Читать интересную книгу Убить время - Ричард Сэпир

Если количество прокаина в крови Ирмы Шварц было близко к нулю, тогда непонятно почему возникло примечание в донесении о том, что она не испытывала боли. В довершение всего Феликс Фокс находился вместе с ней в день ее смерти. Все это никак не проливало свет на убийство адмирала Ивса, если только не…

– НЕОБЫЧНЫЙ УРОВЕНЬ ПРОКАИНА ПО РЕЗУЛЬТАТАМ ВСКРЫТИЯ ВАТСОНА, ГОМЕРА Г; ИВСА, ТОРНТОНА? – попросил Смит.

– УРОВЕНЬ ПРОКАИНА В НОРМЕ, – ответил компьютер.

Никакой связи.

Смит вернул программу на прежнее место.

Компьютер развернуто излагал сведения по истории препарата, включая различные публикации по этому вопросу. Смит исполнительно читал каждый абзац, появлявшийся на экране, анализируя десятки сообщений, снова и снова возвращаясь назад. В 1979 году имелось 165 упоминаний слова «прокаин» в прессе всего мира, включая бульварные издания Шри Ланки и энциклопедии. Обычным способом это займет вечность.

– ТОЛЬКО АМЕРИКАНСКАЯ ПЕРИОДИКА, – скомандовал Смит. – ТОЛЬКО ПОДСЧЕТ СЛОВА.

В 1978 году слово «прокаин» упоминалось двадцать раз, все только в «Журнале Американской Стоматологии». Имя Фокса не встречалось. Ни единственного упоминания о Фоксе за целое десятилетие шестидесятых. И пятидесятых. И сороковых. У Смита мучительно заболела голова.

В 1938 году в американских газетах и журналах слово «прокаин» упоминалось 51 тысячу раз. – СТОП. ОБЪЯСНИТЬ.

Статьи появлялись на экране одна за другой. Все они касались скандала вокруг ныне не существующего исследовательского центра в Энвуде, штат Пенсильвания, из которого исчезли огромные количества эндокринного прокаина, извлеченного из человеческих трупов. Исследования были продолжены, как военные эксперименты в целях повышения болевого порога воюющих солдат.

Общественный вой против заигрываний с болевыми опытами на «наших мальчиках в военной форме» отменил любое упоминание о похитителе препарата. В результате исследовательский центр в Пенсильвании был покинут, опыты оборвались, а руководитель исследовательского проекта без особого шума эмигрировал. Его звали Вокс.

Феликс Вокс.

– Вокс, – повторил Смит, с новыми силами задавая компьютеру новую программу.

– РАСШИРИТЬ: ВОКС, ФЕЛИКС. РУКОВОДИТЕЛЬ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ЦЕНТРА В ЭНВУДЕ, ШТАТ ПЕНСИЛЬВАНИЯ. ОБЪЕКТ 416. КАЛИФОРНИЯ. 1938 ГОД, – указал он.

– ВОКС, ФЕЛИКС. РОДИЛСЯ 10 АВГУСТА 1888 ГОДА… МЕСТО РОЖДЕНИЯ… УНИВЕРСИТЕТ ЧИКАГО…

– СТОП.

1888? Получается, что ему девяносто четыре года. Это был не тот человек. Смит проработал шесть часов кряду с самым современным и мощным компьютерным комплексом в мире, и все это привело его к другому человеку.

Он с отвращением выключил монитор. Это тупик. Несомненно, Римо тоже вышел на след не того человека. Если бы Смит был обычным компьютерным аналитиком, работавшим с обычным компьютером, он надел бы сейчас свое твидовое пальто двадцатилетней давности и тридцатилетней давности коричневую фетровую шляпу, закрыл замки своего атташе-кейса, в котором хранился телефон экстренной связи, и ушел домой.

Но Харолд В. Смит не был обычным человеком. Он был очень пунктуален. Пунктуален во всем И если его каша не оказалась бы перед ним на тарелке ровно в девять часов, он страдал бы расстройством желудка весь вечер. Он был настолько пунктуален, что не верил ничему – ни словам, ни людям, ни даже времени. Ничему кроме четырех вещей на земле, которые Смит считал абсолютно точными, чтобы заслуживать его доверие: компьютеры Фолкрофта.

А все четыре компьютера говорили категорически, что Феликс Фокс, профессор медицины, каким-то образом существовал без даты рождения. Получив так много в самом начале, нужно было готовиться к чему угодно.

Он снова решительно включил терминал.

– КООРДИНАТЫ, ЭНВУД, ШТАТ ПЕНСИЛЬВАНИЯ. ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР, КАЛИФОРНИЯ, 1938 ГОД, – запросил он.

Координаты появились на экране. Они в точности совпадали с теми, что дал ему Римо для Шангри-ла.

– Гм-м-м, – пробормотал Смит. Возможно, совпадение.

– ВЕРОЯТНОСТЬ: ВОКС, ФЕЛИКС = ФОКС, ФЕЛИКС? – спросил он еще раз.

– ВЕРОЯТНОСТЬ: ФОКС = ВОКС 53%, – ответили четыре объекта, которым Харолд Смит единственным доверял на земле.

Больше, чем шанс! Компьютеры оценили невероятное предположение, что доктор Феликс Фокс, самый популярный автор бестселлеров и безусловный авторитет в мире диет и похудания, ведущий телепрограмм и огромная знаменитость, чье моложавое лицо было известно миллионам, мог оказаться девяносточетырехлетним стариком по имени Вокс, пятьдесят лет назад с позором покинувшим страну после общенационального скандала, и на все это компьютеры ответили – 53%!

Это было равносильно тому, как если бы хирург, осматривая останки сгоревшего человека не пригодного для опознания, чьи ступни и кисти свернулись в обуглившиеся шарики, чьи зубы – ничего больше, чем растаявшие огрызки, прилипшие к до сухости зажарившимся губам, – сказал: – Через две недели он приступит к работе.

Смит был в исступлении. Ни один хирург на земле не мог оценить захватывающее дух предположение компьютеров Фолкрофта. Если они сказали – пятьдесят три процента, – тогда прокаин мог быть основным ключом к решению задачи. А ключ этот находился у Фокса. А Римо как раз и направлялся в какое-то местечко, называемое Шангри-ла, чтобы поговорить с этим Фоксом.

– СПАСИБО, – ввел он в компьютер, как делал всегда, заканчивая работу с четырьмя возвышенными созданиями.

– НА ЗДОРОВЬЕ, – ответили, как обычно, они.

Какая точность!

Конечно, была и другая вероятность, которая не была известна компьютерам, единственная во вселенной, непреодолимая во всех отношениях. Возможность того, что они ошибались.

Брови Харолда Смита сложились глубокой морщиной. Он почувствовал, что его дыхание стало быстрым и прерывистым, а сердце учащенно забилось. На лбу выступили капельки пота.

Ошибались? Четыре компьютера?

Он стал дышать глубже, что, как однажды научил его Римо, может моментально снять стресс, взял телефон и стал набирать длинную комбинацию цифр, которая соединит его прямо с Римо.

Вопрос был не в том, ошибались или нет компьютеры. Если они действительно ошибались, то, как полагал Смит, незачем было бы жить. Мир снова погряз бы в бездне гипотез, угадываний, подозрений, советов, полуправды, уверток, двухсторонних соглашений, пожеланий, надежд, в чарах обаяния, колдовства и инстинктов.

Он вздрогнул.

Когда Смит был маленьким мальчиком и жил в Вермонте, в один зимний вечер его мать познакомила его с вероятностью невозможного. Она перенесла юного Харолда через эту пропасть одним предложением. Вот что она сказала:

– Снег не идет оттого, что сегодня слишком холодно.

Слишком холодно для снега? Она наверное пошутила? Что может быть холоднее снега? Это же практически лед, только пушистый. Когда на улице холодно, идет снег. А если еще холоднее…

То это слишком холодно для снега.

Эта концепция заинтриговала воображение молодого Харолда Смита так, что невозможно описать. Позже он мог сгруппировать мысли о невозможности снегопада из-за сильного холода с другими такими же мистическими парадоксами, как например жидкий кислород и сухой лед. Как можно дышать жидкостью? Разве он не перегородит тебе горло? А когда кладешь в стакан с водой кусок сухого льда, не должен ли он впитать всю влагу как губка?

Даже после того, как он осознал, как работают эти чудесные феномены, Смит продолжал помнить оставленные ими следы благоговейного трепета. Это была часть большого мира незыблемых вещей. Некоторые вещи просто были. Одной из них был сухой лед, так же как и абсолютная непогрешимость и неизменная правдивость четырех компьютеров Фолкрофта.

Нет, компьютеры не ошибались. Это был пятидесятитрехпроцентный шанс, что Фокс был Воксом и был, следовательно, девяносточетырехлетним стариком и, возможно, был связан с препаратом, называемым прокаин, до такой степени, что мог убить неизвестную женщину из-за небольшого количества этого вещества в ее организме, и что каким-то образом эти цепочки вероятностей приведут к убийствам двух военных лидеров, случившихся в один день одно за другим.

Телефон по адресу Шангри-ла продолжал звонить.

Было пятьдесят три процента за то, что Римо был на пути к тому, что даже компьютеры назвали бы странным.

Глава восьмая

– Тебе сколько лет? – спросил Римо, включая светильник с розовой лампочкой.

Это был великолепный секс. Безупречный. Жаркий, изобретательный, страстный и нежный, как секс «первый раз в автомобиле». Только он был в постели, и фантастическая блондинка рядом с ним побила рекорд продолжительности и частоты для женщин. Она была не просто быстрая, она была ультразвуковая. И очень, очень хороша. Здесь не было никакой романтики, чтобы подсластить пирог. Но это было все равно. Никаких существенных разговоров, никаких откровений о глубоко личных мечтаниях. Только старый добрый натуральный секс. И это было лучшее, что он знал с тех пор, как это произошло с Розанной Зевеки на бейсбольной площадке позади приюта, когда ему было четырнадцать.