Читать интересную книгу Настольная книга для монашествующих и мирян - Архимандрит Иоанн

1911 года в день Рождества святого Иоанна Предтечи, в городе Благовещенск-на-Амуре, в новоучрежденном женском Богородичном монастыре.

Я вижу сегодня, несмотря на полупраздничный день, большое стечение богомольцев в этом храме, который с недавнего времени, для многих, быть может, и неожиданно обратился в храм монастырский.

И тем не менее не к этим собравшимся богомольцам я намерен говорить слово поучения: принося извинение пред ними, я буду просить позволения говорить сегодня именно монахиням и о монашестве, в полной, однако, уверенности, что сказанное о монашестве будет полезно и для тех слушателей, которые не принадлежат к иноческой дружине.

Если бы такие слушатели через это достигли только одного – перестали бы осуждать монашество, если бы они смогли и возразить на всякого рода нападки на монашество и, таким образом, хоть несколько, приникли бы к глубокому смыслу иночества, этого удивительного проявления религиозной и церковной жизни, то подобный результат нашего слова вполне бы вознаградил меня как проповедника.

Знаю, что бывают времена повальных увлечений и общего, затверженного, упорного повторения одних и тех же мыслей и слов. Знаю, что при таких условиях трудно убеждать предубежденных, но верю, что одно ваше пребывание сегодня в стенах монастыря уже говорит за то, что вы не принадлежите к числу таковых упорствующих в истине.

Есть и еще побуждение говорить сегодня о монашестве и подвижничестве – это память прославляемого нами сегодня святого праведника. Иоанн Предтеча – не проповедник ли монашества? Задолго до учреждения его как особого звания и состояния в христианском обществе, задолго до составления всяких уставов монашеского жития он уже показал пример всецелого отрешения от мира ради высших духовных целей, пример подвижничества, пустынножительства и самоотречения.

Не он ли показал и то, что в пустыню к подвижнику всегда идет и мир за советом и руководством? Не к нему ли, отрешенному от всех и всяких мирских дел и, по-видимому, в них мало понимавшему, однако, приходили воины, мытари, фарисеи, саддукеи, приходили и все спрашивали: что нам делать? И каждому скорбному и греховному сердцу, воистину, он рассказал его печальную историю, и каждому вопрошающему он дал краткий, но вразумительный совет и Урок, и в каждой душе зажег он священный огонь веры, покаяния, отрадной надежды спасения и святого воодушевления.

Не его ли слово загремело на людном пути Иорданском, ударяло по струнам сердца, обличало грозно и смело неправду?

И не его ли скорбная история жизни и мученическая смерть как бы преднаписали пророчески жизнь подвижников христианских?

Много ныне возражают против монашества. Это любимый предмет для разговоров, для газетных суждений и нападок. Не станем, после примера жизни Иоанна Крестителя, доказывать, что для многих монашество, без всяких писанных уставов, есть как бы их естественное состояние. Скажем одно: в сектах и вероисповеданиях, отвергших иноческий подвиг, как, например, в протестантстве, мы видим все-таки везде попытки восстановить иночество или заменить его чем-либо подобным. Не знак ли это, что жажды подвига нельзя подавить и нельзя насильственно и принудительно указать ему один какой-либо искусственно одобряемый путь, вроде семьи и семейного служения? И еще: наше время слишком много говорит о свободе самоопределения личности к жизни и деятельности.

Итак, если пред нами то или другое лицо по природе расположено к монашеству, если удары жизни и тяжкий опыт греха и падений поставили его на этот путь, если душа затосковала о молитве и возжаждала всецелого и безраздельного служения Богу и ближним в лице братства обители, а не в лице собственной семьи, и желает служить спасению мира не устройством удобств жизни, а молитвой за гибнущий мир и деятельным примером борьбы с грехом, этим источником гибели мира, – то спрашивается: кто смеет и во имя какой свободы может заставить такое лицо жить не так, как оно желает, как расположено и даже как оно единственно может, а по иным, чуждым для него правилам? Тогда где же ваша хваленая свобода? Если бы к монашеству обязывала Церковь всех, то можно было бы против этого негодовать, даже бороться, как с насилием, но если зовут только желающих и могущих вместить, для принятия же обетов требуют долговременного искуса и осторожности, – то уж не Церковь тогда насилует совесть, а, наоборот, хулители и враги монашества насилуют совесть тех людей, которые ищут тесного и скорбного жития и особого подвига иноческого.

Церковь же устами святых отцев своих исповедует всеобдержное правило: похваляем святое иночество, чтим честное вдовство, благословляем доброе супружество… Благословляем супружество ныне и мы, празднуя рождение Предтечи в семье от праведных родителей…

Восхвалим же ныне и святое иночество! Призовем для сего в свидетели прошлое, возьмем оттуда урок и настоящему.

Вот почти тысячу лет тому назад наши предки, языческие славяне, принимают Православную веру. Знаем мы их языческую жизнь: «Живяху зверинским образом», – говорит о них древний летописец; у них умыкание девиц, у них ужасающее пьянство и частые убийства; их богатыри выпивают чары зелена вина по полведра и этим похваляются, разъезжают они по русской земле и силушку свою показывают… Былины наши помнят о том, как были наши предки-язычники «несыты блуда», как занимались они пиршествами и весельем, служили только своей плоти и чувственности, полагали, что Руси есть веселие пити.

Как возможно было смягчить эту грубую жизнь? Как среди царства грубой плоти заговорить о правах и обязанностях человеческого духа – о жизни духовной? Заговорить, скажете, словом… Но одного этого было недостаточно. Слова летят, говорит мудрое старинное изречение, а трогают и увлекают… примеры. И вот в пещерах Киевских являются монахи и дают такие примеры. Чтобы знать их, надо читать так называемый Киевский Патерик, где описаны подвиги иноков Киево-Печерской Лавры. Иноки измождают плоть; отказываются от пищи и питья; целыми неделями простаивают на молитве; зарываются в землю, отдают тело на терзание комарам в болоте. Скажут и говорят: к чему, зачем эти странные и страшные подвиги? Ответим: они были нужны. Это был единственно доступный и понятный грубой языческой среде язык, ибо надо крепко кричать, чтобы разбудить крепко спящего.

Народ, смотря на подвижников, видел, что есть дух в человеке, что плоть в нем далеко не все, что ее можно и должно подчинять и покорить духу и его вечным задачам. Крайностям рабствования плоти были противопоставлены примеры ее умерщвления; крайностям чисто плотской, грубой, чувственной жизни была противопоставлена жизнь духовная, чистая, возвышенная; идеалу низменному, земному и животному противопоставлен был наглядно, всевидимо и доступно идеал всецелого служения Богу и небу, вечному спасению.

Это – бессмертная заслуга старого русского монашества