Читать интересную книгу Звездный час майора Кузнецова - Владимир Рыбин

С опушки открывались всхолмленные дали, тонувшие в рассветной дымке. От бора тянулся пологий скат, упиравшийся в березовую рощицу. На склоне озером лежала рожь. Даже теперь, без солнца, было видно, как ходит она длинными волнами под слабым ветром. За рощицей начинался такой же пологий подъем. Там рожь была наполовину скошена: кто-то начинал уборку еще не поспевшего хлеба. От этого брошенного второпях поля веяло тревогой. Значит, фронт не надежная линия, а что-то подвижное, полное неожиданностей, если даже здесь, в тылу, люди не смогли спокойно работать.

К тому моменту, когда прибежал запыхавшийся командир батальона, Кузнецов уже знал, какое отдаст распоряжение: выдвинуть на ту высотку одну роту, чтобы окопалась, прикрыла полк в случае какой-либо неожиданности.

В этот день он снова обедал из общего котла, сидя на траве с котелком, зажатым меж колен. Делал он это не потому, что так уж верил в старую истину, будто путь к сердцу солдата лежит через желудок. Просто на заре его военной службы, еще в середине двадцатых годов, был у них в части командир с такой привычкой. Кузнецов не мог забыть, как хвалили его красноармейцы. И не особенно задумываясь над причинами и следствиями, он стал поступать так же. Позже понял: дело не в тщеславии, не в желании потрафить «нижним чинам». Так надежнее всего можно было осуществить контроль за теми, на ком лежит обязанность удовлетворять повседневные нужды красноармейцев. Повара, не зная, когда командир полка придет к их котлу, старались хорошо готовить каждый день. Ибо слухи о суровых карах за плохо приготовленные обеды ходили из роты в роту, не давая хода «интендантскому равнодушию». А вслед за поварами и старшины рот, и каптенармусы, и все прочие, кому положение давало призрачное право на исключительность, не забывали, что их задача: питать всем необходимым главную единицу полка — красноармейца.

— Товарищ майор, наводчик Елисеев просит разрешения обратиться!

Кузнецов поднял глаза, увидел длинного, жилистого пограничника, торопливо одергивавшего гимнастерку, и показал ложкой на траву возле себя. Тот сел почтительно прямо и деликатно отвернулся, чтобы не мешать командиру полка обедать.

— Я вас слушаю, товарищ Елисей, — улыбнулся Кузнецов, отставив котелок.

— Елисеев, извиняюсь.

— Был на Руси такой королевич — Елисей, сказочный герой.

— А я — Елисеев.

— Тоже неплохо. А геройство не уйдет, верно?

У него было хорошее настроение. Потому что долгий и опасный переход был завершен без больших потерь, за что он удостоился благодарности от командира дивизии. Делегат связи, который привез эту благодарность, доставил и приказ: следующей ночью скрытно занять оборону на высотах в девяти километрах юго-западнее места дневки, сменить вконец измотанные подразделения, отступавшие из-под Витебска. После обеда Кузнецов собирался вместе с командирами батальона выехать на те высоты, ознакомиться с обстановкой, провести рекогносцировку местности. Главные трудности были позади, а впереди — полная ясность: подготовка к наступлению, сокрушающий удар по зарвавшемуся врагу и преследование, преследование. Сомнения не мучили его. Не для того идут к фронту свежие полки, чтобы стоять в обороне. Все эти дни Кузнецова не покидала уверенность, что наши сумеют быстро оправиться от вероломного нападения, подтянуть резервы, опрокинуть противника и гнать. Временами приходило, правда, и смутное беспокойство: там, у западных границ, тоже были немалые армии, почему же им не удалось остановить врага? Но он гнал от себя эти мысли, памятуя, что сомнения для командира — гибельная роскошь.

— Товарищ майор, правду говорят, будто немцы Москву бомбили? — спросил Елисеев.

— Пытались. Прошлой ночью.

Он представил этот воздушный бой над Москвой, вывороченный асфальт на Смоленском бульваре, опрокинутые трамваи, провалы окон без рам, вырванных взрывом, и его благодушное настроение вмиг улетучилось, как дым папиросы от порыва ветра.

— Пытались, — повторил он. — Двадцать два самолета сбили и отогнали.

— Слава богу.

— Что?

— Слава богу, говорю.

— Не богу, а летчикам да зенитчикам. Наши победы от нас самих зависят, от вас лично.

— Вот и я ему говорю.

— Кому?

— Помощнику своему. Станину таскать горазд, а стреляет плохо. Я ему говорю: если меня ранят, к примеру, ведь все от него будет зависеть, потому что второму номеру заменять наводчика, больше некому.

— Правильно говорите, товарищ Елисеев.

Кузнецов встал, отряхнул и надел фуражку.

И шагнул было к своему мотоциклу, но вдруг услышал за спиной удивленный возглас:

— Никак, танки?!

Оглянувшись, он сразу охватил взглядом поле с пологими склонами, выкошенное наполовину, и четыре черные коробки, ползущие по ржи. Бойцы окапывавшиеся на склоне, стояли в рост, с любопытством глядели на танки. И вдруг там, на фоне черных коробок, всплеснулись белые огни, и почти сразу же на линии окопов взметнулись кусты разрывов. Фигурки бойцов засуетились и, скучившись, побежали через рожь к роще.

— Та-анки-и! — послышались запоздалые крики.

— Артиллерию! — приказал Кузнецов, не оборачиваясь. — Дивизион сюда!

Он стоял в рост за деревом и с удивлением смотрел в бинокль на бойцов, бегущих через рожь. Было ясно: командир, как обычно на тактических занятиях, решил укрыть роту в недоступном для танков месте. Но можно ли убежать от пуль? И нужно ли бегать от танков? Ему хотелось самому кинуться в поле, чтобы остановить бойцов, положить их в спасительно высокую рожь.

— Истребители танков, приготовиться! — кричали по лесу.

Кузнецов заметил фигурку далеко отставшего красноармейца, непонятно почему метавшегося на одном месте. Передний танк стремительно подкатывался к нему, оставляя за собой полосы подмятой ржи. А красноармеец все не убегал. В бинокль было видно, как он что-то делал пригнувшись. Потом выпрямился, взмахнул рукой. И сразу на броне близко подступившего танка дымно вспыхнуло, и заструились, поползли по черной глыбе торопливые струйки огня.

Справа ахнул выстрел: расчет «сорокапятки», на руках выкатив пушку в поле, торопливо бил по танкам. И уже неслись вдоль опушки белые кони артдивизиона. Описав дугу, они, будто даже и не останавливаясь, лихо скинули пушки и помчались к лесу.

Через минуту горел еще один танк. Два уцелевших попятились отстреливаясь.

— Ур-ра! — покатилось по лесу.

— Драпают!

— Так их, разэтак!..

Всем было весело, как бывает, когда опасность отступает и начинает казаться издали маленькой, никчемной. В этом ликовании послышалась Кузнецову некая беззаботность, словно только что случившееся было не трагическим эпизодом, а чем-то вроде игры.

— Командира роты ко мне! — сказал он подчеркнуто хмуро. — И того... красноармейца.

Едва посыльный исчез во ржи, как на лесной дороге показался мотоциклист. Из коляски выпрыгнул знакомый делегат связи, передал приказ командиру полка тотчас явиться в штаб дивизии...

Вернулся Кузнецов встревоженный и возбужденный. Теперь он знал обстановку на фронте и место своего полка в общем плане боевых операций. Бои шли в Смоленске, бои тяжелые и, похоже, безнадежные. 16-я и 20-я армии, удерживавшие часть города и участок фронта севернее него, дрались в окружении: главные дороги, соединявшие армии с тылом, были перерезаны. Не рассчитывая, что им самим, без помощи извне, удастся выбраться из котла, командование решило нанести удары свежими силами по основаниям далеко вытянувшегося на восток вражеского клина. 250-й дивизии во взаимодействии с другими соединениями фронта было приказано перейти в наступление из района города Белого общим направлением на Демидов, Смоленск.

Тихая и тревожная ночь лежала над лесами. Время от времени, словно во сне, испуганно и коротко стучали пулеметы да откуда-то из черного пространства выпрыгивали ракеты, трепыхались в высоте подбитой жар-птицей и падали, бессильные разогнать тьму.

— Ночью они спят, — рассказывал Кузнецову командир полка, стоявшего в обороне. — Совсем обнаглели, сволочи, по расписанию живут.

В полку этом не насчитывалось и батальона. Отходивший из-под Витебска, полк цеплялся за каждую высоту, за каждый выгодный рубеж, но все отходил, теряя людей и технику.

— На машинах в атаку ходят, — говорил он, не то восхищаясь, не то возмущаясь такой тактикой гитлеровцев. — Спрыгивают и бегут с автоматами. И танки у них. Вчера прорвались. Пехоту мы положили, а танки пошли по тылам. Спасибо вы подмогли.

— Где уж помогли. Сами чуть целую роту не потеряли. Противотанковая артиллерия далеко была.

— Если бы мы только на артиллерию надеялись, знаешь, где уж были бы?

— Истребителей усилили? — спросил Кузнецов.

— У нас каждый — истребитель. Поначалу робели, а потом поняли: ловкий пехотинец всегда с танком управится, если не сдрейфит, конечно.

Кузнецов и сам думал об этом, когда вчера на его глазах боец поджег танк. Вышло это, правда, неожиданно для самого красноармейца. Бежал, как все, торопился укрыться в лесу. И вдруг запнулся. Едва вскочил на ноги, как снова упал: размотавшаяся обмотка зацепилась за коряжину. Пока отцеплял, танк оказался совсем близко.