не убивал ничего крупнее паука, и только потому, что один из них напугал его маму, а папы не было дома.
"Позже". Альберт немного подтолкнул их, чтобы они все начали двигаться, пока то, что вырвалось на волю из леса, не пришло искать крови.
Эммет постоянно оглядывался через плечо, как на свет костра, так и на погоню. Первое, как он заметил, скорее гасло, чем разгоралось, что вызвало у него чувство облегчения. У него и так было достаточно неприятностей за эту ночь, чтобы еще и прослыть мальчишкой, который сжег поселок Сильвер-Ривер. Последних он не видел… никаких безумных, угрожающих фигур, бегущих за ними… пока, во всяком случае, нет.
"Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь", — сказал Коди Альберту. "Если нас подстрелят, это будет на твоей голове".
Альберт не потрудился ответить, только скорчил грубую гримасу.
Это казалось неправильным и глупым — пересекать землю старика Старки, направляясь прямо к ветхому дому, от которого, насколько Эмметт помнил, им было велено держаться подальше. Чем ближе они подходили, тем более ветхим он выглядел. Как и большинство хозяйственных построек — амбар, сарай, флигель, маленький-меньше-меньше. Только одно строение выглядело прилично отремонтированным, и это была длинная, низкая собачья конура с огороженным двором.
"Здесь тоже тихо", — сказала Мина. "Почему так тихо?"
"Собаки, наверное, спят", — сказал Коди. "Я не против. Будь что угодно, только не тишина".
"Заткнитесь оба". Альберт нервно подошел к крыльцу. Его обветшалые доски и покосившиеся ступеньки, как и все остальное в доме, явно видали лучшие времена.
Ни одно из окон не освещалось свечой. Только в нескольких из них были стекла, да и те потускнели от времени. Вместо занавесок служила обычная рогожа.
"Мы будем стучать, или звать, или что?" — спросила Мина, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.
Бак-Тут громко вздохнул — больше он пока ничего не мог сказать — и указал в ту сторону, откуда они пришли. Лунный свет отразился от нескольких сгорбленных фигур, рассыпавшихся веером, как охотничья стая или поисковая группа, которые медленно, но неумолимо двигались в их сторону.
"Мы должны спрятаться!" — сказала Салил.
"Проклятье!" выругался Коди и бросился вверх по ступенькам.
Остальные последовали за ним, грубое дерево скрипело под их весом, когда они боролись за место на узком крыльце. Большую часть крыльца уже занимали тростниковое кресло и стол из досок, стол побагровел от сигаретных следов, на нем стояла пустая опрокинутая бутылка.
"Господи, ну разве это не вонь!" Мина зажала нос.
Воняло, еще как воняло: собачьей мочой и дерьмом повсюду, вонью свиной скотобойни и кислой стариковской вонью дыма и пота, несвежего виски и несвежих бобов.
"Мистер Старки?" голос Альберта дрогнул. "Извините за вторжение, это Альберт из жи…"
"Не время для любезностей!" Коди собрался стукнуть кулаком в дверь, но она оказалась приоткрытой, поэтому она распахнулась, и он влетел прямо в дом старика Старки с грохотом шагов, поскользнулся, выругался и упал.
Эмметт вздрогнул, готовый к тому, что хриплый голос только что проснувшегося человека начнет ругаться или собаки начнут лаять, чтобы поднять ад. Девочки бросились на помощь Коди. Потом они поскользнулись и упали с мокрым звуком, Мина закричала, и тут же все снова впали в дикую панику.
Вонь здесь была гораздо хуже, настоящая вонь крови и отбросов, густая и мясная, как будто старик Старки только что потрошил свинью.
Только Альберту хватило ума чиркнуть спичкой, хотя они предпочли бы, чтобы он этого не делал.
Старик Старки не потрошил свинью.
Его выпотрошили как борова. Разрезали от глотки до паха, разложили на широком столе… горло разорвали так глубоко, что едва не оторвали голову… одну руку отрубили, превратив в месиво из сырого мяса и обломков костей… в середине живота вырыли огромную впадину… внутренности стали наружу, разлетелись комьями и клубочками… лестница ребер, сверкающая сквозь растерзанную плоть…..и кровь, Боже милосердный, кровь!
Так много крови! Больше, чем Эммет мог предположить, может вместить тело. Лужа, озеро, бордовое и сиропообразное! Она просачивалась между половицами, капала вниз через отверстия. Она брызгала, как неуклюжие мазки краски, на мебель, на стены, даже на балки крыши!
Вся эта кровь, в которой Коди, а затем и девочки, оступились, поскользнулись, упали. Вся эта кровь, в которой теперь ступала каждая из них; они не могли не ступать в нее, она была повсюду!
Мина кричала, визжала, вопила. Хлестала себя, свою испачканную кровью одежду, пытаясь стереть ее, но только размазывая ее вокруг. Салил сидела, словно ошеломленная, ее серая одежда "Трутер-гарб" окрасилась в алый цвет, ее огромные глаза стали такими широкими, что могли лопнуть. Коди перевернулся на руки и колени, попытался подняться, снова поскользнулся и с жутким всплеском упал на живот.
Если бы это был лед, Эмметт мог бы счесть это комичным, как когда прошлой зимой они катались без коньков на пруду Коттонвудов, ноги разъезжались в разные стороны, и они смеялись, пытаясь сохранить равновесие. Или грязь; когда шел сильный дождь и главный перекресток города превращался в такое месиво, что сапоги человека начисто засасывало с ног… в такие дни Эммет любил наблюдать из кабинета отца, как люди пытаются по нему проехать. Однажды он видел, как проповедник Гейнс опрокинул себя задницей на чайник, и в следующее воскресенье вряд ли смог бы пройти через церковь без хихиканья.
Но это был не лед. Это была не грязь.
Это была кровь, кровь старика Старки, и они в ней ковырялись и барахтались!
Спичка Альберта погасла, и Эммет никогда еще не был одновременно так рад темноте и так поражен ею. Он не мог видеть, что было хорошо, потому что он не хотел видеть… но он не мог видеть, что было плохо, потому что…
Один из мальчиков-правдорубов столкнулся с ним. Он почувствовал, как заскользила подошва ботинка, и успел нелепо поинтересоваться, как расстроится его мама, если он придет домой в полном дерьме, а также успел укорить себя за эту нелепость, после чего упал.
Не кувырком, как Коди, за что спасибо дорогому младенцу Иисусу, а как новорожденный жеребенок — на четвереньках, с одной ногой, засунутой вбок под безумным углом, с