— Я, конечно, не настаиваю. Но с тобой мне было бы легче.
Марина повела плечом.
— Ладно, попробую отпроситься. Но заранее ничего не обещаю — середина декады как-никак. «Патрон» в любом случае пропесочит! А ты отпросился уже?
— Нет, только предупредил коллег. Я прямой родственник — меня, вроде как, обязаны отпустить, по закону.
— Я бы, на твоём месте, не особо на систему рассчитывала.
— Да я и не рассчитываю. Отпустят, что на мне свет клином сошёлся… С утра в редакцию на «летучку» заскочу, предупрежу всех и тогда за тобой заеду.
— Хорошо.
Глеб почему-то только сейчас осознал, что по-прежнему любит жену. Несмотря ни на что. Закрывая глаза на все её выкрутасы, истерики, скандалы, прощая несуразную спешку, включающую в себя скоропостижный переезд на купленную под залог квартиру, мирясь с непростой семейной обстановкой — всё это было маловажным, сопутствующим, в данный момент, не имеющим значения. Он всё равно хочет быть рядом с любимой Маринкой! Спустя все эти, промелькнувшие на сверхзвуковой скорости годы ничего не изменилось. Он любит ничуть не меньше, чем любил пятнадцать лет тому назад, когда ещё даже не мог без робости смотреть в её обворожительные глаза, созданные всевышним только для него одного.
— Марина, спасибо тебе.
— Да не за что, — откликнулась жена и, как ни в чём не бывало, продолжила играть в свои пятнашки с тарелками и ячейками.
Глеб уже собрался было идти по стандартному вечернему маршруту: туалет, ванная комната, детская…
«Хотя в детскую сегодня заходить явно не стоит. Не смотря на разверзшуюся под ногами пропасть. Не смотря на невозможность дальнейшей отсрочки. Не смотря на гибнущую частичку света нашего собственного мирка, что с каждым новым днём неизбежно теряет яркость».
Он просто не готов к столь откровенному разговору. Сегодня слов нет — лишь плоские мысли и полнейшее непонимание смысла всего происходящего. Разве что заглянуть к Юрке… Нет, тоже не стоит. Малыш принудит его говорить. Обязательно что-нибудь спросит. А ответить нечего, даже не зная предстоящего вопроса. Абракадабра какая-то.
«Решено. Все разборки откладываются до завтра. И это не подлежит дальнейшему обсуждению».
Вместо детской — надеть на пса намордник, а ещё лучше, привязать к батарее, чтобы окончательно успокоить жену.
— А почему, собственно, Умка? — спросила напоследок Марина.
Глеб замер в полупозе, не зная, что делать: вновь садится или продолжить подниматься.
— Чего?.. — глупо переспросил он, изучая спину жены.
— Кличка, — усмехнулась Марина, убирая последнюю тарелку и задвигая сушилку в недра шкафа. — Собак ведь обычно иначе называют. Ну, Рекс, например. Мухтар или, там, Бобик. На худой конец, Снежком или Бубликом. Но Умка — это что-то новенькое! Я бы даже сказала, не совсем собачье, — Марина обернулась, насмешливо покосилась на перекошенную фигуру мужа. — С тобой точно всё в порядке?
— Нет, — Глеб быстро выпрямился и направился к двери. — Брату просто этот мультик в детстве нравился, вот и назвал. Думаешь, стоит к Светке зайти?
— Думаю, стоит отложить всё до завтра, — медленно проговорила Марина, мысленно пребывая где-то далеко.
Глеб кивнул и поспешил удалиться.
8.
Светка лежала на кровати и бесцельно созерцала темноту. Тело уже основательно затекло, но девочка не желала менять неудобной позы: лишь изредка всхлипывала и растирала по щекам липкие слёзы. В затылке надсадно пульсировало, однако гадостно на душе было вовсе не от побоев. По настоящему болело в груди, под ложечкой, глубоко-глубоко, где, наверное, и сосредоточено заблудшее подростковое естество — этакое худощавое существо с впалыми глазами, бледной кожей, стрижкой под эмо и пальцами пианиста, — которое все постоянно шпыняют, толкают и ждут не дождутся момента, когда оно безвольно опустит прозрачный подбородок, чтобы добить ударом в висок. Именно эта эфемерная сущность и не давала покоя Светке, царапая изнутри грудь, затравленно сжимаясь в районе пупка упругим пульсирующим комком внутренних переживаний.
Отчего-то вспоминался фильм про Чужих. Ещё бы, ведь инопланетные монстры вырывались из груди, предварительно вот точно так же ворочаясь в районе желудка. И этих чудовищ порождало оголтелое человеческое любопытство, не будь которого, не было бы и всего остального, включая самих тварей.
Хотя причём тут твари? Тем более космические…
А при чём любопытство? Тоже ни при чём. Кабалистика какая-то выходит.
Светка в очередной раз шмыгнула носом, рывком перекатилась на бок. Голова ударилась об деревянную спинку, предательски затаившуюся в темноте. У противоположной стены тут же вспыхнули оранжевые болиды, в ушах зазвенело. Боль в животе слега поутихла, как бы соблюдая закономерную пропорциональность.
Подушка суетно ворочалась в ногах. Светка попыталась подтащить её сведёнными стопами, но «оживший» мешок с перьями противился, топорщился, выворачивался, точно завидевший мясника цыплёнок, всякий раз ускользая в самый последний момент. В конце концов, подушка свалилась на пол и там затихла.
Светка лишь вздохнула, уперлась лбом в прохладное дерево. Так было немного легче, да и слёзы уже не жгли лицо столь озлобленно, как несколькими минутами ранее. Солёная влага сбегала от уголков глаз вдоль скул, собиралась в районе подбородка в один самостоятельный поток, после чего, терялась липким ручейком за выступающими на шее позвонками. Простынь намокла, но Светке было на это плевать. Думать ни о чём не хотелось, а несущийся из наушников плеера транс, только ещё больше способствовал общей апатии, завладевшей скрюченным телом девочки.
Стоп! Она уже не была девочкой. Да, она пока не могла называть себя женщиной в полном смысле этого слова, потому что и первого раза ещё тоже не было.
Светка не хотела спешить, наподобие двинутых на сексе подруг — рано или поздно само выйдет. К тому же она не толстуха и не уродина — вполне симпотный образец, мимо которого не проскочит ни один нормальный парень. Хочется верить, что всё именно так. Да, немного страшно, скорее даже неприятно ощутить внутри себя что-то постороннее…
«Опять эти Чужие!»
Так некстати.
Однако у всех этот первый раз был, и насколько Светка знала, никто не жаловался. Но сейчас не это главное. Пускай она ещё не женщина, но и не девочка — это уж точно! Она — девушка. Она взрослая девушка, и даже Глеб сегодня смотрел на неё как-то по-особенному. Словно обрёл по отношению к дочери некие новые чувства, которые напугали его…
«И именно поэтому он ударил! А вовсе не из-за того, что я в очередной раз надерзила Марине. Ведь это в порядке вещей».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});