Читать интересную книгу Приговор приведен в исполнение - Владимир Кашин

Водитель кивнул. На лице его застыло безразличие, и улыбка едва тронула губы.

Подполковник подумал, что они с Тищенко в свое время допустили ошибку, не допросив водителя. Вполне возможно, что Нина Андреевна пользовалась машиной мужа. Какая-нибудь подробность, известная Косте, могла бы дополнить материалы следствия.

— А Нина Андреевна тоже умела? — спросил Коваль.

Петров нахмурился и метнул на собеседника тяжелый взгляд.

— Нет.

Нина Андреевна продолжала занимать мысли подполковника Коваля. Работая уже над раскрытием другого преступления (в центре города неизвестный ограбил квартиру и убил старуху, хозяйку дома), он время от времени неожиданно вспоминал Нину Петровну и все, связанное с ее трагедией.

Ему начинало казаться, что погибшая женщина тенью бродит за ним, требуя возмездия. Он понимал, что тень эта — плод его беспокойства и неудовлетворенности, и скроется только тогда, когда у него самого исчезнут неожиданно появившиеся сомнения.

Сейчас, беседуя с мужем Нины Андреевны, подполковник чувствовал, что между ними существует еще много невыясненного, недоговоренного, какая-то тайна, связанная с судьбой несчастной женщины.

Петров пристально посмотрел на Коваля, словно хотел заглянуть ему в душу. Вместо обычной для него снисходительности в его взгляде появилось настороженное любопытство.

Но что именно стремился узнать от Коваля управляющий, чем заинтересовал его сотрудник уголовного розыска? Пожалуй, скорее всего, волнуют его те слова, которые сказал Коваль на даче: «А что, если вашу жену убил не Сосновский?» Тогда разговор оборвался, и Петров молча проводил его до калитки. Но не мог же управляющий пропустить мимо ушей такое предположение!

Теперь он, естественно, потребует, чтобы подполковник объяснился.

— А ну, посмотрим, как там закидушка, — управляющий медленно поднялся с брезента.

Подошли к берегу.

— Эге-ге! — закричал Петров, вытаскивая удочку. — Есть! И что-то стоящее! — Глаза его полыхнули огнем, какой бывает только у рыбаков, когда они вытаскивают добычу и когда весь мир сосредоточивается на рыбине, которая вот-вот должна показаться из воды.

Улов и на самом деле оказался недурен: громадная щука то раскрывала пасть, то сжимала ее, бросаясь в стороду и пытаясь сорваться с крючка.

— Подсачек! — не оглядываясь, скомандовал Петров. — Подсачек, черт вас возьми! Где вы там, Коваль, Костя!

Коваль схватил подсачек и стал заводить под щуку. Несколько неудачных попыток, и наконец щука забилась в сетке, подполковник испытал непередаваемое ощущение, словно бьется она прямо у него в руках.

Рыбаки возвратились в тень.

— За такой улов, — произнес управляющий, тяжело опускаясь на брезент, — мы с вами, Дмитрий Иванович, вполне заслужили еще по рюмашечке.

— Жарко, — возразил Коваль. — Не стоит.

— Да я и сам не очень-то люблю это зелье… И все-таки ради такого случая… Может быть, хоть пивка? Костя! — крикнул Петров. — Пиво еще есть?

— Есть.

— Давай сюда.

Выпили пива.

— Килограмма четыре потянет, — сказал управляющий. — У, хищница! Зверь, а не рыба. Серый волк подводного царства… Человек тоже хищник. Но другого рода. Хищником не рождается.

— Не вижу связи.

— Хочу сказать, что природа зверя неизменна: каждый тигр — хищник, любая щука пожирает мелкую рыбешку. Человек может стать еще большим хищником. Но только при определенных обстоятельствах. Стоит эти обстоятельства изменить, и он снова возвратится к своему естественному состоянию.

— Обстоятельства, конечно, важны, — согласился Коваль.

— К сожалению, об этом мы забываем. Стоит человеку один-единственный раз оступиться — и на всю жизнь окружен он стеной недоверия.

Коваль не мог взять в толк, куда клонит его собеседник, и терпеливо слушал.

— Поскольку именно вам часто приходится иметь дело с оступившимися, — продолжал управляющий, — надо помнить об этом.

В голосе Петрова прозвучала менторская нотка. И в то же время Ковалю показалось, что управляющий вроде бы призывает его быть гуманным.

«Вот тебе и Петров! — подумал подполковник. — А еще говорят, он — человек крайне суровый, даже безжалостный. Небось подчиненные и не догадываются, что творится в душе их начальника».

Ковалю нравились люди волевые, умеющие сдерживать свои чувства, нравились руководители, которые не ищут у подчиненных легкого авторитета, не стараются угодить всем подряд. И то, что управляющий сегодня ни единым словом не обмолвился о своей трагедии, хотя конечно же все время помнил о ней, не искал сочувствия, тоже свидетельствовало, по мнению Коваля, о твердом характере Петрова. Такой характер и горе не сломит, а укрепит.

— Расскажу вам для ясности краткую историю, — продолжал управляющий трестом. — Когда-то был у меня в Херсонской области на буровой рабочий один. Звали его, кажется, Андреем, фамилии не помню… Человек молчаливый, угрюмый. Много горя хлебнул. В молодости воровал. В колониях с ним возились, воспитывали. В конце концов решил он с такой жизнью покончить. Поступил на работу. Работал хорошо, даже самоотверженно… Но вот случилась в общежитии кража. Вызвали милицию. Ваши коллеги приехали и — сразу к Андрею. Перерыли у него все: рюкзак, постель. Ничего не нашли, но не отстали: «Признавайся, куда дел!» А он, рассказывали, белый как стена и едва не плачет: «Не брал я!» И все-таки увезли его. Несколько дней продержали в милиции. Потом отпустили. Но ведь кровно человека обидели, оскорбили в нем все то человеческое, что он сумел в себе найти и утвердить. В душу плюнули, понимаете? Два дня Андрей на работу не выходил, на третий повесился на электрическом шнуре. Правда, ребята следили за ним — вовремя вытащили из петли. Однако живой-то живой, а душа-то, душа — исковеркана! Теперь уж никакое воспитание ему не поможет… Вот и судите сами: встал человек на верную дорогу, а стражи закона грубо выбили его из колеи…

Петров умолк, налил себе пива.

Подполковник рассматривал, вертя в руке, какую-то веточку. Водитель, подняв капот «Волги», копался в моторе. Его головы и плеч не было видно.

— Конечно, — снова заговорил управляющий трестом, — не сразу люди перевоспитываются. У некоторых этот процесс настолько замедлен, что идет до самой старости. У других быстрее. Но подумайте, Дмитрий Иванович, это ведь трагедия, если, пройдя через все испытания, человек в конце концов спотыкается и возникают обстоятельства, которые снова толкают его на преступление. Теперь ему гораздо труднее нарушить закон. Ведь с того момента, как общество простило его, весь строй мыслей и чувств становится у бывшего преступника совершенно иным. Он уже, как говорят французы, больше роялист, чем сам король, он честнее честного, который никогда не испытывал душевных терзаний. И вот, представьте, неожиданно в его новую, чистую жизнь врывается буря и гонит его назад, в проклятое прошлое. Общество снова лишает его своего доверия, и он вынужден снова браться за оружие…

— Против общества?

— Против невыносимых обстоятельств и, естественно, против общества… Коль скоро оно, это общество, руками своих стражей и хранителей несправедливо обижает человека, как это было с моим рабочим…

— Вы ищете оправдания рецидиву? Ваш Андрей стал рецидивистом?

— Нет. Я хочу, чтобы люди, которым доверены карательные функции, понимали, как это ответственно. Ведь посади они Андрея, на этот раз без вины виноватого, — из колонии вышел бы законченный рецидивист!

Петров разволновался. В голосе его звучала искренность, словно делился он с Ковалем чем-то наболевшим, выстраданным. Таким подполковник видел его впервые. Это был совсем не тот человек, с которым Коваль недавно беседовал в Березовом.

— А может быть, его не Андреем звали? — прищурившись, спросил Коваль и посмотрел в ту сторону, где стояла «Волга».

Петров уловил этот взгляд подполковника.

— Думаете, речь идет о моем водителе? — управляющий натянуто улыбнулся и сказал: — Нет, не Костя… Не ломайте голову. Человека, которого я назвал Андреем, нам с вами не найти. Я потерял его из виду… Кто знает, может быть, он где-то рядом, а может быть, занесло его на край света… Да дело-то не в нем, а в принципе. Представьте себе двоих: один вот такой, как Андрей, по молодости натворил бед, а потом встал на правильный путь, и другой — тихоня, никогда ни в чем не провинившийся, но в душе готовый на подлость или даже на преступление. Поставьте их в условия, способствующие преступлению. Кто его совершит? Тихоня, в душе которого давно созревал гнилой плод да так и остался несорванным… Лично я выбрал бы себе в товарищи раскаявшегося преступника… Да что далеко ходить! Этот растленный тип, этот зверь, всю жизнь игравший роль порядочного человека…

Петров умолк, тяжело опустил голову.