отделение. В тот округ, где нашли отца.
— Мадам, я не уверен, что будет уместно говорить об этом в присутствии дамы… — замялся месье Аллар.
— Это же мой муж! Вы говорите о моем муже. Я сама решу, что уместно, а что нет.
Он нервно теребил свой платок с монограммой. Он вытащил этот платок для матери, но она только отмахнулась. Ее слезы проливались не для того, чтобы вытирать их тканью. Они сами по себе были силой. Ее ярость и ее горе являли собой силу, мои — ничего не стоили. Хотела бы я быть такой же сильной. Пока он говорил, я прижималась щекой к стене. Его голос был таким осторожным, словно мог обжечь.
Месье Аллар проживал в городе, лежащем в дне пути от Бордо. Он был одним из нескольких состоятельных жителей, которые решили потратить свои деньги и праздный досуг на создание новой академии. Папа должен был остановиться у главного толстосума — месье Вердона. Он сообщил месье Аллару, что заедет выпить в местную таверну. Как сказал месье Аллар, они все решили, что месье Вердон составит ему компанию, но несколько часов спустя, когда отец так и не добрался до него, он поспешил в дом месье Аллара.
Тут месье Аллар прервался. Маршал все так же молчал в углу. Месье Аллар, должно быть, был очень богат и влиятелен, раз маршал доверил ему пересказ событий.
— Продолжайте, — велела мать, и слово рассыпалось на осколки, едва слетев с ее губ.
Месье Аллар взволнованно покачал головой. Мама резко вскочила и успела почти пересечь комнату, прежде чем маршал успел пробормотать: «Мадам». Выражение его лица скрывала широкополая шляпа. Она уставилась в пространство между ними. Она была такой маленькой. Такой хрупкой.
— Простите. — Ее голос надломился. — Я просто хочу… — Она умолкла и отступила на несколько шагов. — Почему вы сразу ко мне не приехали?
— Я должен был уведомить местные власти, — ответил месье Аллар, махнув рукой в сторону маршала. — Я настоял на том, чтобы самому отправиться к его семье и сообщить печальную весть. Я волей-неволей чувствовал свою ответственность. Если бы я только отправился с ним в таверну…
— Но у вас есть какие-то улики? Возможные подозреваемые?
Мужчины обменялись взглядами.
— Мадам, наше расследование установило, что это дело рук бандитов с большой дороги, — произнес маршал.
— Бандитов с большой дороги, — повторила мать. — И вы полагаете, что какие-то бандиты могли одолеть моего мужа? Бывшего мушкетера? Однажды он дрался на дуэли один против троих. Левой рукой!
— Едва ли… — попытался встрять месье Аллар.
— И на этом все? Вы решили, что это были бандиты, и расследование закрыто?
— Мадам, — резковато перебил маршал, — бандитов с большой дороги поймать нелегко: совершив одно преступление, они перебираются в другой город. Такая жизнь научила их уходить от преследования.
— Где он? Я хочу его увидеть.
В ответ на это требование месье Аллар покраснел:
— Думаю, это неподо…
— Вы явились ко мне в дом и сообщили мне, что мой муж убит. Мой муж. И как у вас хватает наглости указывать мне, что подобающе, а что нет? — Интересно, они хоть раз в жизни слышали, чтобы женщина с ними так разговаривала? Я подумала, что скорбь меняет все. Когда речь идет о смерти, мужчины готовы простить что угодно. Мама повернулась к маршалу в широкополой шляпе. — Итак?
— Мне жаль, что не было другого способа сообщить вам… мы вас так обременили, — сказал он.
— Мой муж умер, а вы говорите о каких-то обременениях? Что может быть обременительнее, чем женщине потерять супруга? Дочери потерять отца?
Я знала: тут дело не во мне, а в мамином гневе. Но все равно я почувствовала себя так, будто она взяла меня за руку и публично признала своей — она ни секунды не поколебалась, назвав меня дочерью, и такой солидарности я не видела от нее уже много лет.
— Меня и еще двух моих сослуживцев вызвали расследовать убийство, совершенное на дороге из таверны «Чудной волк» в поместье месье Вердона. Мы прибыли спустя полчаса после вызова и около часа спустя после самого преступления. — Моя мать хранила молчание, не сводя глаз с его лица и уперев руки в бока. — Мы нашли вашего мужа на пересечении главной дороги с тропой, ведущей к дому месье Вердона. Опознать его удалось не сразу. — Она открыла было рот, но месье Аллар продолжил: — Его обокрали — забрали шпагу и одежду, — но дело осложнялось не этим. Бандиты… — Он пробормотал что-то себе под нос, то ли короткую молитву, то ли проклятие. — Они отрезали ему бороду. Укоротили волосы. При этом они были… неаккуратны.
Мама побледнела. У меня в голове возникла непрошеная картинка: папины волосы, окровавленные, в руке убийцы.
— С каких пор бандиты с большой дороги оскверняют трупы? — спросила она.
— Мы не думаем, что это произошло посмертно. На нем не было других ран, помимо тех, что, скорее всего, были получены во время боя. — Мама молчала. Он решился подойти на шаг ближе. — Теперь вы понимаете, почему мы не решаемся показать вам его останки.
Моя мать казалась сбитой с толку. Когда она оглянулась на меня, мне захотелось что-нибудь дать ей, но у меня ничего не было — лишь пустые руки, бешено колотящееся сердце и ум, полный воспоминаний. Ее смиренный вздох ранил мою душу.
— И как я, по-вашему, должна его хоронить? — спросила она.
Неужели это все? Она что, сдается? Три пары глаз уставились на меня — кажется, последний вопрос я произнесла вслух.
— Таня… — заговорила мама.
— Нет! Не смей затыкать мне рот! И не говори, чтобы я следила за языком! — взвилась я. — Как ты можешь? Как ты можешь вот так просто им поверить?
— Не говори глупостей.
— Глупости? Не верить на слово этим людям — глупость? Ты знаешь, что я права! Ты сама это говорила! Все это — какая-то таверна, прогулка в темноте в одиночестве — совсем не похоже на Papa! Да он вообще не пьет! Уверена, если бы жертвой стал… да хоть месье Аллар, — тот возмущенно поперхнулся, — они бы уже поймали убийцу! Зачем местным властям искать и наказывать виновных в смерти Papa? Какая разница, что он был мушкетером? После него ведь не осталось золота, которым они могут набить свои карманы!
Месье Аллар надулся так, что едва мог усидеть на стуле. Маршал довольно быстро сумел взять себя в руки и заморгал, прогоняя шок:
— Даже самые ярые поборники трезвости могут пропустить стаканчик по случаю.
— Немедленно извинись за свои слова. — Мама повернулась ко мне, и ее лицо