Я не знаю этих магических штучек…
– Он же издевается над нами! – снова вскричал Латерфольт, и на сей раз Хроуст не стал его останавливать. – Каждое его слово – ложь! Нет никакого Дара невидимости и зрения! Ты же сам это знаешь, Ян!
– О Даре исцеления мы тоже раньше не слышали, – возразил Кирш.
– Мать твою, Кирш, ты что, совсем тупой?
Хроуст молчал.
– Позволь мне, Ян, – продолжал Латерфольт, задыхаясь, – просто позволь мне! Я вырву из его поганой глотки все, что захочешь, а потом сделаю так, чтобы эта мразь подыхала как можно дольше и мучительнее! Пусть его ублюдки смотрят, как он вопит и умоляет меня!
Шарка никогда не видела его таким – и это зрелище не вызвало в ней ничего, кроме гадливости. Разве это он, ее нежный егермейстер, знаменитый герой и защитник обездоленных?
Хроуст поднялся с места, никак не ответив на слова Латерфольта. Сиротки тоже вскочили в растерянности: руки у Рейнара все еще были свободны, но тот не шелохнулся. Гетман подошел к герцогу и вытащил из-за пояса кинжал. За спиной Хроуста Шарке не было видно, что он делает. Но когда Хроуст отстранился, Рейнар был цел и невредим. Старик разрезал рукава на рубашке герцога, взял его левую кисть и вытянул обнаженную руку так, чтобы ее все видели.
– Ха! – захохотал Кирш. – Ты не только предатель и неудачник – ты еще и самоубийца!
Сиротки, кроме Латерфольта и Шарки, подхватили его смех.
Предплечье Рейнара не просто покрывали шрамы: кожа на нем была стянута так, словно мясо кромсали, а затем наскоро и грубо сшили из лоскутов кожи. Уродливые следы позора тянулись от локтей до запястий со всех сторон. Правая рука тоже была искалечена, но чуть меньше: видимо, Рейнар начал с левой, а на правую ему не хватило сил.
Хроуст опустил руку Рейнара. Тот принялся прикрывать шрамы тем, что осталось от рукавов, и впервые за весь суд в его движениях проявилась нервозность. Еще бы – самоубийца… Пожалуй, даже грехи уныния и мужеложства не могли сравниться в Бракадии с попыткой покончить с жизнью. Судя по тому, как громко и злорадно хохотали военачальники Хроуста, самоубийц осуждали не только последователи Единого Бога. Не сумев спрятать шрамы в рукавах, Рейнар обхватил себя за бока, словно пытался согреться. В его взгляде вспыхнула волчья злость, похожая на ту, что несколько мгновений назад исказила до неузнаваемости лицо Латерфольта.
– Довольно!
Слово Хроуста оборвало хохот. Гетман не вернулся к креслу, но остался стоять перед Рейнаром, не сводя с него взгляд единственного глаза.
– Я повидал на своем веку множество странных людей, – начал он со вздохом. – И все же для меня Рейнар из Митровиц – самая большая загадка. – Он выдержал паузу, чтобы все присутствующие успели настроиться на серьезный тон. – Ты самый верный человек короля, все это знают. Но не многие знают, что поводов ненавидеть Редриха у тебя еще больше, чем у нас. Никто из вас, – он обернулся к Сироткам, – не задумывался, почему мы никогда не совершали набеги на Митровицы – эту горную область на северо-западе Бракадии?
Военачальники выглядели растерянными. Один Латерфольт и бровью не повел. Шарка внимательно слушала каждое слово Хроуста, чтобы не вышло как с Моррой, когда она пропустила мимо ушей самое важное.
– Митровицы, – продолжал Хроуст, – знамениты не только своими богатствами. Многие уже забыли, но я не забыл: еще сто лет назад Бракадией владели короли именно из этого рода. Они правили славно и достойно: первыми собрали страну воедино и первыми начали брать на службу кьенгаров вместо того, чтобы охотиться на них и сжигать на кострах. Так продолжалось несколько веков, пока не умер старый король Арбрехт. Корону унаследовал его сын Хешт, но спустя пару дней после коронации он внезапно и скоропостижно скончался, а его жена забрала детей из Хасгута в Митровицы и поклялась присягнуть на верность двоюродному брату Хешта по материнской линии – Зикмунду Первому, прадеду короля Редриха.
Шарка снова начала путаться в незнакомых именах, хотя Хроуст говорил медленно, словно разжевывая все для нее одной. Сиротки нахмурились и приоткрыли рты.
– Что за чушь я только что услышал, – пробормотал Рейнар себе под нос, но в полном молчании его слова прозвучали достаточно громко, чтобы Хроуст их расслышал.
– Чушь? – усмехнулся Хроуст. – Я не говорил тебе, что ты жуть как похож на своего отца Хладра? Да, я помню всех, и Хладра тоже.
Молчание.
– Мы встречались с ним втайне от всех спустя десять лет после казни Тартина Хойи. Хладр сам рассказал мне эту историю и даже показал свидетельства: дневники твоего прапрадеда Хешта, на последних страницах которых он описывает собственной рукой, как Зикмунд угрожал убить его детей, если он добровольно не примет яд и не отдаст корону панам Хасгута. Станешь дальше упрямиться, Рейнар? Сделаешь вид, будто отец не рассказывал тебе и братьям этой истории? Печально, но сам Хладр умер вскоре после нашей встречи. Я даже не успел понять его замысел. Думаю, он не хотел трона, но чувствовал, что Редрих – это язва на теле Бракадии. Я лишь успел поклясться ему, что никогда в жизни не подойду к Митровицам с булавой в руке. Свое обещание я держу, как видишь.
– Мой отец любил Редриха и был ему верен всю жизнь. Они выросли бок о бок. Он никогда не настраивал нас против короны. Он взял с короля клятву, что тот присмотрит за нами после его смерти…
– О да! Редрих и присмотрел: послал всех троих сыновей Хладра в самое пекло в битве с Аллурией!
– В той битве нужны были грифоны, чтобы помочь Свортеку. Редрих этого не хотел…
– Он не хотел только одного: чтобы ты вышел оттуда живым.
– Чушь! – Лицо Рейнара сморщилось, словно его прошила боль.
– Ты знал об этой «чуши», пес! – подал вдруг голос Латерфольт. – Ты сам рассказывал мне о ней, когда мы, как наши отцы, встретились ради заговора – того самого, который ты провалил, обоссавшись от страха и погубив моих людей! Но тогда-то ты был так уверен! Тряс передо мной дневниками Хешта! Клялся отомстить за своих чертовых братьев! Ты всегда знал, будь ты проклят!
– Латерфольт, – угрожающе процедил Хроуст.
Сиротки нервно перешептывались. Шарка вдруг осознала, что, силясь все понять и запомнить, забыла дышать – или это голова кружилась от услышанного?
– Ответь мне, сын Хладра, – продолжил Хроуст, дав Сироткам вдоволь нашептаться, – почему бы тебе не взять то, что принадлежит тебе по праву?
Рейнар долго не отвечал, словно рассчитывал, что Хроуст забудет о вопросе и оставит его в покое. Но гетман упрямо ждал, не шелохнувшись. Замерли и Сиротки, и даже Латерфольт. Наконец рот герцога перекосила ухмылка:
– Да потому, что народу плевать, кто король: я, Редрих, маленькая ведьма или ты! Для него не изменится ровным счетом ничего. Он, народ, уже давно забыл, из-за чего грызетесь вы с Редрихом или Редрих с Митровицами. А лично мне корона и даром не нужна! Я провел с Редрихом достаточно времени, чтобы увидеть, что она делает с людьми. Такой судьбы я не пожелаю даже тебе, старик. Кроме того… я понимаю, к чему ты ведешь. Ты хочешь предложить мне вместе свергнуть Редриха и думаешь, что я от счастья затанцую на задних лапках, как болонка.
– Древние рода Бракадии пойдут за тобой. Для них кровь – это все…
– Никто никогда и никуда за мной не пойдет! Я самоубийца. Я еретик. Я предатель. Я торчок. При дворе считают, что я сплю