлюсь. У каждого из нас свой срок. Понимаешь, Паш, что-то мне кажется, не всё верно у нас идет в стране. Какая-то тягомотина, что ли, — он сделал неопределённый жест рукой с зажатой в пальцах сигаретой. — Вроде и впереди всего мира по многим показателям, а народ всё равно тяжко живёт. Нет прорывов, буксуем там, где не должны.
— Тут я сьоглашусь. Как у нас в Централе говорили: «И вроде всё у нас пиздато, а всё равно какая-то ху@ня».
— Вот! Золотые слова! И мне хочется у этого «Геомониторинга» получить информацию. Если он ею владеет, в чём, как ты говоришь, эта ху@ня заключается. Ты понимаешь меня, Паш?
— Более чем, Леонид Ильич. Я не против. Наоборот, по-настоящему делу соскучился. Только вот тут закавыка есть.
— Какая еще закавыка? — насторожился Брежнев.
— Простая. Я обычный пенсионер. И как мне прикажете в частном порядке производить розыск? Кто там сейчас на моём месте? Константинов вроде? Толковый и даже очень сотрудник, хоть и слывёт в своих кругах либералом. Так вот он меня вычислит практически сразу. И что мне ему говорить? Ведь, вы же, Леонид Ильич, в шестьдесят пятом году сами мне все документы по реабилитации завернули.
— Павел Анатольевич, это главная проблема?
— Вообще-то я их вижу много, но это основная.
— Понятно. Это решаемо.
Брежнев поднялся, подошел к столу, на котором лежала ещё одна папка — близнец первой — взял, протянул Судоплатову:
— Читай.
Павел Анатольевич углубился в чтение, перебирая листы. Под конец на глазах генерала заблестели слезы, которые он тут же смущённо вытер тыльной стороной ладони.
— Кроме того, приказом будет организована соответствующая группа, которая займётся решением этой задачи. Располагаться будете на одной даче, тут рядом, в Подмосковье. Там есть всё, в том числе прямой телефон в мой кабинет. Будешь лично мне докладывать, что и как. Документы тебе передадут здесь же послезавтра.
— Андропов и Константинов будут в курсе моего задания? — уже справившись с эмоциями, твёрдо спросил Судоплатов.
— Нет. Приказ проведём, минуя их. Это тебя не должно касаться. Информацию, если та будет получена Константиновым, тебе привезёт специальный курьер. У тебя как с людьми?
— Тут много не надо, думаю, пару или тройку своих бывших сотрудников привлеку — и хватит.
— Ну хорошо, — облегчённо вздохнул Брежнев и снова пристально посмотрел на собеседника. — Найди мне его, Паша! Обещаю, что в таком случае на твоем «иконостасе» прибавится очень весомая награда.
— Я найду его, Леонид Ильич, обещаю! И, если можно, личный вопрос… Тяжело было? Судоплатов кивнул на папку с его документами.
— Скажу, что было непросто, очень непросто.
— Суслов?
— Не только… Ладно, давай закругляться. Успехов тебе, генерал!
И уже действующий генерал-лейтенант, кавалер орденов Ленина, трёх орденов Красного Знамени, ордена Суворова, двух орденов Красной Звезды и ордена Отечественной войны Павел Анатольевич Судоплатов поднялся, пожал всё ещё крепкую ладонь генсека и с расправленными плечами покинул комнату.
* * *
В «Комсомолке», на которую я был подписан и которую прочитывал от корки до корки не столько из-за содержания, сколько в ожидании зашифрованного послания, в конце ноября появилась долгожданная заметка о подготовке московских коммунальщиков к зиме. Та самая, которая должна была выйти как приглашение к общению. В интервью начальник одного из столичных ЖЭКов рассказывал, что к зимнему периоду на его участке практически всё готово, осталось только в Трубниковском переулке у дома № 24 поменять 30 метров труб теплотрассы. Из этого послания выходило, что письма с предсказаниями мне нужно отправлять на адрес: Трубниковский переулок, дом № 24, квартира № 30. Текст ответного письма у меня был заготовлен заранее. В нём я написал, что в начале январе на Ибице случится крупная авиакатастрофа, более ста погибших. В качестве лишнего подтверждения своей состоятельности как провидца решил привести эту катастрофу. Что делать, трагедия должна послужить повышению доверия ко мне со стороны тех, кто курирует в КГБ загадочного «Геомониторинга». Хотя людей жалко, наверняка среди погибших будут и дети… Чёрт, грёбаная реальность!
Ладно, обойдёмся без соплей. Далее я упомянул, что в марте на Минском радиозаводе прогремит сильный взрыв, который унесет жизни более 100 человек. Вот эту трагедию можно и желательно предотвратить. Вроде бы рванёт импортный лак, когда переберут с консистенцией, да и вентиляция в цехах не на лучшем уровне. Заодно дописал, что на Олимпийских Играх в Саппоро наша сборная соберёт больше всех медалей, из них 8 золотых, по этому показателю в два раза опередив команду ГДР. К сожалению, фамилий чемпионов не запомнил — в то время у меня в общаге не было телевизора, а газеты я читал редко.
Попросил в письме, что, если будут ко мне какие-то конкретные вопросы, то их так же можно публиковать в КП. Но чтобы я понял, что вопросы адресуются мне, вопрос должен быть заголовком, а после вопросительного знака должна стоять точка. Как бы опечатка, подтверждающая, что вопрос адресуется мне.
Между тем я искал телефон братьев Стругацких. Если бы не мои связи в творческих кругах, то эта задача могла бы оказаться невыполнимой. Я не стал просить о помощи Мешавкина, хотя он, не исключено, мог бы помочь. Справиться без его участия для меня стало делом чести, и я, чёрт побери, справился! Помогли связи, скажем так. А если точнее, через Силантьева я связался с самим первым заместителем председателя правления Союза писателей РСФСР Юрием Бондаревым, а уж тот надиктовал номерок Аркадия Натановича.
Старший из братьев Стругацких жил в Москве, тогда как его брат, Борис Натанович, в Ленинграде. Ну да мне и удобнее добираться до столицы.
Что я помнил по датам, так это то, что в следующем году Стругацкие закончат рукопись романа «Град обречённый», которая пролежит в столе до конца 80-х, так как братья просто не рискнут такую неоднозначную вещь отдавать в