— Люси убедила себя в том, что ей нужен лишь один этот визит, нужен для того, чтобы похвастаться тобой перед подружками, доказать, что она говорила правду.
В письме определенно именно так и сказано.
— А ты что, не уверен в этом? — Она и сама не была уверена, но у нее был козырь про запас. Как бы в принципе ни относилась к материнству Брук, она почти не бывает дома, а между тем у Люси имеется тетка, которая ждет не дождется познакомиться с племянницей. Тетка, которая будет любить ее и лелеять и сделает все, чтобы смягчить ее разочарование.
Фиц взглянул на нее.
— Найдя тебя, Люси уже не захочет отпустить. Тебе придется проявить твердость. Сегодня ты приехала, потому что она попросила тебя об этом, но причины, по которым ты оставила ее со мной, не исчезли. У тебя очень важная работа, из-за которой ты почти не бываешь дома, и ты знаешь, что ей лучше будет со мной. — Он отчеканил все так, словно отрепетировал заранее. Не исключено, что так оно и было.
Брон слышала твердый голос, излагающий положения закона. Но она слышала и кое-что еще. Она слышала страх. Джеймс Фицпатрик отчаянно боялся потерять ребенка, которого любил, которого вскормил, о котором заботился, в котором души не чаял, — боялся, как бы не пришлось отдать этого ребенка женщине, ставшей для многих кумиром. Он сознавал, с какой легкостью Люси может поддаться очарованию такой блистательной матери, не обремененной никаким материнским опытом.
Да, рядом с Люси не было мамы, которая могла бы прижать ее к себе, чтобы перестало болеть ушибленное место. Ее не было рядом, чтобы почитать сказку или прогнать из-под кровати ночные страхи. Но зато мама, которой не было рядом, не заставляла ее прибираться в комнате. Не заставляла доедать овощи, чистить зубы… не приставала со всякими противными придирками.
Брук всегда прекрасно удавались родственные отношения на расстоянии. Она была милейшей дочерью. Сплошное очарование и подарки… Никогда не задерживалась дома надолго и поэтому не успевала стать раздражительной, вспыльчивой или измотанной от бесконечной домашней рутины.
Брон взглянула на Фица. Его недоверие разозлило ее, но неожиданное выражение ранимости на его лице почти тронуло ее сердце.
Однако Брон знала сестру; Брук заставила бы его немного подергаться, прежде чем отпустить с крючка: она просто обожала иметь такую власть над людьми.
— Трусишь, Фиц?
Нотка вызова в ее голосе заставила его резко вскинуть голову.
— Никаких игр, Брук. Оставь Люси в покое. Она не игрушка, с которой ты можешь поиграть, а потом бросить ее. Свой выбор ты сделала много лет назад. Как и я. Если у тебя возникли сожаления, то тебе придется с ними жить.
А у Брук были сожаления? Думала она когда-нибудь о дочурке, от которой отказалась, хотелось ли ей узнать о ее судьбе?
— Возможно, у Люси будет другое мнение.
— Я в этом уверен. Уверен, что о такой матери, как ты, грезят во сне все маленькие девочки. — Он зло взглянул на нее. — Или, правильнее будет сказать, видят такую мать в ночных кошмарах. Я рассчитываю, что ты сошлешься на крайнюю занятость, из-за которой можешь позволить себе только очень краткий визит. Наверняка сейчас у тебя на прицеле по крайней мере дюжина зверушек, которым грозит вымирание, и, поверь мне, они нуждаются в тебе гораздо больше, чем Люси.
— Если дело обстоит так, то зачем ты разыскал меня, Фиц? Разве не проще было бы оставить все как есть?
— Нет. Она нашла свое свидетельство о рождении, фотографии…
— Большая неосторожность с твоей стороны.
— Да. И вот мне наказание.
Наказание?
— Ты прямолинеен, верно, Фиц?
— Научился у тебя. — Уж она-то наверняка не сохранила никаких фотографий. Брук не из тех, кто обременяет себя эмоциональным багажом. — Сегодня ты сделаешь так, чтобы моя дочка была рада и счастлива, а потом в четыре часа я отвезу тебя на станцию и посажу в поезд.
Его дочка. Он так это подчеркнул — словно отсек ее, то есть Брук. Можно подумать, он родил ее в одиночку.
— Значит, я не приглашена даже на чашку чая?
— Приглашена. Просто ты очень-очень занята и принять приглашение не можешь. — Фиц почувствовал, как его руки судорожно сжали баранку, увидел, как предательски побелели костяшки пальцев, и сознательным усилием ослабил хватку. Она не отреагировала на брошенный им вызов. Вот и хорошо. — У женщины с твоим положением наверняка есть десятки более интересных дел. Подписание контрактов, заключение сделок, интервью.
— А Люси не будет разочарована?
Разочарована? У него все внутри сжалось при мысли о том, что будет чувствовать Люси. Она, конечно, не станет ни плакать, ни скандалить, но где-то в глубине своего существа будет винить его.
— Конечно, она будет разочарована.
— Понятно.
— Надеюсь, что это так, Брук, поэтому не будь с ней слишком ласковой. — Хотя напрасно он беспокоится. Как только она окажется в центре внимания всех этих мам и пап, восхищающихся знаменитой спасительницей природы, дочь перестанет ее интересовать.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты просто придерживайся своей роли защитницы матери-земли, Брук. В конце концов, это именно то, что удается тебе лучше всего. Можешь сиять, улыбаться и покорять все сердца, которые окажутся в поле зрения, и, более того, чем больше сердец ты покоришь, тем больше мне это понравится. Потому что тогда Люси будет знать, что ты в первую очередь общественное достояние и только где-то потом ее мать.
— Ты хочешь, чтобы я отнеслась к ней просто как к еще одной фанатке? — Она казалась потрясенной, и на какой-то момент Фиц засовестился. Но только на момент.
— Ну, для тебя это ведь так и есть, если честно. — Он помолчал, но, не дождавшись ответа, нетерпеливо сказал: — Сегодня ты можешь сколько влезет играть для своей публики любящую мать, но со мной не пробуй притворяться, я слишком хорошо тебя знаю. Для тебя это просто еще один повод для самолюбования, верно?
Глава четвертая
Знает ее? Джеймс Фицпатрик думает, что знает ее? Брон с трудом сдерживала смех. А может, истерику.
Она сидела рядом с ним в одежде сестры, на ней были украшения сестры, от нее пахло духами сестры, она воспользовалась именем сестры. Он даже поцеловал ее — и ничего не заметил. Вот насколько хорошо он знал Брук.
— Честно? — переспросила она, словно не понимая, куда он клонит.
Она действительно не понимала.
— Да, честно, черт побери. Вспомни, ты вообще не хотела Люси. Ты отдала ее мне и ушла, не оглянувшись. И раз уж мы говорим о честности, то, может, скажешь мне, зачем ты это делаешь, зачем утруждаешь себя? — Его взгляд, казалось, пробуравил ее насквозь.