Читать интересную книгу Искусство Раздевания - Стефани Леманн

— Тогда культура глупа. Люди умирают, ложась под нож. Анестезия опасна.

— Менее опасна, — проговорил Джек, — чем переходить Бродвей, если хочешь знать мое мнение.

— Ну, давайте не будем спорить, — сказала Коко. — Я хочу сделать это, вот и все. Кстати, баранина — отличная, дорогая. У тебя снова здорово получилось.

— Почему вы не можете любить ее такой, какая она есть? — спросила я, в упор глядя на Джека. — Она не кукла, а живой человек.

— Это моя идея, а не его. Он благородно согласился заплатить за это, так что помолчи, пожалуйста.

Я уставилась на кусок мяса в своей тарелке. Когда Коко поставили имплантанты, я была слишком маленькой, чтобы понять это, и все время говорила, что ее грудь надули, как воздушные шарики. Я помню, как просила ее:

— Не улетай!

Когда я подросла, это показалось мне отвратительным. И я сказала ей:

— Как ты могла? Это же безобразно! Вызывающе. Где твое достоинство?

Ее ответ чуть не свел меня с ума:

— Разве ты не понимаешь? Так я дороже стою.

А ведь она никогда не использовала грудь по прямому назначению — чтобы кормить меня, а лишь соблазняла мужчин.

— Даже если не учитывать тот факт, что анестезия сама по себе противна человеческой природе, — сказала я, — подумайте, сколько людей впадают в кому во время таких операций. А сколько умирают! Я видела по телевизору, как женщине исправляли веки, и она не смогла закрыть глаза после операции. Вы можете себе это представить! Нельзя подвергаться хирургическому вмешательству, если в этом нет необходимости.

Джек отрезал кусок баранины, как всегда, громыхая ножом по тарелке, что меня очень раздражало.

— Никто не заставляет ее делать операцию. Она сама этого хочет.

— Потому что вы убедили ее.

— Он не убеждал меня! Я сама хочу этого. Ясно? Мне не нравятся морщины, — показала она на глаза.

— А я обожаю морщинки от смеха, — сказала я. — Не могу дождаться, когда они у меня появятся.

— А эти скулы!

— У тебя нет морщин на скулах! А если и есть, то это никого не касается!

— Если она считает, что у нее морщины на скулах, — заметил Айен, — она вправе сделать пластику и от них избавиться.

Коко погладила лицо ладонями.

— Сделаю подтяжку на щеках, на лбу и вокруг глаз. Тут не так много работы, как ты думаешь.

— Всем известно — стоит лишь начать, и это тут же входит в привычку. И придется постоянно подправлять то тут, то там. Кожа обезвоживается…

— Тебе не кажется, что это, вообще-то не твое дело, — опять влез Айен. — Она взрослая женщина и вправе решать сама.

— Не мое дело? А сам-то ты, какое имеешь к этому отношение?

— Я просто не вижу в этом ничего плохого. А ты, как обычно, примеряешь всс на себя. Как будто это имеет какое-то отношение лично к тебе.

— Тогда причем здесь вы с Джеком? Она все-таки — моя мама.

— Это ее личное решение.

— А вы куда лезете?

— Я просто пытаюсь поддержать твою маму.

— Ах, гак она все-таки моя мама?!

— Какого черта ты так со мной разговариваешь?

— А почему ты думаешь, что можешь высказываться здесь так, словно моя мама — это твоя мама?

— О, боже, неужели следует спорить об этом сейчас? — Коко глотнула вина.

— У меня есть своя мама, так что, заметь, на твою я никак ие претендую, — съязвил Айен.

— Точно. Тебе бы хотелось иметь ее своей подружкой. Вот каковы твои истинные мотивы, не так ли?

Теперь пришло время заинтересоваться Джеку:

— Какого черта она несет?

— Ничего. Джинджер, успокойся, пожалуйста.

— Я спокойна! — Я отодвинула стул. — Чертовски спокойна! — Я встала. — И не голодна. — У меня пропал аппетит.

— Отлично! — сказал Айен. Он продолжал сидеть, следовательно, это я уходила, а он оставался обедать. Неплохо, правда? Сожрать приготовленную мной еду?

— Уходи! — повернулась я к Айену.

— Не понял?

Мое сердце разрывалось, когда я произносила эти слова:

— Я хочу, чтобы ты ушел.

— Но я голоден!

— Я прошу тебя уйти из моей кухни. И из кухни дома, в котором я живу.

Айен вопросительно взглянул на Коко.

— Если она хочет, чтобы ты ушел, — пожала она плечами, — думаю, ты должен уйти.

Ему потребовалась минута, чтобы это осмыслить.

— Хорошо, — сказал он. — Но это смешно.

Он положил вилку, жадно взглянул на баранину, как будто собирался забрать остатки с собой, и ушел. Воцарившуюся тишину нарушало лишь чавканье Джека. Это было ужасно. Я так унизила Айена. Я не хотела причинять ему боль, даже если он причинял ее мне. Он не должен был так уйти.

Я выбежала за дверь и услышала его удаляющиеся шаги.

— Айен?

Я слышала, как он прошел через вестибюль и открыл дверь на улицу. Через несколько секунд я уже стояла у этой двери. Но… так и не открыла ее. Почему, собственно, я должна извиняться? Еще одна никчемная перебранка. Через несколько дней мы снова будем вместе, притворяясь, что ничего не случилось.

— Айен! Подожди, пожалуйста.

Мы вместе пошли вдоль улицы. Свежий воздух, снующие мимо прохожие, машины, запах свежей выпечки.

— Извини. — Почему же я все-таки извинялась? — Но… — наши глаза встретились. — Мы оба знаем, что ничего не получится.

Мне же хотелось сказать совсем другое… Или нет? Почему он вдруг показался мне таким юным? Таким растерянным? Словно заблудившийся ребенок. Нет, нельзя думать об этом. Мы мешали прохожим, но не могли сдвинуться с места.

— Наверное… мы просто… не подходим друг другу…

— Да, — ответил он. — Видимо, ты права.

Какой-то мужчина в полосатом пиджаке обругал нас:

— Дайте же наконец пройти!

Мы отошли на обочину.

— Думаю, — сказала я, — нам следует расстаться.

Женщина, выгуливающая золотистого ретривера, услышала мои слова и притормозила, пока ее собака обнюхивала трогуар. Я ждала, пока она пройдет.

— Возможно, — ответил он.

— Значит, ты тоже так считаешь?

— Да.

— Ну… Удачи тебе.

— Тебе тоже.

Он повернулся и ушел. Я постояла немного, борясь с чувством жалости к самой себе. Меня бросило в жар. Меня трясло. Из глаз покатились слезы. Я повернулась и пошла к дому, вдыхая запах свежеиспеченных булочек и испытывая внезапное облегчение.

Глава десятая

— Цветы, — сказал Кингсли, — чудесный способ украсить блюдо.

Мне нравилось присутствовать на занятиях Кингсли, но все же не терпелось вернуться домой.

— Мы знаем, что римляне использовали розы для ароматизации вин. Ацтеки добавляли в шоколад ноготки.

Я записывала и думала, что цветы, стоящие на моей полке, неплохо подобраны. Но я почему-то никогда не использовала их в приготовлении пищи.

— Я люблю добавлять настурцию в салаты, она придает им пикантный аромат. Вы все, наверное, видели огромные фиалки, которыми украшают торты, но они очень дорогие. Для большего эффекта их можно разместить и на украшениях из крема.

Когда Кингсли закончил, я бросилась в раздевалку, мечтая поскорее добраться до дома, чтобы хоть немного поспать. К несчастью, у Коко были занятия сегодня вечером. Конечно, я бы с большим удовольствием поспала вместо того, чтобы помогать ей. Не могу дождаться, когда доберусь до постели.

Раздевалка была в конце коридора. Ее отгородили стеной и поставили серые металлические двери, а посередине скамью. Получилось крохотное помещение. Но на Манхэттене место стоило дорого. И мы толкались, задевая друг друга локтями.

Я, конечно, заметила, какое у Тары красивое, загорелое тело. Я всегда старалась переодеться как можно быстрее, а она словно нарочно продлевала свое «неодетое» состояние. Эффектно обнажалась, болтая с Присциллой о льготах, которые ресторан ее отца предоставляет сегодня вечером Центру Линкольна.

— Мы доставим им тушеное мясо с рисом и винегретом, кролика с полентой и этот роскошный творожный торт с козьим сыром в черничном соусе…

Я пыталась удержаться на десяти сантиметрах скамейки, чтобы завязать кроссовки. Многие парни и девушки носили тяжелые рабочие ботинки. Виной тому была кулинарная школа, потому что такие ботинки хорошо защищали, если кастрюля, поднос или нож случайно упадут на ногу. Но все же большинство носили кроссовки: в них было удобнее, ведь на ногах приходилось проводить целый день. Так что удобство ценилось превыше всего.

Тара стояла в черном бюстгальтере и черных кружевных стрингах, украшенных фальшивыми бриллиантами. Подумать только, какое добро спрятано под форменными штанами будущего кулинара! Больше всего ее волновало, как уложить волосы: наверх или вниз.

— Наверх — я выгляжу элегантнее, но укладка вниз делает меня более милой. А сегодня я хочу выглядеть особенно привлекательной, — говорила она. — Потому что, угадай, с кем я встречаюсь?

Присцилла в брюках и бюстгальтере причесывала свои длинные густые каштановые волосы.