тоже была закомплексованной дурочкой вроде меня.
– Мне тоже казалось, – говорит Марь Пална в унисон с моими мыслями, – что жизнь длинная, а молодость и красота – вечные… А на самом деле… не успеешь оглянуться, а молодые мужики уже смотрят сквозь тебя… Мораль? Развлекайся и порхай. А беды сами тебя найдут.
Она делает мне ручкой и уходит. Я вздыхаю, ставлю себе задачу за полчаса закончить обработку интернетовских посланий наших читателей.
Но моим планам сбыться не суждено. Потому что раздаётся звонок моего мобильника.
Я гляжу на экран телефона, и мне становится жарко. Звонит Димина мама. Не то чтобы я её боюсь, совсем наоборот, у нас очень хорошие отношения. Просто… даже не знаю, как сказать. Мне с Натальей Николавной и очень приятно общаться, и очень неловко. И всё это одновременно.
– Катюша, – говорит Наталья Николавна (я про себя зову её просто НН), – я могу тебя спросить?.. Какие у тебя планы на сегодня? На вечер?
Я отвечаю, что никаких. То есть, домашние планы.
– Да? – с облегчением говорит НН. – А когда ты вернёшься из своего центра?
На это я отвечаю, что часа через два, не раньше.
– Да? – с огорчением замечает НН. – Жаль.
– Но я могу и пораньше, если нужно, – говорю я, улыбаясь.
– Да? – радуется НН. – Ну, тогда ты к нам заходи. Мы тут с Лёлькой сидим, обсуждаем кое-какие дела. Ты бы нам очень помогла.
Лёлька – это Димина дочка, Оля. Её мать, бывшая жена Димы, работает на телевидении, такая пронзительная брюнетка. Если с НН у меня отношения очень хорошие, то с Лёлькой – неопределённые, настороженные что ли. Но что поделаешь? Назвался груздем, тащи свои саночки в гору.
Ладно, думаю я, подождёт наша сетевая почта до завтра. Факты из реки по имени «жизнь» не должны испортиться за ночь. Или это как раз тот случай, – в отличие от осетрины, – когда очень даже могут потерять свою «свежесть»?..
Как бы то ни было, я покидаю редакцию. На улице – такой чудный вечер, что мне почему-то становится грустно, и вспоминаются слова Марь Палны о том, что нужно порхать и развлекаться.
Я украдкой оглядываю редакционную стоянку, но «Тойоты», конечно, нет. Спецкор – птица вольная.
Ладно, – вздыхаю я и дворами добираюсь до «Курской».
В метро, на вокзальных станциях всегда битком в этом час, какие-то грубые, дурно пахнущие личности теснят меня и ещё норовят прижаться плечом или спиной. Когда я выбираюсь из вагона на «Проспекте мира», мне приходит в голову, что осуждать людей только за то, что они неважно пахнут, – не очень-то по-человечески. Наверное, какие-нибудь трудяги из Подмосковья или даже Тулы-Твери-Калуги, зарабатывают в столице на хлеб для своих семей, для своих детей, им не до свежей рубашки, не до туалетной воды.
Будем исправляться…
На нашей, на «рыжей» линии посвободней, публика почище. Московский офисный люд устремился в спальные районы. Половина пассажиров – читают книжки. Но книжки эти – вроде нашей газеты. Дамский детектив или толстый кирпич фэнтези. Сколько терпения нужно, чтобы осилить такой том. Я пробовала, не получается. У меня всегда в сумке какая-нибудь книжечка стихов, но неловко доставать её в вагоне, это выглядит как-то нарочито.
Я выхожу из метро, иду через дворы к нашим родным хрущёвкам.
Вот моя школа. И Дима тоже здесь учился… Вот дорожка вокруг школы. По этой дорожке столько хожено и бегано за десять лет – не сосчитать. Я иду по этой дорожке и чувствую грустную, взрослую улыбку на своих губах…
Ладно, будем справляться и с грустью, и со взрослой жизнью.
Ещё триста метров – и вот здесь, возле этого дома, у этого подъезда – я увидела Диму в первый раз. Мне было двенадцать лет. Мы торчали тут с девчонками, потому что была свадьба. Дима женился, они всей компанией приехали из ЗАГСа, он подхватил невесту на руки и внёс её в дверь, зацепив краем платья за какой-то угол. Все ахнули, а он только рассмеялся и закричал: «К счастью!». Вот здесь он стоял, оглянувшись, – глаза огромные, живые, копна волос рассыпалась, – и кричал: «К счастью!».
– Катя! – это НН машет мне с балкона, со своего третьего этажа. – Заходи быстрей, я чай ставлю.
Квартира у НН в точности такая, как у нас. Двухкомнатная хрущёвка с проходной большой комнатой.
Лёлька сидит с ногами в кресле, смотрит телевизор. Меня она встречает полувзглядом, полукивком головы. Вроде бы и поздоровалась, но – не так чтобы по-настоящему.
Наталья Николавна накрыла здесь же, в большой комнате, столик. Варенье, печенье, пирожки.
– Ешь, Катюша, – говорит НН. – Ты с работы, это мы бездельники…
На это Лёлька делает большие глаза, трясёт длинным хвостом волос.
– Сделай одолжение, – просит НН. – Выключи телевизор.
Лёлька просьбу исполняет наполовину: убирает только звук. Так и сидит: лицом в экран, но косые поминутные взгляды – на меня.
– Ешь. Я знаю, ты пирожки любишь, – потчует НН. – Да и худая. Сколько в тебе весу?
Прожёвывая пирожок, я отвечаю, что чуть больше пятидесяти пяти.
– А рост, поди, сто семьдесят?
Нет, отвечаю, не доросла трёх сантиметров. НН качает головой, замечает, что скоро Лёлька меня догонит.
– Нет, милая, уж очень ты худенькая, раньше у нас норма была: рост минус сто…
– Бабушка! – говорит с гримасой Лёлька.
– Может быть, нормы и устарели, но… Ладно, ешь, ешь!
Я ем. Пирожки вкусные, и мне с НН и с Лёлькой, несмотря на некоторую всё же неловкость, – хорошо.
– Как там, на работе? – спрашивает НН.
Нормально, – пожимаю плечами я.
На эту работу меня она, Наталья Николавна, и устроила. То есть, конечно, Дима, но – по её просьбе, потому что сама бы я ни за что не стала его просить. Это всё моя мама и НН. Я тогда работала в одном издательстве, – ни денег, ни интереса, ни удовольствия. Вот они за моей спиной и…
– С начальницей ладишь? – спрашивает НН.
Я начинаю рассказывать про Марь Палну, про её теорию развлечений и порханья. НН слушает с грустью и даже с некоторой завистью.
– А что? – говорит НН. – Права твоя начальница. Эх! Где мои сорок лет? Или хотя бы пятьдесят… Я бы им показала!..
«Им» – это мужчинам. Лёлька удивлённо хмыкает, глядя на бабушку.
– Что? – воинственно говорит ей НН. – А ты не всё слушай, что взрослые говорят! Или… может, тебе погулять?..
Лёлька снова хмыкает, но – с другим оттенком. И не двигается из кресла.
Раздаётся телефонный звонок. Лёлька вскакивает, хватает трубку. И бросает. И – пожимает плечами.
– Хулиганы какие-то названивают и молчат, – объясняет мне НН. – Надеюсь, это не Лёлькины ухажёры…
– Ты чё, бабушка, – говорит Лёлька. – Мне звонят по мобильному.
НН качает головой.
– Понимаешь, – говорит она. – Позавчера Дима приезжал…
Вот он, главный разговор. Я незаметно делаю глубокий вдох и задерживаю выдох. Как было бы хорошо, если бы я не краснела, не покрывалась пятнами…
– Так же вот сидели,