Читать интересную книгу Моя бабушка курит трубку - Гарик Сукачёв

Где смерть летала хохоча.

Нам не нужны чины и почести

У нас есть звезды на плечах.

Пусть наши звездочки неброские,

Но не забыть нам никогда

Ни Сталинградские, ни Псковские

Бои, окопы, холода.

Нам не забыть ни дни, ни ночи те,

Ни те суровые года.

Но здесь мы ставим многоточие,

Все остальное – ерунда.

Нам не забыть ни дни, ни ночи те,

Ни те военные года.

Но здесь мы ставим многоточие,

Все остальное – ерунда.

Ерунда, ребята!

Вспомним, ребята, как

Горели дни, пылали ночи те,

И смерть летала хохоча.

Нам не нужны чины и почести

У нас есть звезды на плечах.

Горели дни, пылали ночи те,

И смерть летала хохоча.

Зачем чины, зачем нам почести?!

У нас есть звезды на плечах.

Нас было четверо

Я с ним ни разу в самоволку не ходил

К избушке той, что притаилась у оврага.

Товарищ мой мне очень часто говорил,

Мол, ты – салага, мол, ты – салага.

Марджинджа, Марджинджа, милая моя,

Воевать на фронт пойду я, жди меня

Марджинджа, Марджинджа, милая моя,

Воевать пойду я, жди меня

А я салагой не был никогда,

Я выполнял все ворошиловские нормы —

Я бил в десяточку фанерного врага

И с трехлинейки, и с орудий дальнобойных.

Марджинджа, Марджинджа, милая моя,

Воевать на фронт уходим, молодцы, курсанты, братцы!

Марджинджа, Марджинджа,

Другой мой друг, хоть и закончил ФЗО,

Но в мире спорта был в большом авторитете.

Имел значки во всех ступенях ГТО

И в межфабричной побеждал он эстафете.

Эх, Марджинджа, Марджинджа, милая моя,

Воевать на фронт уходим, молодцы, курсанты, братцы!

Марджинджа, Марджинджа, жди меня!

Мой третий друг – профессорский сынок,

У них на Сретенке огромная квартира.

Ему папаша бронь устроить мог,

Но друг мой выбрал ромбы командира.

Эх, Марджинджа, Марджинджа, милая моя,

Воевать на фронт уходим, молодцы, курсанты, братцы!

Марджинджа, Марджинджа,

Всего нас четверо, мы разные совсем

По воспитанию, по жизни, по законам.

Но скоро уж присяга, а затем

По эшелонам, по эшелонам.

Но скоро уж присяга, а затем

По эшелонам, брат, по эшело-o-нам.

Эх, Марджинджа, Марджинджа, милая моя,

Воевать на фронт поеду, жди меня

Марджинджа, Марджинджа, жди меня!

Перезвоны…

Громыхают горизонты и пылают города,

Все туда уходят фронты и мой полк идет туда.

Там свинец, там дым и пламень и кровавая земля,

Ухожу туда, родная, чтобы защитить тебя.

Ухожу туда, родная, чтобы защитить тебя.

Перезвоны, пересвисты в тихой роще до утра.

С вами были мы так близки, это было лишь вчера.

В перезвонах, в пересвистах улыбалась нам луна.

Были мы вчера так близки, разлучила нас война.

Были мы вчера так близки, разлучила нас война.

Коль паду в бою неравном, сразу б мне не помирать,

Чтоб ваш образ лучезарный в смертный час мне увидать

А когда сомкну я очи и от ран скончаюсь я,

Ваше сердце больно очень стукнет, вспомнив про меня.

Ваше сердце больно очень стукнет, вспомнив про меня.

Перезвоны, пересвисты в нашей роще до утра.

Были с вами мы так близки, это было лишь вчера.

В перезвонах, в пересвистах улыбалась нам луна

Были с вами мы так близки, разлучила нас война.

Были с вами мы так близки, разлучила нас война.

Иероглифы

Струятся как ленты, текут как пески,

И лживо ласкают шагреневой кожей.

Их лики и блики стучатся в виски

Тех снов, что опять предлагают Прокруство Ложе.

Остается упасть и забыться навек,

Только сердце не хочет: «Не дамся, не дамся!»

Но кровью из вен и из носа на снег

Брызнул иероглиф: «Я жив, я остался!»

Это лишь кровь, только теплая кровь,

Она на морозе быстро станет красною льдышкой.

Ты возьми эту льдышку в руки, положи эту льдышку в рот,

Станет холодно, вкусно и немножко кисло.

Перчатка из кроличьей шерсти, внутри так приятно тепла,

Ее ты направишь на свет туда, где ночные фонарики.

И увидишь на мягких ворсинках много тугого стекла

Из мертвых снежинок, скатанных в шарики.

И ты ужаснешься и вскрикнешь,

Заплачешь навзрыд и навек,

Но это лишь миг, как щелчок аппарата фотографа

А потом ты спокойно ляжешь на снег

И будешь есть жадно мои иероглифы.

А потом ты очень спокойно обнимешь собою снег

И вопьешься губами в мои иероглифы.

Но это лишь кровь, только теплая кровь,

Она на морозе быстро станет алою льдышкой.

Ты возьми эту льдышку в руки, положи ее в рот,

Станет холодно, вкусно и немножко кисло.

Ты возьми эту льдышку в руки, положи эту льдышку в рот,

Станет холодно, вкусно и немножко кисло.

Невезение

Я не видел, ребята, море

Ни весеннее, ни осеннее

Я не видел, ребята, море

Невезение, невезение.

Не ходил с моряками в плаванье

Океанами, океанами

И в штормах не бывал ни разу я

С ураганами, с ураганами.

Я не видел, ребята, горы

Ни высокие и ни низкие.

Я не видел, ребята, горы

Ни далекие и ни близкие.

Не видал лавины и пропасти,

Не взбирался к вершине дерзко я,

Потому что на нашей местности

Лишь пригорочки с перелесками.

Городов не видал, ребята, я

Только с поезда, только с поезда.

Городов не видал, ребята, я

Только проездом, к фронту проездом.

И вот эту песенку малую

Уже не спою, я больше не спою,

Потому что вчера под Варшавою

Я погиб в бою, я погиб в бою.

Я не видел, ребята, море

Ни весеннее, ни осеннее

Я не видел, ребята, море

Невезение, невезение…

Черная весна

Ветер злой поднял вой

Это неспроста,

Между небом и землей

Черная весна.

Банды туч первый луч,

Рвут со всех сторон.

И как кровью, злым дождем

Истекает он.

Письма в пепел сожжены,

Значит навсегда

Между мной и тобой

Черная вода.

Больше нет прежних лет,

Нет ночей без сна,

Ведь между мною и тобой

Черная весна

Льет и льет с неба дождь

И грязная вода

Размывает нас с тобой

Раз и навсегда.

Письма в пепел сожжены —

Это неспроста.

Ведь между мной и тобой

Черная весна

Между нами навсегда

Черная весна.

Коля «Огонек»

Из пятидесяти пяти – тридцать лет отсидки,

Вот кумекай да смекай, в чем твоя лафа.

Но в голенище сапога – набраная финка,

И блатной авторитет жив еще пока.

Но мы ж его учили, мы ж его просили:

«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.

У тебя же просто не осталось творческого роста,

И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек».

Но Коля с детства строгий, Коля двинул ноги

По центральной площади, где большой вокзал.

И в мужском сортире импортный мобильник,

Просто вынув набраную финку, взял и отобрал.

Но мы ж его просили, мы же говорили:

«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.

У тебя же просто никакого творческого роста,

И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек.»

Не сфартило Коле мобильнуть на волю —

Выперлась с каптерки вдруг бабулька – божий василек.

С шайкою и шваброй, и с больной подагрой,

Но бабка смело засвистела в ментовской свисток.

Но мы ж его просили, как мы говорили:

«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.

У тебя же просто никакого творческого роста,

И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек.»

ПМГ, наручники, ноют ноги-рученьки,

АКМ к башке прижатый холодит висок.

Понятые-дворники, потерпевший скромненький,

Так сгорел-пропал навеки Коля Огонек.

С ним недолго ботали ментовскими ботами,

И сгорел-пропал навеки Коля Огонек.

Но как мы говорили, как его просили:

«Уходи, уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.

У тебя же просто не осталось творческого роста,»

И погорел на мелочи наш Коля Огонек».

Сколько был я зол (карама)

Но сколько был я зол, сколько был не прав,

Сколько истоптал я по пьянке трав.

Сколько слез пролил, сколько слов забыл,

Сколько надурил, сколько натворил.

Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —

Не поймешь меня, не возьмешь меня.

Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —

Не поймешь меня и не возьмешь меня.

Ты не ходил со мной, хоть зову с собой.

Не люби меня, хоть прошу любить —

Ведь я сам себе и не сват и не брат,

Очень часто я сам себе не рад.

Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —

Не поймешь меня, не возьмешь меня.

Да хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —

Не поймешь меня и не возьмешь меня.

Не проси меня – не допросишься,

Не носи даров – не наносишься,

Не смотри в глаза – тебе в них пропасть,

Будешь плакать по мне, будешь ночью звать.

Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —

Не поймешь меня, не возьмешь меня.

Да хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —

Не поймешь меня и не возьмешь меня.

Так не зови меня – я же не приду,

Ты привяжи меня – я все равно сбегу,

Ты ударь меня – я рассмеюсь в ответ,

Уродился я уж таким на свет.

Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —