Читать интересную книгу Новые идеи в философии. Сборник номер 12 - Коллектив авторов

Настало время нам разойтись. Довольно терпели мы в своей среде тайного врага, который, здесь сдавши оружие, там готовит нам новую войну, чтобы поразить нас – на этот раз не в открытом поле разума, а в закоулке суеверия.

Настало время провозгласить для лучшей части человечества свободу духа и не терпеть более, чтобы она оплакивала потерю своих оков.

Письмо третье

Этого я не хотел, мой друг. Я не хотел на самое «Критику чистого разума» взваливать вину за все эти лжетолкования. Она дала, правда, повод к ним, ибо она необходимо должна была его дать. Настоящий же их виновник – это непрекращающееся и поныне господство догматизма, который даже из-под своих развалин все еще владеет сердцами людей.

Повод к тому « Критика чистого разума» дала постольку, поскольку она была только Критикой способности познания, и в качестве таковой могла дать лишь отрицательное опровержение догматизма. Первый бой против догматизма мог исходить лишь из точки, общей как ему, так и лучшей системе. Оба в самых первых началах абсолютно противоположны друг другу, но один-то раз они неминуемо должны ведь встретиться в какойнибудь общей точке. Ибо если бы у различных систем не было никакой общей почвы, они вообще не могли бы существовать, как различные системы.

Это – необходимое следствие из понятия философии. Философия не должна быть хитроумной выдумкой, вызывающей лишь удивление пред остроумием сочинившего ее. Она должна изображать ход развития самого человеческого духа, а не только развитие отдельного индивида. Развитие же это необходимо ведет через области, общие всем спорящим сторонам.

Если бы мы имели дело только с Абсолютом, то спор различных систем между собой никогда не возник бы. Только вследствие того, что мы выходим из сферы Абсолюта, возникает противоборство против него и лишь благодаря этому первоначальному противоборству в самом человеческом духе – спор философов. Если бы не философам, а человеку удалось когда-нибудь покинуть эту область, в которую его вверг выход его из Абсолюта, то тогда вместе с той самой областью прекратилась бы и всякая философия. Ибо она возникает лишь благодаря тому противоборству и обладает реальностью лишь до тех пор, пока противоборство длится.

Поэтому тот, кто стремится примирить спор философов, должен исходить именно из той точки, откуда изошел спор самой философ, или – что одно и то же – откуда началось первоначальное противоборство в человеческом духе. Но эта точка есть не что иное, как выход из Абсолюта; ибо относительно Абсолюта мы все были бы согласны, если бы никогда не покинули его сферы; и если бы мы не вышли из нее, у нас не было бы никакой другой области для спора.

И действительно, «Критика чистого разума» также начала свою борьбу лишь из этой точки. Как приходим мы вообще к синтетическим суждениям? спрашивает Кант в самом начале своего труда, и этот вопрос лежит в основе всей его философии, будучи вместе с тем проблемой, выражающей подлинную общую точку всякой философии. Ибо, в иной формулировке, вопрос этот гласит так: как вообще получается, что я выхожу из Абсолюта в сферу противоположного?

Ведь синтез возникает вообще лишь чрез противоборство (Widerstreit) множества с первоначальным единством. Ибо без противоборства вообще ни один синтез не обладает необходимостью; где нет множества, там безусловное единство: если бы, напротив, множество было первоначальным, то и тогда опять-таки не было бы никакого синтеза. Хотя мы и можем понять синтез исключительно лишь чрез посредство первоначального единства, в противоположность множеству, все же «Критика чистого разума» не могла подняться к тому абсолютному единству, потому что, стремясь примирить спор философов, она могла исходить лишь именно из того факта, из которого исходит спор самой философии. Но именно потому также тот первоначальный синтез она могла предполагать лишь как факт в способности по-знания. Тем самым она достигла большого преимущества, значительно перевесившего невыгоду, получившуюся с другой стороны.

С догматизмом ей предстояла борьба не относительно самого факта, но лишь относительно выводов из него. Пред Вами, мой друг, я могу не оправдывать этого моего утверждения. Ибо Вы никогда не могли понять, как можно приписывать догматизму утверждение, будто вообще не существует никаких синтетических суждений. Вы давно уже знали, что разногласие обеих систем коренится не в вопросе «существуют ли вообще синтетические суждения?», а в гораздо более глубоком вопросе: «где лежит принцип единства, выражаемого в синтетическом суждении?».

С другой стороны, невыгода такой постановки вопроса состояла в том, что она почти неизбежно дала повод к указанному лжетолкованию, а именно: будто вся вина за невыгодный для догматизма результат лежит исключительно лишь на способности познания. Ибо, пока способность познания рассматривалась как нечто хотя и свойственное субъекту, но при этом не необходимое, указанное недоразумение было неизбежно. Этому же заблуждению (будто способность познания не зависит от сущности самого субъекта) критика одной только способности познания не могла вполне воспрепятствовать, потому что она могла рассматривать субъекта лишь, поскольку он сам есть объект способности познания, т. е. совершенно отличен от нее.

Еще неизбежнее все это недоразумение оказалось потому, что «Критика чистого разума», так же, как и всякая другая чисто теоретическая система, не могла пойти дальше простой проблематичности, т. е. могла дойти лишь до доказательства теоретической недоказуемости догматизма. Так что достаточно было освященной долгой традицией мечте догматизма представиться практически самой желанной и самой достойной системой, чтобы вполне естественной явилась попытка догматизма спасти себя путем ссылки на слабость разума. Но ведь мечта догматизма была неуязвима, пока весь спор продолжал вращаться в сфере теоретического разума. А тот, кто переносил ее в область практическая разума, разве мог он внимать голосу свободы?

Письмо четвертое

Да, мой друг, я твердо убежден, что даже совершенная система критицизма не в состоянии теоретически опровергнуть догматизм. Он, правда, рушится в теоретической философии, но только, чтобы восстать снова с тем большей силой.

Теория синтетических суждений необходимо побеждает его. Критицизм, вместе с ним исходящий из общей им точки первоначального синтеза, может сам объяснить этот факт только из способности познания. С подавляющей очевидностью доказывает он, что субъект, как только он входит в сферу объекта (высказывает объективные суждения), выходит из самого себя и принуждается тем самым к синтезированию. Допустивши это, догматизм необходимо должен также признать, что абсолютнообъективное познание невозможно, т. е. что объект вообще познаваем только при условии субъекта, при условии, что этот последний выходит из своей сферы и производит синтез. Он должен признать, что ни в каком синтезе объект не может наличествовать абсолютным образом, потому что, будучи абсолютным, он не допускал бы безусловно никакого синтеза, т. е. никакой обусловленности противоположным. Он должен признать, что я достигаю объекта не иначе, как чрез посредство себя самого, и что я не могу стать на собственные плечи для того, чтобы выглядывать выше меня самого.

Постольку догматизм теоретически опровергнут. Однако, этим действием синтеза способность познания далеко еще не исчерпывается. А именно, синтез вообще мыслим лишь при двух условиях.

Во-первых, при условии, что ему предшествует абсолютное единство, которое лишь в самом синтезе, т. е. если дано нечто противоборствующее, а именно, множество, становится эмпирическим единством. До этого абсолютного единства простая критика способности суждения, правда, не может подняться, ибо последнее, с чего она начинает, есть уже тот самый синтез: но тем очевиднее, что совершенная (полная) система должна исходить именно оттуда.

Во-вторых, ни один синтез не мыслим без предположения, что он сам опять-таки кончается абсолютным тезисом: цель всякого синтеза есть тезис. Это второе условие всякого синтеза, во всяком случае, находится на линии, которую критика способности познания необходимо должна пройти, ибо здесь речь идет о тезисе, не из которого синтез должен исходить, но в котором он должен кончиться.

Однако, критика способности познания не в состоянии (хотя совершенная наука необходимо должна это сделать) дедуцировать утверждение, что всякий синтез в конце концов приходит к абсолютному единству, из первоначального абсолютного единства, предшествующего всякому синтезу, ибо до этого единства она не поднимается. Вместо этого она прибегает к другому средству. А именно, предполагая, что чисто формальные действия субъекта не подвержены никакому сомнению, она указанный выше процесс синтеза, поскольку он материален, пытается доказать чрез посредство процесса всякого синтеза, поскольку он чисто формален. А именно, она предполагает, как факт, что логический синтез мыслим лишь при условии безусловного тезиса, что субъект принужден восходить от условных суждений к безусловным (с помощью просиллогизмов). Вместо того, чтобы дедуцировать формальный и материальный процесс всякого синтеза из общего им обоим, равно лежащего в основании обоих начала, она объясняет процесс одного синтеза чрез процесс другого.