Донесся чистый звук труб. Я вздрогнул, по коже побежали мурашки. Тысячи суровых мужских голосов запели что-то на латыни, из которой я понял только «…лаудетор Езус Кристос» и «кирие элейсон!» В мое оцепенелое тело внезапно вошла новая сила. Я ощутил в себе неистовую готовность драться, проливать кровь и даже принять смерть, если понадобится. Это, конечно, глупо, но сердце стучит громче и громче, мой конь сейчас бы нетерпеливо протискивался в передние ряды войска, а я даже не сообразил бы, что это я его направил туда…
Все войско подхватило гимн. Земля дрожала от гула голосов, в них чувствовалась победная мощь, она вливалась в меня, вливалась во всех, я видел восторженные лица, блестящие глаза, слезы умиления, видел, как яростно сжимаются пальцы на древках копий и рукоятях мечей.
Донесся могучий голос герцога Веллингберга:
– Шагом!
Щетина копий разом колыхнулась, сдвинулась. Масса рыцарей, наемного войска и простого люда потекла, как грозное половодье на вражеский лагерь, где в спешке гасили костры и тоже выстраивали боевые порядки.
Я плеснул холодной воды в лицо, обожгла, зараза, волдыри пойдут, а я, дурак, думал, что ниже нуля не бывает, негнущимся от холода пальцем почистил зубы. Одежду никто не упер, как и доспехи, здесь же паладины, все честные и правильные, но едва я соединил на себе железные скорлупки доспехов, от них пошел уверенный сухой жар, растекся по телу, и я сразу стал смотреть соколом, выпрямился, выдвинул нижнюю челюсть и вообще расслабился. А потом вспомнил, где я, подтянулся. В смысле подтянул живот, выпятил грудь, до хруста развел плечи и приготовился на все смотреть только по-доброму и очень правильно. То есть хорошему человеку отеческая улыбка и благословение, а недоброго сразу мечом от макушки и до задницы. Никаких тебе судов и юриспруденции, никакого крючкотворства, все на революционном чутье и сознательности.
На улице не встретил ни одного человека. В правильном обществе дети помогают родителям, а взрослые, понятно, сокрушив лагерь нечисти, с благословения Божьего грабят его во славу милостивого Христа.
На той стороне площади строгое здание, на вывеске вздыбленный лев. Как ни присматривался на ходу, ну никакого сходства со змеей, обвивающей чашу, но Гендельсона, помню, внесли именно сюда. Я постучал, выждал, постучал еще. Дверь отворилась без скрипа, на широких петлях блестят капли масла. Узкий, плохо освещенный коридор, один-единственный факел едва тлеет, на экономном режиме, здесь знают основы эргономики. Я вытащил факел из подставки, шаги в пустом коридоре отскакивают от стен неестественно громко и с непонятным запозданием.
В дверь, что в конце коридора, постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул. Открылась комната, тоже пустая, от чего у меня тревога поднялась до ушей и начала засыпать мозг паническими мыслями. Странное помещение… Если в покоях Шарлегайла самым главным зал для пиршеств, у Шартрезы – спальня, то здесь самое удивительное, что я увидел с момента появления в этом мире, – огромная библиотека, собрание десятков… нет, сотен толстых книг в кожаных переплетах! Десяток даже в медных, на одной обложку скрепляет цепочка с миниатюрным замочком. Странное помещение для врача…
Я поколебался, но рука с факелом затекла настолько, что поискал глазами, куда воткнуть, не нашел, но зато обнаружил светильник. Пламя от моего факела быстро воспламенило фитиль, свет озарил комнату более слабый, зато ровный, устойчивый, без прыгающих со стены на стену огромных угольно-черных теней, от которых душа уходит в пятки, а сердце превращается в ледышку.
Всю середину комнаты занимает заваленный книгами и старинными медными пластинками огромный стол. За ним бы пировать двенадцати рыцарям короля Артура, такой же массивный, круглый, на толстых дубовых ножках, но я чувствовал, что на нем никогда ничего не было, кроме вот этих книг, глиняных и медных пластинок со старинными письменами.
Двигаясь на цыпочках, я обогнул стол, теперь руки свободны, факел загасил и оставил в широком медном тазе, можно хвататься за молот и за меч разом. Дверь обнаружилась между двумя книжными шкафами. Я толкнул ее и сразу очутился в комнатке поменьше, но уютной, такой же заваленной книгами, фолиантами, свитками.
Здесь полыхает огонь в камине, а боком к нему в очень удобном кресле, вплотную придвинутом к столу, так что, если вздумает встать, придется отодвигать, устроился человек в черной сутане. Капюшон свободно на плечах, открывая львиную седую голову очень старого, все видавшего, все испытавшего, но не растерявшего львиного достоинства, гордости.
Он не видел меня, на столе перед ним – толстенная развернутая книга на специальной дощатой подставке, чтобы строго перпендикулярно глазам, рядом целая стопка этих толстенных фолиантов, все в коже, бронзе, меди, даже серебре.
Если справа от кресла жарко полыхает камин, то слева от кресла круглый столик, на нем широкий медный поднос с ломтями сыра, хлеба, хорошо поджаренными сухариками. Священник смотрит в книгу, а левая рука неспешно опускается к подносу, пальцы вслепую шарят, нащупывают сухарик и так же неспешно, замедленным движением отправляют в рот. Судя по хрусту, у священника с зубами в порядке, не сосет, как леденцы, жрет с жутким хрустом, со смаком, глаза же не отрываются от книги.
Свет падает из стрельчатого окна, там цветные стекла, ярко-синие и ярко-красные, как я и ожидал, ведь Средневековье же, но солнечные лучи на книгу падают почему-то оранжевые, обычный солнечный свет.
Глава 35
Я сделал шаг в комнату, священник уловил движение, взгляд был очень быстрый, цепко охвативший мою громадную фигуру, необычные доспехи, меч за спиной и молот на поясе.
– Здравствуйте, – сказал я с поклоном. – Простите, что вторгаюсь вот так, но я никого не встретил по дороге… Меня зовут Ричард…
– …Длинные Руки, – прервал он. – Слышал. О прибытии двух героев слышали все в Кернеле. Отцу-настоятелю ночью было видение, что если утром напасть на лагерь, то заргов ждет полное истребление. Ну, тех, кто не успеет бежать. Войско спешно выступило, а люд ринулся следом, чтобы разграбить лагерь…
Я с облегчением перевел дух.
– Уф-ф… а меня уже трясло! Что только не передумал…
Он засмеялся, показал большие зубы, желтые, но наверняка крепкие, как слоновьи бивни.
– По вам не скажешь…
– Что?
– Что трясло. Давно не видел такую стать. Паладин?
Я оглядел себя.
– Да вроде нет. Не чую в себе святости. А вот мой напарник, сэр Гендельсон… Я видел, что его вносили в этот дом…
Священник махнул рукой.
– Там дальше еще одна комнатка. С ним лекарь. Это я забрел сюда, чтобы поддержать их… да заодно и порыться в его книгах. Надо сказать, библиотеку он собрал немалую. Что дивно, здесь от старых времен сохранилось намного меньше, чем в южных землях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});