Читать интересную книгу Без Поводыря - Андрей Дай

Ильяс, забрав деньги – и за собак, и за знание пути, – отправился на север, в сторону Томска. Сказал, что хоть дорога и длиннее в три раза, чем наш пройденный уже путь по руслу Тугояковки, а все равно быстрее так до родной Калтайской доберется. А мы, перекусив сухарями с солониной, повернули морды лошадок в другую сторону.

Просеку с наезженной колеей нельзя и сравнивать с оживленной, вытоптанной и наезженной тысячами путешественников главной дорогой региона. Тем не менее и здесь оказалось достаточно оживленно. До вечера, когда нашли приготовленное для обозников место ночевки, встретили два каравана по дюжине саней, груженных плетеными коробами с углем, и один – поменьше, с коксом в дощатых ящиках. И на полянке с родником и здоровенным, метра два в диаметре, кострищем располагалась еще одна извозная артель, везущая к шахтам пустые корзины.

Мужички встретили нас более чем радушно. Даже водку было достали – так сказать, за встречу. Казаки глянули на меня угрюмо и отказались. Отговорились, что, мол, пакет в каторжный острог везут. А ну как что случится, а они под хмелем. Так и из полка выгнать могут! Викентий Станиславович – мужик строгий!

Разгадка такого неожиданно доброго к нам отношения лежала на поверхности. Черные ели и пихты, голые березы и сумрачные осины, выстроившиеся вдоль только-только отвоеванной у тайги тоненькой нитки новой дороги, напоминали извозным, что здесь все-таки дикий край. Полный не слишком дружелюбного зверья. А волчья стая, голов этак в десять-двадцать, плевать хотела на топоры и палки сгрудившихся у костра мужичков. Сожрут – и фамилии не спросят! Серые в здешних местах – не чета тем облезлым собачкам, что в клетках зоопарков двадцать первого века сидят. Матерые, здоровенные твари! А у нас четыре ружья, да еще револьверы в придачу. С таким аргументом и зверь лесной спорить не посмеет.

За ужином и новости из губернской столицы узнали. Отговорились, правда, что уже неделю как Томск покинули, все послания по острогам да заставам развозили. Оказалось, что в городе уже голову сломали в попытке отгадать – куда же это бывший губернатор делся. О том, что нас с Герочкой жандармы арестовать желают, никто и не ведает. Всех интересует другой вопрос – как «наш немчик» с новым, только-только назначенным губернатором, действительным статским советником Николаем Васильевичем Родзянко уживутся?

И вот тут, как выяснилось, народная фантазия развернулась не на шутку. Мигом стало известно, что сам новый губернатор из помещиков. До манифеста чуть ли не пятьсот душ имел и пять тысяч десятин пахотной земли. Отец его из военных. До полковника дослужился, а сам Николай Васильевич все больше по чиновничьему делу. Последние восемь лет вице-губернатором служил. Сначала в Петрозаводске, а в 1859 году во Пскове. «Мы пскопские!», едрешкин корень! Купчины нашенские, сибирские, по телеграфу со знакомцами своими связались и выяснили, что будто бы Родзянко этот сильно мздоимцев да казнокрадов не любит.

– Немчик-то наш, – совершенно серьезно разъяснял улыбающимся в густые бороды казакам один из обозных мужичков. – Сам-то мзды не брал, но и другим не мешал. Этот его литвин носатый даже и приплачивал с генеральского кошта писарчукам простым. При ём в городе чтобы не при деле мужик – так и нетути таких! Всем работу нашел. На стройке али в порту, в Черемошниках. Видать, кому-то поперек горла встало, что люд дышать стал, деньга в мошне завелася.

– Как Лерхова нашенского погнали, – тут же поддакнул другой, – в присутствие без пятиалтынного и входить боязно. Чернильные души как с цепи посрывались. Забоялися, что при новом-то начальнике и подношения брать не дадут, и литвин больше приплачивать не станет. К хорошему-то быстро попривыкли. Теперича только опасаются.

– Акулов-то, старший который. Ну тот, что по морде от немчика на пожаре получил, а опосля у него же в обчестве приказчиком стал. Так вот! Акулов давеча в магистрате опять шумел. Кричал, что, дескать, надобно немца нашего пропавшего в почетные горожане приимать. А Тецков ему – мол, странно это, что важный такой господин и вдруг исчез. Его, мол, и жандармы сыскать не могут. Можа, он уже и неживой, не дай Господь, в сугробе где ни то лежит, а мы иво в почетные.

– А тот чего? Ни в жисть не поверю, что Акулов да слово в карман спрятал!

– Дык и не спрятал. Прохоровский мальчонка… Ну того, что варежки из лосячьей кожи шьет… Ну с Болота! Во-о-от! Пацан-то евойный в посыльных у Лерхова нашего служил, а там и гимназю закончил. Его писарем в магистрат приняли, парнишка-то с головой и буквы складывать мастер. Вот он батяне и пересказал, как Акулов-то с Тецковым ор на весь Обруб подняли.

– Дык а чего шумели-то?

– Так Акулов все напирал. Вернется, дескать, бывший губернатор, куда он от усадьбы своей богатой денется?! Люди со всех краев на чудо такое посмотреть приходят…

– А Тецков чего?

– А, кричит – ну и вернется, нам-то чего? А Акулов – глотка-то у иво что труба Иерихонская – мол, а ну как новый начальник немчика нашего из Томска выгонять станет? А бывший-то и тебе, и мне, и, почитай, всему городу столько добра принес, что и сравнить не с кем. Как же можно-то его выгонять?

– А этот, новый начальник, – решился поинтересоваться я, прикрыв на всякий случай нижнюю часть лица башлыком. – Уж не родня ли нашему Родзянко, Николаю Павловичу? Тому, что советником при губернском правлении?

– Ага! – обрадовался мужичок. – Вот и обчество попервой так решило. Ан нет! Фамилия одинаковая, а род, видно, разный! Нашему Родзянке-то теперича точно жизни не станет. Их ведь путать будут, а какому начальнику это по сердцу?

– Отчего же? – удивился я. – Одна фамилия – это же не повод…

– Ты, твое благородие, видно, за старшего у вас? – прищурился политически подкованный извозчик.

– Вроде того.

– Поди, и чин имеешь? Хорунжий али сотник?

– И что?

– А то, твое благородие! Ты вот годами молод еще, высоко взлететь еще можешь, коли Бог не выдаст. Вот в высокие чины выйдешь, тоды и припомни, что скажу! Никак не может быть двух начальников! У их ведь, у высокородных, как? Скажет кто, к примеру – Лерхов, – и людишки уже знают – ага, генерал. Важная птица! С цесаревичем дружбу водит. К царю на охоты ездил. Сам Асташев с ним первый здоровкается. А ежели скажут теперь – Родзянко? И начнет народишко болтать – кто да какой, мол? Тот, что Павлович али Васильевич? А иные кто так и перепутать могут… Бумаги опять же…

– Бумаги?

– Ну да. Начертит начальник-то новый имечко свое на бумаге, а люди и ну давай затылки чесать. Кто из них написал? Тот, что старый, по правлению чиновник, или новый – который наиглавнейший начальник? Вот и выходит, твое благородие, что надобно нашему-то Родзянке, пока новый не прибыл, выписываться куда ни то… Иначе могут так заслать, что жизни не рад будешь.

– Так а куда же немчик делся? – вдруг заинтересовался Рашит и оскалился, не забыв мне подмигнуть.

– А кто иво знат, – развел руками говорливый дядька. – Может, сызнова на Алтай убег, а может, и в Рассею, к государю на тезоименитство. А или еще, как бабы на сенном рынке болтают… Ведомо же тебе, твое благородие, поди-ткась, что у Лерхова нашего рука легкая? К чему ни прикоснется, все деньгу приносить начинает. Нашенскому вон хозяину, Евграфке Кухтерину, двух коней подарил, так тот – гляди-ткась как плечи расправил. Таких караванов вроде нашего у него, считай, уже с полдюжины! Нестеровский, старый судья, сиднем бы сидел в своем Каинске, коли немчик его на копи каменные не подбил. Теперя как сыр в масле катается! И иные, кто с бывшим начальником что затеять успели, – поди, не жалуются. Вот бабы и болтают – будто руду золотую наш немчик нашел. Сказывают, Господь его силой такой наделил – ткнет пальцем в землю и командует: ройте, мол. Роют – и точно! То железо, то уголь, то еще чего доброго отыщут. Ныне вот, значится, за золото принялся. То-то Асташев, как Лерхов-то пропал, с лица совсем спал. Волнуется, значит.

– Значит, точно ничего не известно?

– А нам кто доложит? – загоготали мужики. – Чай, пес-то Лерховский, Карбышев который, и важным господам ничего не говорит. А нам и подавно.

– Почему пес? – удивился я.

– Рычит и хозяйскую избу сторожит. Кто же он еще? Пес и есть… Давайте на боковую уже. Завтрева с рассветом двинем. Путь далек…

Глава 3

Черный снег

Острог стоял на высоком, западном, берегу речки Анжеры, слева от дороги. Невысокий бревенчатый забор, пара срубов, выполняющих роль дозорных вышек, и тесный лабиринт низких, вкопанных в землю бараков. Шахты, где работали заключенные, с просеки было не разглядеть.

– Третья-то? Она там, ниже по реке, – охотно пояснил говорливый мужичок, на чьих санях я, устав от жесткого седла, располагался.

– А всего шахт сколько? – решил я все-таки уточнить.