– Вам бы лучше подавить это желание. Анестетик еще действует. Вы можете опять потерять сознание, а если вы отключитесь во время рвоты, то вас будет ждать тот же конец, что Джейнис Джоплин и Джими Хендрикса, которые захлебнулись в собственной блевотине.
Чудеса, да и только. Она вышла из номера, чтобы купить рутбир. Не дело – пустяк. Ничего опасного. Она понимала, за напиток с высоким содержанием сахара придется расплачиваться ограничениями за завтраком – гренок без масла, ничего больше, но она шла к торговым автоматам не за тем, чтобы подвергать себя риску умереть, захлебнувшись содержимым собственного желудка. Если бы она знала, как все обернется, осталась бы в номере и напилась воды из-под крана. В конце концов, что хорошо для Фреда, не повредило бы и ей.
– Не двигайтесь, – посоветовал безумец, и в его голосе не слышалось приказных ноток. – Не двигайтесь, и через две или три минуты тошнота и головокружение уйдут. Я не хочу, чтобы вы захлебнулись рвотной массой, это не в моих интересах, но я не могу оставаться здесь, изображая медсестру. И помните, если они доберутся до меня и узнают, чем я тут занимался, они начнут искать тех, кому я сделал укол, и убьют вас.
Помните? Убьют? Они?
Более ранних предупреждений в памяти не осталось, и Джилли решила, что они являлись частью его монолога, произнесенного в тот период времени, когда ее разум был укутан густым, как в Лондоне, туманом.
У двери он обернулся.
– Полиция не сможет вас защитить от тех, кто идет по моему следу. За защитой вам обращаться не к кому.
На качающейся кровати, в качающейся комнате, она не могла не думать о недавно съеденных курином сандвиче с майонезом и жаренных в масле ломтиках картофеля. Попыталась сконцентрироваться на человеке, который привел ее в столь беспомощное состояние, в надежде обрушить на него поток слов, раз уж не могла дать ему крепкого пинка, но тошнота продолжала нарастать.
– Ваша единственная надежда – убраться из зоны поисков до того, как вас задержат и заставят сдать кровь на анализ.
Куриный сандвич рвался наружу, словно сохранил в себе часть куриного разума, словно расставание с желудком могло стать для него первым шагом к обретению новой жизни.
Тем не менее Джилли удалось подать голос, но оскорбление, сорвавшееся с ее губ, не принесло ей морального удовлетворения, и не только по той причине, что язык у нее по-прежнему заплетался: «Поселуй меня в сад!»
В клубах, часто имея дело с прилипчивыми домогателями, разбивая их толстые черепа, скручивая им шеи, вырывая злобные сердца, образно говоря, разумеется, она обрушивала на них потоки слов, эффективностью не уступающих кулакам Мухаммеда Али в лучшие его годы. Но последействие анестетика дезориентировало ее, соображала она туго, да и с юмором было не очень.
– Я уверен, кто-нибудь обязательно позаботится о такой красотке, как вы.
– Касюний текол. – Джилли ужаснулась еще сильнее: ее когда-то мощная боевая словесная машина окончательно вышла из строя.
– Мой вам совет, в ближайшие дни никому не рассказывайте о том, что здесь произошло…
– Сонюсий котел, – поправилась она, лишь для того, чтобы понять, что должного результата нет и, возможно, уже никогда не будет.
– …не высовывайтесь…
– Вонючий козел. – На этот раз она добилась желаемого, но все равно слова прозвучали неубедительно.
– …и вообще, молчите о том, что случилось с вами. Если об этом станет известно, вы превратитесь в мишень.
– Деревенщина, – выплюнула она. И что удивительно, это слово не входило в ее обычный лексикон, хотя выступала она отнюдь не в Нью-Йорке.
– Удачи. – И он ушел вместе с банкой коки, пакетиками арахиса и злобной, мечтательной улыбкой.
Глава 7
Освободившись от стула, быстренько сбегав в туалет по малой нужде и вернувшись в комнату, Дилан увидел, что Шеп поднялся из-за стола и повернулся спиной к незаконченному храму синто. Обычно ни посулы, ни угрозы, ни сила не могли оторвать Шепа от картинки-головоломки, пока последний элемент не занимал положенного ему места. А вот теперь, стоя у изножия кровати, уставившись в пустоту, будто углядел в ней что-то материальное, мальчик шептал, не Дилану, даже не себе, возможно, фантому, которого видел только он: «При свете луны».
Бодрствуя, Шеперд излучал отсутствие связи с реальным миром точно так же, как зажженная свеча – свет. Дилан привык жить в ауре странноватости брата. Он стал законным опекуном Шепа более десяти лет тому назад, после безвременной смерти их матери, когда Шепу было десять, а самому Дилану оставалось два дня до девятнадцати. После стольких лет, проведенных вместе, словами и действиями Шеп мог удивить его крайне редко. По молодости он иногда находил поведение Шепа вызывающим ужас, а не просто странным, но теперь это осталось в прошлом, и давно уже по спине Дилана не бежал холодок.
– При свете луны.
Поза Шепа оставалась застывшей и неуклюжей, как и всегда, но вот в голосе появилась несвойственная ему резкость. Лоб, обычно гладкий, словно у Будды, прорезали морщины озабоченности. Лицо вдруг стало жестоким, чего раньше не замечалось. Шеп всматривался в призрак, открывшийся только ему, жевал нижнюю губу, выглядел обозлившимся и встревоженным. Руки чуть приподнялись, пальцы сжались в кулаки, словно он собирался двинуть кому-то, хотя не было случая, чтобы Шеперд О’Коннер по злобе поднял на кого-то руку.
– Шеп, что не так?
Если безумный врач со шприцем говорил правду, им следовало выметаться отсюда, и быстро. Но для поспешного отъезда требовалось содействие Шепа. Однако внутри у юноши, похоже, все бурлило, и в таком состоянии добиться от него чего-либо было трудно. То есть прежде всего Шепа следовало как-то успокоить. Габаритами он уступал Дилану, но и при весе в 160 фунтов и росте в пять футов и десять дюймов старший брат не мог просто сгрести его в охапку и вынести из номера мотеля, как чемодан. Если бы Шеп решил, что не хочет покидать номер, он бы схватился за ножку постели или руками и ногами уцепился бы за дверную коробку, ни больше ни меньше – человек-крюк.
– Шеп? Эй, Шеп, ты меня слышишь?
О присутствии в номере Дилана юноша, похоже, в этот момент знал не больше, чем когда собирал паззл. Общение с другими людьми давалось Шепу не так легко, как обычному человеку, пожалуй, даже не так легко, как отшельнику, обитающему в пещере. Иногда, конечно, он шел на контакт, и контакт очень активный, но гораздо чаще жил в мире, принадлежащем только ему, и вот тогда для него Дилан являл собой безымянную звезду, в другом рукаве Млечного Пути, расположенную далеко-далеко от Земли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});