Читать интересную книгу Ислам и модерн - Коллектив авторов

Кроме того, следует напомнить, что исключение из общественно-политической жизни религии никогда не носило абсолютного характера, и даже в наиболее секуляризованных обществах заповеди и понятия, пришедшие из религии, по-прежнему играют огромную роль.

Критика одной точки зрения

Идея того, что секуляризм является неизбежным следствием модерна, будучи порождением прогресса человечества в сфере науки, промышленности и культуры, втречается и у таких авторов, как, например, Абдолкарим Соруш. Для него важнейшее различие между модерном и традиционным обществом прослеживается на антропологическом уровне: человек модерна отличается от человека прошлых эпох тем, что последний рассматривает и мироздание, и социум как данность и тайну, не подлежащую изменению, – она принимается с благоговением и смирением, а интеллектуальное отношение к ней выражает позиция созерцания. Иное дело – человек модерна: он признает за собой право распоряжаться природой и обществом и менять их по своему усмотрению, ему свойственны критицизм, любознательность, активизм, уверенность в себе, стремление к переменам и всему новому, своего рода «дух революции», и проч. А поскольку религия призывает человека к смирению перед творением, умеренности и созерцательности, человек Нового времени избирает секулярный образ мысли: «…вследствие своего нового мировоззрения человек модерна оказался в новых отношениях с религией» (Соруш, Ма’на ва мабна-йе секуларисм: 5). В результате не только природа, но и общество и, разумеется, политическая власть утратили статус священного и раз и навсегда данного. Политическая система, таким образом, тоже является результатом тех или иных конкретных обстоятельств, поэтому религиозный или светский характер власти зависит от культурных и религиозных условий общества: коль скоро общество является религиозным, то и власть в нем обретает религиозный характер, а если общество не является религиозным, то и власть в нем не религиозная (Там же: 4–6).

Данная точка зрения страдает неточностью и схематизмом: нельзя людей, живших до Ренессанса, считать всех поголовно глубоко религиозными, смиренными, пассивными и покорными, как нельзя всех живущих в Новое время видеть скептичными, жизнелюбивыми, уверенными в себе, увлеченными жизнью и не думающими о смерти. Верным будет только то, что в прошлом превалировал фидеизм, а в нынешнее время – скептицизм.

То же касается и других характеристик – нельзя согласиться с их жестким «распределением» по эпохам: выявленные черты того или иного времени – отнюдь не уникальные, свойственные только своему времени, а описание эпохи никак не исчерпывается предложенным набором характеристик. При ответе на интересующий нас вопрос мы должны опираться на незыблемые и надежные данные статистики и результаты полевых исследований, а не на абстрактные схемы и субъективные суждения.

Шаткость критикуемой позиции проявляется во многих пунктах. Так, отнеся к особенностям не-  (или до-) модерного человека способность удивляться и ощущать причастность к тайне мироздания, в противоположность ясности и незаинтересованности каузального мышления ученого – этого человека Нового времени в «чистом виде», – наш автор вступил в противоречие с признаниями научных гениев эпохи модерна, которые говорили об охватывающем их в процессе исследования чувстве изумления и прикосновения к великой тайне.

То же относится и к тезису о якобы распространенном в древности представлению о незыблемости данных Богом законов и отказе от этого представления в нововременную эпоху. Убедительным опровержением данного тезиса является разработка в XVII–XVIII вв. теории естественного права, считающейся «символом» Нового времени, которая представляла собой не что иное, как осмысление все тех же данных Богом законов – в отличие от позитивных, т. е. введенных самим человеком, установлений (Джон Локк строил свою политическую философию именно на основе теории естественного права).

Неверным представляется и высказывание о том, что «религия учила человека благоговеть перед творением». Религия побуждает человека быть покорным Творцу, а не творению. Что же касается творения, то коль скоро оно движимо определенными законами, то подчиняются им все: как верующие и религиозные люди, так и неверующие материалисты. Поэтому и открытие законов природы, и подчинение им касается всех без исключения.

Наконец, объяснение секуляризма развитием науки также не имеет под собой оснований – наука не предписывает отказа от религии, не означает ее устранения, и, с точки зрения разума, нет никакого противоречия в том, чтобы общество было научным и в то же самое время следовало предписаниям религии. В распространенном аргументе – мол, развитые в научном плане страны Запада двигались в направлении секуляризма, а значит, наука и есть причина секуляризма – содержится логическая ошибка: смешение простого сочетания двух вещей (такарун) с необходимой взаимосвязью между ними (талазум). Совпадение двух явлений во времени или в пространстве не означает, что между ними имеется причинно-следственная связь. Наука не является источником и причиной секуляризма на Западе. А если и является, то только в качестве предпосылки, а не полновесной причины (Раббани Гольпайгани, 1382 (2003): 427–436).

Следует иметь в виду, что некоторые особенности и корреляты модерна не обязательно сопровождаются секуляризмом, соответственно, и модернизация автоматически не влечет за собой секуляризма. Кроме того, те качества, которые мы воспринимаем как присущие именно модерну, далеко не всегда оказываются его исключительными, системообразующими чертами, но проявляются на протяжении всей истории человечества, разве что приобретают в Новое время более явственные и резкие формы. Поэтому не следует относить все заблуждения, аномалии и преступления, имевшие место в эту эпоху, на счет науки и технологий (Там же: 442). Весь вопрос в том, какие из этого делать выводы.

Истоком несчастий и проблем является невежество, а преодолевает их наука. Она дает человеку силу. Но дает ее лишь перед лицом природы. С помощью науки можно решить проблему болезней, однако ее возможностей недостаточно для борьбы с несправедливостью. С помощью науки можно развивать экономику, но не излечить тревогу и беспокойство за судьбу близких. Не совладает она и с алчностью – наука сама может стать заложницей жадных и беспринципных людей. И получается, что наука неотделима от веры. А разрешение многих проблем состоит в том, чтобы, вместо подчинения морали науке, экономике и политике, – к чему стремятся секулярные культуры, – подчинить науку, политику и экономику нравственности, ибо она воспитывает, развивает и возвышает человека. Мораль же, в ее наивысшем выражении, немыслима без веры в Бога и Судный день, без следования религиозным заповедям и предписаниям (Гольпайгани, 1382 (2003): 243).

Заключение

На основе всего сказанного мы можем вполне обоснованно утверждать, что секуляризм не является сущностным атрибутом модернизма и, в частности, современной науки: разрабатывать и использовать современные технологии в религиозном обществе можно, не прибегая к радикальным его преобразованиям, не подвергая религию элиминации.

Бросим еще раз беглый взгляд на общепризнанные характеристики модерна:

– придание особого значения эмпирическим методам в науке;

– беспрецедентное развитие технологий (прикладных наук) и индустрии (материального воплощения технологий);

– повышение уровня жизни, материального благосостояния и распространение урбанистической культуры;

– гуманизм;

– рационализм и опора на инструментальный разум и рассудок;

– индивидуализм;

– либерализм;

– демократия;

– капиталистический строй и свободная рыночная экономика;

– секуляризм -

и зададимся вопросом: в каком из этих пунктов модерн несовместим с исламом и его культурой? Первые три, касающиеся научно-технического развития, не противоречат установлениям ислама, ибо в какой из его заповедей запрещено придавать значение эмпирическим наукам, индустриальному развитию и материальному благосостоянию? Выходит, распространение технологий возможно без принесения в жертву религиозных ценностей. Что касается гуманизма, рационализма, либерализма и демократии, то и они в своих позитивных проявлениях совместимы с исламом. Наконец, ислам побуждает чтить право собственности, а также справедливый товарообмен и свободный рынок.

Конечно же, определенные стороны модерна и модернизации в их западном варианте подразумевают сужение пространства религии, однако, как уже было сказано, у нас нет аргументов в пользу того, чтобы считать такую версию модернизации единственно возможной и видеть в секуляризации сущностный атрибут модерна. Вероятно, на раннем этапе модернизма эти идеи способствовали его зарождению и распространению, однако на сегодняшний день не имеется никаких оснований для того, чтобы обращение к модернизации требовало выполнения именно того рецепта, который прописан Западом.