рассказывал, насколько сильно ненавидит родителей и, в особенности, отца. «Любимого папочку», который с легкостью превращал его жизнь в сущий ад. Едва ли не с самого рождения.
Андрей воспитывал сына при помощи ремня с самого детства и так вплоть до отъезда в Англию. Не чурался морить голодом и запирать его, еще совсем малыша, в комнате по несколько дней. Влада никогда не спрашивали, чем он хочет заниматься и с кем он хочет общаться. Все «недостойные» на взгляд Андрея связи, он прерывал. На увлечении сына живописью поставил жирный крест, как-то раз воткнув остро заточенный карандаш ему в руку. А когда Влад, еще будучи почти ребенком, умолял забрать его из чужой и холодной Англии, где с ним никто не хотел общаться и дружить, он ответил, что если и вернет сына домой, то только для того, чтобы сдать в сиротский приют. А оттуда Влад отправился бы прямиком в армию, где из него «сделали бы человека».
Андрей перечеркнул все отношения сына с друзьями детства, поставил жирный крест на его мечтах заняться инженерией, он отнял все, что Владу было дорого и все, чего хотел младший Гордеев — поступить с отцом так же на старости его лет. Оставить без единого рубля. Отнять фамильный особняк, в котором ему не дали вырасти и сравнять тот с землей, втоптать дражайшего папочку в грязь перед давними коллегами. Разлучить с матерью. И отправить в самый захудалый приют для престарелых. Тогда бы в его сердце обязательно пришел мир…
Глава 8
Ева провела выходные, словно на иголках. Она волновалась за Влада, ненавидела себя за то, что испытывает к нему хоть какие-то чувства, помимо презрения, но ничего не могла с собой поделать. Из рук валилось все, за что бы Виленская не взялась: ни убраться, ни еды приготовить, ни даже почитать, в мыслях-то был один Влад.
Так выходные Евы и прошли, а в понедельник не изменилось ровным счетом ничего. Гордеев к себе ее не звал, провел свое обычное совещание, как и всегда в начале недели, а затем, по словам секретарши, уехал куда-то по делам. Виленская на эти слова покивала, да оставила бумаги на подпись в приемной.
Сообщение на телефон пришло вечером. На часах была половина шестого, когда Влад кинул ей смс-ку о том, что ждет у себя в кабинете после окончания рабочего дня. Ева нахмурилась, намерений начальника не поняла, вряд ли бы он позвал ее «развлекаться» в свой кабинет, для этого он снимал свой излюбленный номер в отеле. Тем не менее, делать было нечего, и, выждав, когда весь ее отдел разойдется, Ева собрала свои вещи и отправилась на девятый этаж. Благо, секретарши Влада тоже уже не было на месте, поэтому она беспрепятственно вошла в кабинет начальника.
— Привет, — Влад сидел на небольшом кожаном диване, в руках был стакан с янтарной жидкостью. — Возьми себе, — Гордеев кивнул в сторону небольшого бара, располагавшегося, как оказалось, прямо в стене кабинета. Ева отрицательно помотала головой. — Тогда садись, надо поговорить.
Виленская сглотнула. Обычно этот тон Гордеева ничего хорошего не означал. Обычно это говорило о том, что у Евы намечаются серьезные проблемы.
Влад сидел, развалившись на диване так, будто находился в каком-нибудь клубе, галстук был стянут с шеи и висел на подлокотнике, рубашка расстегнута на несколько пуговиц вниз.
— Как рука? — Ева проследила за тем, как Влад делает очередной глоток виски и слегка морщится.
— В порядке, — отмахнулся Гордеев. — Я тебя позвал по серьезному вопросу, тут видишь ли какое дело, Евонька… все оказалось не так просто, как я предполагал, — Виленская сглотнула и едва удержала себя от того, чтобы не отодвинуться от собеседника на самый край дивана. А когда же оно у Влада-то было просто?
— И?
— Мне нужно, чтобы ты вышла за меня замуж.
— Ч-чего? — Ева приоткрыла рот, да так и замерла. Гордеев понимал, что объясниться с Виленской придется, да вот только посвящать посторонних людей в свои семейные разборки как-то не хотелось. К сожалению, отец не оставил ему выбора.
Да и после своей пятничной истерики, чего уж было стесняться? Владу было не по себе от мысли, что впервые за много лет, кто-то увидел его слабость. Он никогда и ни с кем не делился своими мыслями, полагая, что это ни к чему. По привычке, он все копил и хранил глубоко в себе, не считая нужным распыляться о прошлом, словно мягкотелая барышня.
— Как ты, наверное, поняла, родители мечтают меня женить. Уже лет пять, на самом деле, а я не даюсь, — он усмехнулся, залпом допивая содержимое стакана. — Отцу это надоело, и он решил заключить со мной сделку. Я женюсь на хорошей девушке, — Влад перевел на Еву пристальный взгляд, — вроде тебя, мы дарим ему внука или внучку, а он отдает все активы в мое полное и безграничное распоряжение.
— Вы сейчас говорите всерьез? — Ева помолчала с минуту, затем взглянула на своего начальника, как на сумасшедшего. — Вы предлагаете стать Вам женой на год-другой? Родить Вам ребенка? Ребенка?! — переспросила Виленская, не веря в произнесенные самой слова. — Владислав Андреевич, это же будет живой человек, Вы вообще понимаете, о чем просите? Это же полное безумие…
— Я предвидел такую реакцию, — Гордеев покивал и прервал свою сотрудницу. — Я ведь не просто так прошу. Я буду щедр за такую услугу. Куплю твоим родителям в Архангельске новую квартиру. Любую, какую пожелаешь, — он взмахнул рукой. — С ремонтом, в новостройке, с джакузи, выбирай, какую душа пожелает. Сверху еще машину накину. Это до свадьбы…
— Владислав…
— Нет, ты дослушай, — прервал ее Гордеев. — Это затянется на год, если все пойдет по плану, максимум, полтора. А после развода ты получишь квартиру в столице. Ну только сама подумай, какие это деньги. И себе, и родителям поможешь. А сама ведь никогда таких не заработаешь, будучи простым бухгалтером. Я тебе, можно сказать, жизнь нормальную предлагаю.
— Я не могу… — совсем тихо ответила