говорить. Разговор был недолгим.
– Все в порядке, – сообщил Максум, подойдя к журналистам. – Вчера в поселке были израильтяне и американцы. Но к вечеру они уехали. Сейчас в поселке чужих нет. Садитесь в машину.
Журналисты и охранники расселись, машины тронулись. Вскоре джипы, осторожно лавируя между камнями и скользя по каменной россыпи, спустились в поселок и остановились. Людей в поселке видно не было, лишь три старика поодаль угрюмо и недоверчиво вглядывались в пришельцев. Максум подошел к старикам и затеял с ними разговор. Вскоре он вернулся и сказал журналистам:
– Все в порядке. Можете выгружать оборудование и приступать к работе. Они, – он указал на стариков, – сведут вас с жителями поселка. – Максум помолчал и добавил: – Вначале они не хотели вам помогать. Думали, что вы американцы. Но я им сказал, что вы из России. Здесь не любят американцев. А русских уважают.
– Спасибо, – поблагодарил Никита.
И журналисты принялись выгружать из джипа аппаратуру и готовиться к съемкам. Евгений же тем временем подошел к старикам и вежливо поздоровался с ними на арабском языке. Старики ему ответили. Между Евгением и стариками завязался разговор.
– Ты знаешь наш язык, – одобрительно произнес один из них. – Это хорошо. Мы уважаем тех, кто знает наш язык. Американцы и израильтяне не знают нашего языка. Они хотят, чтобы мы говорили на их языке. И очень сердятся, если мы их не понимаем. Мы их не уважаем. Они плохие люди.
– Я учил ваш язык целых шесть лет, – сказал Евгений.
Старики в ответ удивленно покачали головами и поцокали языками.
– Мы хотим снять о вас фильм, – сказал Евгений.
– Я знаю, что такое фильм, – кивнул один из стариков. – Но зачем? Что будет в вашем фильме?
– Вы там будете, – сказал Евгений. – И другие люди, которые живут в поселке. Ваши слова там будут.
– Слова о чем? – спросил старик.
– О вашей жизни, – пояснил Евгений. – Об израильтянах и американцах. О том, как вы к ним относитесь.
– Мы их не уважаем, – повторил старик.
– Вот об этом и скажите! Пусть другие люди во всем мире услышат ваши слова. Пускай они узнают правду. Кто же еще им скажет правду, как не вы?
– Зачем другим людям наша правда? – спросил старик.
– Ваша правда изгонит израильтян и американцев с вашей земли, – ответил Евгений. – Правда – это тоже оружие. Разве не так?
– У нас говорят: правдивое слово лучше острой сабли. Сабля может притупиться и заржаветь, а правдивое слово – никогда, – в раздумье произнес один из стариков.
– Ну, вот видите! – радостно воскликнул Евгений.
– С вами женщины, – сказал другой старик. – Это хорошо. Это означает, что вы уважаете наши законы. Израильтяне и американцы не уважают наших законов. Они приезжают к нам без женщин. И сами хотят говорить с нашими женщинами. Так не принято. Наш закон этого не позволяет.
– Одна из наших женщин также знает ваш язык, – сообщил Евгений.
– Она тоже учила наш язык целых шесть лет? – спросил старик.
– Да, – ответил Евгений.
Старики опять ничего не сказали и опять удивленно покачали головами.
* * *
К исходу дня документалисты наснимали уйму всяческого материала. Были здесь и интервью, и натурные съемки. Сняли несколько разрушенных израильтянами зданий и развалины колодца, который израильтяне вместе с американцами взорвали. Они его взорвали просто так, походя, без всякой нужды. А что такое колодец в пустыне? Это источник жизни, это сама жизнь. И хорошо, что в поселке оставались еще два колодца. А если бы их не было? Да и эти колодцы в любой момент могут взорвать. И что тогда делать жителям поселка, куда им деваться вместе со скотиной? А отсюда сам собой возникает вопрос: разве можно любить того, кто взорвал твой колодец? Разве не нужно гнать со своей земли таких плохих людей?
Все пятеро журналистов готовы были снимать и вечером, но, поразмыслив, не стали. Вечером у местных жителей и без того хватает дел. Тут и уход за скотиной, и за детьми, и приготовление ужина, и прочие дела… И все они делаются не то чтобы втайне, а просто лишним будет в этот случае глаз кинокамеры, и такими же лишними будут расспросы журналистов. Поэтому решили закончить съемки утром следующего дня, поблагодарить отзывчивых жителей поселка за помощь в съемках и отправиться на поиски другого поселка, а за ним и третьего, и четвертого, и пятого…
Журналистов радушно накормили ужином – таким же простым и незатейливым, как проста и незатейлива сама пустыня. А затем уложили спать: женщин, само собою, отдельно от мужчин.
Утром журналисты закончили съемки, погрузили аппаратуру в автомобиль и распрощались с жителями поселка. Жители дали им в дорогу еды и воды и, кроме того, сказали скупые и добрые напутственные слова, которые, если разобраться, были еще ценнее, чем еда и вода.
Таким способом документалисты в сопровождении охраны объездили еще четыре поселка, затратив на все про все пять дней. И везде примерно с тем же результатом. Вначале местные жители встречали их в штыки, но, узнав, что они не американцы и не израильтяне, распахивали, можно так сказать, свои сердца навстречу пришельцам из далекой России.
Было уже отснято немало материала, но все это был хоть и ценный, но все-таки однообразный материал. Чтобы получился фильм, да и не один фильм, нужен был еще материал, другого свойства. Например, следы недавних боев арабов с израильтянами. Ведь если шла война, то, стало быть, должны где-то остаться и ее следы. Хорошо бы их отыскать и заснять на пленку.
– Да, такие места должны быть, – ответил Максум на просьбу журналистов. – Но я не знаю, где они. Никакой сплошной линии фронта здесь не было. К тому же эти места, скорее всего, уже занесло песком. Это же пустыня… Но если на такое место мы натолкнемся, я вам об этом скажу.
На том и порешили и поехали дальше. И надо же так случиться – повезло! Неожиданно они выехали на разрушенный поселок. Раньше, похоже, здесь был оазис с пальмами и колодцами, а коль так, то здесь жили люди. Конечно же, здесь жили люди! То там, то тут виднелись развалины хижин. А еще везде валялись полузанесенные песком стволы пальм, а вдобавок – там и сям виднелись остовы каких-то обгоревших машин и прочих механизмов. Мертвых тел нигде видно не было: то ли их похоронили, то ли их занесло песком, то ли останки растащили звери…
– Вот место боя, – сказал Максум журналистам. – Не знаю, кто победил в этом бою. Виден только результат. Плохой результат, страшный. Сто лет