Отец подчеркнул букву ногтем и показал Борьке… Потом решительно поднялся со стула и исчез в коридоре. Вернувшись с лыжами, он протащил их через всю комнату и швырнул за шкаф!
— Где «Таинственный остров»?
Отыскал книжку и унес в другую комнату. Отец прятал книжку и приговаривал:
— До чего докатился, а? До чего докатился! Нет, дорогой мой, хватит… — и вдруг закричал: — Двоечник!
Борька стоял, боясь шелохнуться. Когда же отец наконец замолчал и в доме стало тихо, он подождал еще немного, подсел к столу, достал купленные еще вчера цветные карандаши и начал их затачивать.
Он затачивал карандаши и смотрел на синее лезвие бритвы, и на цветные стружки, и на крошечные золотые буковки на конце карандаша…
«Знают, — думал он, — уже знают…»
Зачем ему лыжи, и улица, и цирк? Дома тоже хорошо…
Он быстро убрал со стола стружки, раскрыл альбом, взял карандаш. В доме было тихо, ни звука…
Тогда он встал и, подкравшись к дверям соседней комнаты, осторожно прижался к щелке.
Отец сидел на диване и читал «Таинственный остров». Дочитав страницу, он перевернул ее и улыбнулся…
Жизнь начиналась заново!..
Кабала
Сначала я проиграл пять рублей. Потом еще пять… Проиграв, я решил Отыграться. Это мне обошлось еще в десять рублей. Игра продолжалась в долг. Доведя его до тридцати рублей, Петька Черенков отказался продолжать игру.
Домой я возвращался невеселый. Как хорошо было утром, когда я шел в школу. У порога в школу ноги вытирал, а дежурный Витька Яблочкин кричал: «Сильней три, не пущу!» Какой он все-таки хороший, этот Яблочкин. И даже после двойки за диктант все было хорошо… А теперь? Что же делать теперь? Как расплатиться с Черенковым?
А что если попросить у родителей? А что особенного? Подойти и сказать: «Дайте мне, пожалуйста, тридцать рублей…»
«А зачем тебе тридцать рублей?» — спросят они. А я им отвечу: «На всякий случай…»
Нет, это не ответ. Надо подумать. Надо как следует подумать. Время еще есть, целый день впереди.
А вдруг я найду деньги по дороге домой? Вот было бы здорово! Прямо сейчас… где-нибудь в подворотне… лежит себе старый, рваный, никому не нужный кошелек. А в нем — тридцать рублей!
И я стал заглядывать в каждую подворотню, в каждый двор. Ну разве не смешно?..
Но мне было не до смеха.
Дома я уселся за письменный стол, достал диктант и с грустью занялся «работой над ошибками». Вооружившись бритвой, я соскабливал красные пометки учителя, а затем подписывал те же исправления своей рукой… Осталась последняя ошибка, когда за моей спиной появился отец. Некоторое время он с интересом рассматривал мою работу, потом спросил:
— Работаешь над ошибками?
— Да, — ответил я, поперхнувшись.
— Работаю…
— Молодец! — сказал отец и, не проронив больше ни слова, ушел в другую комнату. А я остался сидеть за столом, склонившись над своей последней ошибкой, которую я так и не успел исправить. Мне было очень стыдно.
И только потом до меня дошло самое ужасное: я потерял единственную возможность расплатиться с Черенковым.
— Принес? — спросил он меня на следующий день.
— Забыл! — соврал я. — В понедельник принесу.
Черенков нахмурился:
— А ты не врешь?
— Честное слово!
Теперь я все свои надежды возлагал на воскресенье. Как-никак, а воскресенье — день особенный. Почти праздник. И если мне повезет, если мне очень повезет, то тогда…
Но мне опять не повезло, и денег у меня опять не было.
— Принес? — спросил Черенков в понедельник.
— Нет, — промямлил я. — Да ты не беспокойся… Просто я еще двум был должен: одному — десять рублей, другому — двадцать…
— Ну смотри, — прошипел Черенков, — последний срок — завтра!
На большой перемене все высыпали во двор:
— Чур не я! Чур не я!
— Чур не я! — крикнул я.
— Я тебе покажу «чур не я»! — заорал Петька. — Пошел отсюда!
— Катись! — поддержали его дружки, Палкин и Комков. — Тридцать рублей отдай сначала!
И я стоял в стороне и смотрел на игру. Вот Димка догнал Витьку Кошкина, а Витька помчался за Вовкой Сергеевым… Да кто же так бегает! Меня бы уж здесь никто не догнал, потому что бегаю я быстрее всех в классе. Но за мной ведь никто не погонится…
«Ну и пусть, — думал я. — Мне бы только дождаться следующего воскресенья, и тогда я обязательно раздобуду денег. Во что бы то ни стало!»
Но когда на другой день я подошел к школе, Петька уже ждал меня на школьном дворе и сразу протянул руку:
— Деньги!
Я молчал. А что я мог ответить? Денег у меня не было.
— Теперь не обижайся! — процедил сквозь зубы Петька.
После уроков я собрал учебники, вышел на улицу и медленно огляделся. Я давно приготовился и все-таки вздрогнул, увидев их. Они стояли в углу двора, под деревом: Черенков и еще кто-то. Издали не было видно.
Я повернулся и пошел к ним в угол, я не хотел, чтобы за мной гнались. Теперь я разглядел и второго. Это был Молотков из пятого «Г», известный на всю школу своими кулачными боями.
— Вот он, — сказал Черенков. — Проиграл тридцать рублей и не отдает!
— Избить надо, — устало вздохнул Молотков.
— Я тебя предупреждал! — злорадствовал Петька.
— Он тебя предупреждал? — спросил Молотков.
Я кивнул.
— Избить! — словно разрешив последние сомнения, сказал Молотков. На длинных, худых его руках свисали угловатые чернильные кулаки. Он медленно поднял один из них и сказал:
— Сейчас я тебе ка-а-ак…
— Не нужно, — прошептал я, — завтра я принесу…
— Врешь! — крикнул Петька. — Ты уже сто раз обещал!
— Быстрее, — поморщился Молотков. — Мне к двум часам у моста надо быть. Я должен там драться с Плиткиным из шестого «А»…
— А если не принесешь?
— Конечно, не принесет! — решительно произнес Молотков.
Я молчал.
— Он еще думает! — закричал Молотков. — Нет, ему обязательно нужно дать!
И все-таки я получил отсрочку — до завтра.
Весь день я думал, где мне найти деньги. А когда наступил вечер, я отыскал свой старый перочинный нож с четырьмя лезвиями и отправился к Мишке Карпухину.
— У тебя есть перочинный нож? — спросил я.
— Нет, — ответил Мишка. — А что?
— Да нет, ничего, — сказал я и протянул ему ножик. — Бери.
— Ну что ты! — замахал руками Мишка. — Зачем он мне нужен?
— Нужен, — сказал я. — Еще как нужен! Перочинный ножик всегда нужен! Бери… За тридцать рублей…
У Мишки глаза полезли на лоб.
— Да ты что! Он мне и даром не нужен!
— Это только кажется, что не нужен, — сказал я. — А на самом деле очень даже нужен. Ты еще не знаешь, что это за нож! Острый как бритва! Я без него как без рук. И никому не отдал бы. А тебе отдам. За двадцать рублей…
— Нет!
Домой я пришел поздно. Теперь я знал, что мне делать. Оставалось только одно.
В коридоре было тихо. С минуту я прислушивался, потом, осторожно ступая, подошел к вешалке, где висела куртка отца, и засунул руку в карман.
«Это ничего… — успокаивал я себя.
— Подумаешь, тридцать рублей… Вот попрошу у родителей в воскресенье тридцать рублей и положу их обратно…»
Я вытащил из кармана деньги и принялся лихорадочно отсчитывать: десять рублей, еще десять, еще… Пол за моей спиной скрипнул. Я оглянулся, и деньги посыпались на пол. В дверях стоял отец. Он шагнул ко мне…
— Нет, нет! Ты не думай! Я одолжить хотел…
— Так ты еще и лгун!
— Я не лгун! — закричал я. — Я проиграл Петьке Черенкову тридцать рублей! Играть нельзя! А я проиграл!.. Последний срок — завтра! И меня ни во что не принимают играть! И я не знаю, что мне делать! А в воскресенье, если ВЫ… ТО Я… Я…
Отец молча смотрел на меня.
Потом он поднял деньги с пола и протянул их мне.
Я заплакал.
На последнем уроке
Там, на улице, солнце. Упругий ветер весело раскачивает потемневшие от воды деревья, с крыши капает.
А в классе последний урок, самый длинный, самый трудный. На доске еще с первого урока полустертые слова: «Задание на дом: упр…» И когда смотришь на них, еще больше устаешь.
Старый парк, что против школы, почернел. Словно все ветви на деревьях покрылись черной листвой.
— Грачи прилетели…
Толик и Сашка смотрят в окно. Грачи прилетели недавно и теперь отдыхают все вместе, рассевшись на ветвях. И только один, самый большой грач сидит в стороне, на заборе, и важно разглядывает стаю.
— Вожак, — решают ребята.
И вдруг, широко взмахнув крыльями, грач оглушительно каркает!
Сашка и Толик трясутся от смеха. Да это же ворона!..
— Яблочкин и Карасев!
Ребята вздрагивают. Но уже через секунду снова смеются.
— Яблочкин и Карасев!
Они покорно складывают руки и пригибаются к парте.
— Хватит, — шепчет Сашка, — а то Галина Ивановна заметит.