— Чем и ты, — я повела плечом, не желая раскрывать неприятный секрет о том, что до рассвета не могла глаз сомкнуть, размышляя о графе, который вдруг свалился на мою голову и смущает красивым лицом и словами о браке, которого не может быть. — Просто всю ночь кошмары снились.
— Скоро же полнолуние! — охнула служанка и присела на краешек кровати с подушкой в руках. — Опять тот сон? Вас снова кто-то преследовал в волчьем обличии?
— Тс-с, — я боязливо покосилась на приоткрытую дверь. — Вдруг Триста рядом.
Воспоминание об ужасном видении, которое посещало меня каждый раз, когда над землёй поднималась круглая луна, отозвалось дрожью во всём теле. Я помотала головой, избавляясь от липкого, будто паутина, ощущения, и прошептала:
— Нет, другие. — И не сдержала раздражения: — Всё из-за этого графа! Как там его?
— Эйр Хартш, — с придыханием ответила Панча и сжила подушку в объятиях. — Но почему вам снились кошмары из-за этого красивого и учтивого мужчины?
— Где ты учтивость увидела? — ехидно поинтересовалась я. — Он же приставучий, как дорожная пыль! А какой наглый!
«Почти поцеловал» — я прикусила нижнюю губу.
Настроение внезапно улучшилось, и я, напевая какую-то недавно услышанную песенку, поспешила за ширму, чтобы умыться. Панча, старательно пряча лукавую усмешку, помогла мне вытереться, причесаться и одеться к обеду. Впервые за долгое время я вышла к столу позже отчима.
Господин Кустер читал газету, а моя маленькая сестрёнка сидела рядом и, старательно водя мелком по листку бумаги, мурлыкала ту же самую песенку, что и я. Подняв голову, Триста понимающе улыбнулась мне и снова вернулась к рисунку. Отчим же, педантично сложив газету, отложил и обратился ко мне прямо:
— Какого цвета платье ты бы хотела надеть на бал у господина Ризегана? Розовое? Голубое? Что сейчас модно?
Я села за стол и улыбнулась Шолле, которая поставила передо мной тарелку с супом. Отчим тяжело вздохнул и пожаловался:
— Как ни прискорбно, модистку звать уже поздно, придётся купить готовое.
Я на миг опустила голову и, пряча смешок, попробовала суп. Господин Кустер никогда не покупал одежду в магазине, предпочитая услуги старой модистки, с которой каждый раз до посинения спорил о тканях, нитках и кружевах, добиваясь того, чтобы цена готового наряда была на порядок дешевле магазинной.
— Что ответишь?
Отчим ждал, и я, ощущая его напряжённый взгляд, отложила ложку. Выпрямившись, посмотрел на мужчину с искренним удивлением:
— Я полагала, вы пошутили. Разве мне нужно новое платье? Я ещё из старых не выросла.
Триста залилась весёлым смехом, ведь это предложение как правило произносил господин Кустер на просьбу что-то купить мне или моей сестре. Отчим недовольно поджал губы и подхватил газету. Рывками развернул её и проворчал:
— Этот бал исключение. Ты должна покорить Его Светлость красотой и манерами, чтобы он не сорвался с крючка… Кхе! Я хотел сказать, дабы ещё больше очаровать своего будущего супруга. И не переживай насчёт денег, я скопил немного на твою свадьбу. Мы спокойно можем потратить отложенное на наряд, потому как Эйр Хартш неприлично богат. Уверен, что он сам купит тебе подвенечное платье и лично позаботится о роскошной церемонии.
Я сжала ложку, сдерживая стремительно растущий гнев. Отчим утверждал, что с деньгами у нас всё хуже, и поэтому на зелья для младшей дочери давал всё меньше и меньше денег. А в последнее время не позволял брать повозку, когда мы с Тристой отправлялись к травнику. Будто наказывал за то, что никто не берёт меня замуж, или надеялся, что однажды мы не вернёмся домой, освободив от тяжёлых обязанностей и не причинив вреда репутации.
Но я ему такого счастья не подарю. Останусь в этом доме до тех пор, пока не буду уверена, что судьба Тристы не повторит мою. Только тогда навсегда исчезну и безо всякого замужества растворюсь в лесу, оставив всё человеческое навеки веков!
— Может… — От гнева голос мой подрагивал, и от отчима, это, разумеется, не утаилось. — …Вы выделите часть этих денег на лекарства для Трис? Вы же помните, что в полнолуние ей становится хуже? Или хотите, чтобы она стала такой, как я?
Господин Кустер резко смял газету и отбросил в сторону, едва не попав в тарелку, которую несла Шолла. Тихо, но с угрозой уточнил:
— Обвиняешь меня в том, что я плохо забочусь о дочери? Да я во всём себе отказываю ради вас! Избегаю приглашений в увеселительные дома, игнорирую скачки и охоту. Меня все считают затворником. Но что бы ни делал, всё равно остаюсь жадным отчимом.
Он буравил меня тяжёлым взглядом и шумно дышал. На щеках двигались желваки, кадык ходил ходуном. Я сдержала рвущиеся обвинения, понимая, что меня всё равно не услышат. Мы слишком разные, и у каждого свои представления о несчастье. Для отчима это положение вдовца с прицепом, а для меня — разрушенная жизнь моей сестрёнки. Не переживу, если однажды кто-то посмотрит на неё так же, как некогда господин Кустер на мою мать.
— Насколько он богат? — неожиданно спросила Триста, разряжая напряжение, сгустившееся в воздухе. — Жених Леты. У него много денег?
— Куры не клюют, моя кнопочка, — засюсюкал отчим и с улыбкой погладил её по голове.
Я не понимала этого человека. Вроде искренне любил родную дочь, но почему тогда каждую монетку на её лечение мне приходилось вымаливать едва ли не на коленях?
— Говорят, граф Эйр Хартш совсем не умеет их тратить,