– Если бы я держал банк, я бы тоже мог позволить себе играть беспечно, – заявил Молин, приглаживая свои седые волосы.
– Что? Держать банк? Да у вас бы сквозь пальцы все утекло, – продолжал хихикать Гримани. – Транжира!
– Оставьте его, Джанкарло, – заступился за Молина зеленоглазый Дзагури.
– Вы ошибаетесь, мессер Гримани, – вежливо сказал Молин. – Наше положение – это не моя вина и не вина моих предков. Если бы Ваша семья потеряла свои земли на Крите, она бы тоже потерпела крах.
– Тогда не надо было одним скотоводством заниматься, – Гримани одним глазом искал себе куртизанку. – И не надо все на Морозини[26] сваливать. Он был вынужден сдаться туркам.
– Морозини никто не обвиняет, мессер Гримани.
– Надо было родине служить.
– Родине служить? – усмехнулся Дзагури. – Уж кто бы говорил!
Все в Венеции, конечно, уважали фамилию Гримани, давшую Светлейшей Республике трех дожей, четырех аквилейских патриархов и уйму адмиралов и других высокопоставленных государственных деятелей. Однако, глядя на Джанкарло, никто бы не сказал, что он происходил из такой важной, патриотической семьи. Культа отечества в нем и капли не было – его алтарь стоял совсем в другой капелле.
– А как тебя зовут, дорогуша? – Гримани обратил внимание на молодую светловолосую куртизанку, одиноко блуждающую по залу.
– Нана.
– Иди посиди-ка у меня на коленях, Наночка.
– О нет! После того, что вы сделали с Элизой, нет, спасибо!
– Что я сделал? Она сама доигралась, тигрушка.
– Семерка! Моя! – обрадовался Дзагури.
– Чего? – Гримани проверил выигрышную карту.
– О, поздравляю, удачная ставка, – отметил длинноносый Гоцци. – Мне бы Ваше везение.
– Вы имеете в виду в картах? – ехидно улыбнулся банкомет, записывая проигрыш.
Гоцци понял, что тот намекал на неуспех его последних пьес.
– Я могу поспорить на весь банк, мессер Гримани, что вы за всю жизнь ни одной моей пьесы не видели на сцене и даже не читали.
– И Вы бы выиграли, маэстро.
– Тогда я вам завтра оставлю в театре два билета на премьеру. Приходите с кем-нибудь. Если, конечно, у Вас есть друзья.
– На премьеру, к сожалению, не смогу. Но на второе представление обязательно приду. Если, конечно, оно состоится.
– А я считаю, что мессер Гоцци – самый талантливый драматург нашей республики, – гордо вставил Молин.
– Благодарствуйте.
– Внутриклассовая солидарность, – фыркнул Гримани, метая карту.
Гоцци тоже происходил из барнаботти, однако в какой-то момент своей карьеры нажил неплохое состояние своими популярными пьесами.
– Называйте это как хотите, – продолжал Молин, с ностальгией поглядывая на пару взъерошенных полуобнаженных женщин, смеющихся на плюшевой оттоманке, – но не забывайте, что Ваши театры когда-то очень преуспевали, благодаря труду мессера Гоцци.
Официанты наполнили всем игрокам бокалы.
– Наночка, иди сюда, я тебе монетку хорошую дам, – сказал Гримани, протягивая ей руку и замечая, как старик Молин томится в нежных воспоминаниях.
– Я боюсь, монеток у Вас на меня не хватит, – ответила Нана, облокачиваясь на каминную полку, пальчиками пробегая по серпентинному мрамору.
– Не задирай нос, лапонька. Еще не вечер, – Гримани хлебнул из своего бокала. – А вот почему же наш великий шевалье все молчит? Небось, сейчас колдует над столом, думает, каким образом из своего последнего дуката сделать сто.
– Не беспокойтесь, – ответил Казанова. – Моя тишина рано или поздно прервется.
Все посмотрели на Казанову и увидели, что, несмотря на постоянные проигрыши, он упорно продолжал делать ставки.
– Я надеюсь, это будет скоро, пока Вы своим философским камнем еще не превратили меня в мальчика.
Гости улыбнулись, поняв, что Гримани намекал на известную историю, рассказанную самим Казановой, в которой некогда в Париже ему удалось заставить старую маркизу д'Юрфе поверить в его оккультные силы, способные превратить ее в юношу.
– Человеку нужна иллюзия, – жмурился Казанова. – Так легче живется. Вы же верите в свое имя.
– В мое имя? – удивился Гримани. – Как это понять?
– Вы же верите, что вы Гримани.
Гримани омрачился, а потом искусственно засмеялся.
– Что я Гримани? Вот это оригинально. А кем же я должен быть, дорогой, Монтесумой?
Казанова на него посмотрел искоса.
– Я слышала, что тут дукаты раздают, – сказала одна немолодая черноволосая куртизанка, своей пышной, выливающейся из корсета грудью прилипая к Гримани.
– О нет, Флавия, душа моя. Сегодня я хочу вкусить новые плоды.
– О, чего бы я не дал сейчас, чтобы опять быть юношей, – вслух мечтал Молин. – Чего бы я не дал, чтобы суметь переплыть нашу бухту. Как обидно сейчас стоять у берега, смотреть на волнистую поверхность и знать, что никогда ты больше в воду не войдешь. Вы представляете, господа, какое это издевательство? Аж кости сжимаются.
У Молина кадык в горле задрожал. Флавия обняла его за вялую щетинистую шею.
– А я нет, – сказал Дзагури. – Юность – это пучина, из которой берега ни видать. Я предпочитаю сушу.
– Суша не поможет, к сожалению, – засмеялся Гримани. – Вы же видите, господа, как в последнее время на наших погостах трупы всплывают при малейшей «акве альте». Аха-ха-ха.
– Дурак! – вскрикнула Флавия.
– Самый лучший возраст – это тот, в котором мы не считаем наши годы, – сказал Гоцци.
– То есть тогда, когда нас нет? – спросил Гримани и, заметив, что больше никто не понтирует, продекламировал:
Блажен, кто в сладком векетихонько родился.Блаженней тот, кто никогдавообще не появился.
– Нет, мессер Гримани. Жить надо, – серьезно сказал Молин.
– Ладно, эта пустая метафизика ни к чему нас не приведет. Если никто больше не понтирует, господа, я предлагаю завершить нашу игру и заняться более существенными делами, – Гримани взволновался, заметив, что Нана куда-то исчезла.
– Я пас, – сказал Дзагури.
– Я тоже, – одновременно вздохнули Гоцци и Молин.
– А я еще не закончил, – твердо произнес Казанова, почесывая ногтями стол.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Все события и персонажи, описанные в этом романе, являются исторически достоверными, за исключением одного.
2
Peota – роскошно разукрашенная венецианская лодка среднего размера с как минимум восемью гребцами, участвовавшая в регатах.
3
Меня зовут Франческо Пезаро. Добро пожаловать в Венецию, граф и графиня дю Нор!
4
Честь имеем, светлейшие господа!
5
А вот и моя свита!
6
Кабина гондолы.
7
Изумительно!
8
Совет государственной безопасности.
9
Головной убор дожа, имеющий форму рога.
10
Сардины, замаринованные в уксусе и луке.
11
Венецианские крабы с длинными ножками.
12
Соус из фруктов, маринованных в горчице и сиропе.
13
Сказки.
14
Табарро – широкий плащ, трикорно – треуголка, ларва – маска с выступающей остроконечной нижней частью, оставляющей рот и подбородок открытыми.
15
Общее название костюма, состоящего из трикорно, ларвы и табарро.
16
А не поплясать ли нам маленько, дорогая? (нем.).
17
Вперед!
18
Венеция, я тебя люблю.
19
Где ты?
20
Спокойно, Джакомо, спокойно.
21
Один огонь, и больше ничто.
22
Шлюха.
23
Моя радость, моя жизнь.
24
Обедневший венецианский патриций.
25
Главный этаж палаццо.
26
Франческо Морозини (1619–1694) возглавлял защиту Кандии на острове Крит во время осады города турецкими войсками (1648–1669). После вынужденной сдачи города он по возвращении в Венецию был обвинен в трусости и измене, но вскоре полностью оправдан и восстановлен во всех своих почетных званиях. В 1688 году был избран дожем.