новому основному закону, главой государства признавался Алессандро, которого отныне надлежало именовать герцогом Флорентийской республики. Власть от него унаследует его сын, а при отсутствии такового – ближайший родственник. Алессандро Медичи, развратный, еще очень молодой, но по-своему хитрый и проницательный, достиг положения, которое в свое время не осмелились занять ни Козимо Старший, ни Лоренцо Великолепный.
Впервые за много лет вернувшись в Рим, Микеланджело не остановился в своем доме в Мачелло деи Корви, который после осады города и пятнадцати лет запустения совсем обветшал[1172]. Обрушились даже мраморные глыбы, предназначенные для гробницы Юлия и хранившиеся в мастерской. Поэтому он поселился в Бельведере, в глубине Ватиканского двора, в жилище друга Бенвенуто делла Вольпайя (представителя того же предприимчивого семейства, что и автор архитектурных рисунков, которые Микеланджело копировал в 1516 году).[1173]
Микеланджело встретился с Климентом, вероятно, тотчас по прибытии в Рим; художник и папа увиделись впервые за десятилетие. У Микеланджело были все основания опасаться последствий этой встречи.
Новый договор, обязывающий Микеланджело завершить гробницу, четвертый на тот момент, был подписан в личных покоях папы 29 апреля, в присутствии самого Климента, Себастьяно и посланника герцога Урбинского Джован [Джан] Марии делла Порта[1174]. На первый взгляд новый контракт представлял собой разумный компромисс. Микеланджело вменялось в обязанность завершить шесть статуй, которые он уже вырезал (какие именно шесть – неясно, возможно, речь шла о четырех «Рабах», высеченных им во Флоренции, а также о «Победе» и «Моисее»). Еще пять изваяний поручат другим скульпторам, и заплатит им две тысячи дукатов Микеланджело из своего гонорара; Микеланджело оставляет за собой дом в Риме. Все работы предполагалось закончить за три года. Художнику надлежало проводить два месяца каждого из означенных лет в Риме, остальное время – во Флоренции. Он давал слово заниматься только гробницей Юлия и проектом в Сан-Лоренцо.
К тому же монумент Юлию, согласно договору, предполагалось перенести в другое место[1175]. Во внутреннее убранство собора Святого Петра он явно не вписывался, тем более что строительные работы там были вчерне завершены; травы и дикорастущие цветы уже пробивались меж цоколей опор, поддерживающих возведенное ныне покойным зодчим Браманте средокрестие, словно из трещин древнеримской руины. Герцог Урбинский предпочел бы разместить гробницу в церкви Санта-Мария дель Пополо, издавна связанной с семейством делла Ровере. Микеланджело возразил, что в этом храме монумент будет смотреться неорганично и что там не добиться нужного освещения (его аргументы свидетельствуют о том, сколь тщательно он продумывал установку своих работ). Вместо этого он предложил разместить гробницу в церкви Сан-Пьетро ин Винколи, где в бытность свою кардиналом служил Юлий.
Договор был оформлен спустя два дня после принятия новой конституции Флоренции. Вероятно, Климент испытал удовлетворение, решив две давние докучные проблемы: взяв под контроль родной город и завершив возведение гробницы своего предшественника. В тот же день он повелел Микеланджело возвратиться во Флоренцию и продолжить работу над монументами Медичи в Сан-Лоренцо[1176].
Впоследствии Микеланджело уверился – трудно сказать, под воздействием бредовых идей или нет, – что посланник герцога Урбинского, сговорившись с нотариусом, заставил его изменить некоторые условия соглашения. Микеланджело настаивал, что Климент никогда не принял бы подобные дополнения к контракту. Он утверждал: «[Себастьяно] хотел, чтобы я довел это до сведения папы и чтобы нотариус был повешен»[1177].
Тем временем посланник не жалел усилий, убеждая герцога Франческо Марию делла Ровере принять эти условия. Он передал ему, что весь Рим полагает, будто это прекрасный договор и Микеланджело в итоге создаст шедевр, и советовал герцогу лично написать мастеру любезное письмо, восхваляя и ободряя его, «ибо мне сказывали, что ладить с сим человеком будет легче, ежели он уверится в Вашем добром к нему расположении, и тогда воистину сотворит чудеса»[1178]. Однако прошло более месяца, прежде чем герцог, едва ли склонный уговаривать и улещивать Микеланджело, скрепил договор своей подписью.
Вскоре после заключения контракта Микеланджело объявил, что хочет вернуться в Рим. Последовала согласованная кампания, целью которой было разубедить его, отчасти, вероятно, потому, что папа придавал первостепенное значение работе Микеланджело над флорентийскими проектами. Однако папа и его окружение беспокоились также из-за того, что здоровье Микеланджело могло пострадать, если он сменит ровный климат Флоренции на насыщенную вредными испарениями атмосферу Рима. Климент сумел убедить даже посланника герцога Урбинского, что Микеланджело опасно приезжать в Рим в жаркие месяцы. Лучше перенести его приезд на сентябрь[1179][1180]. Себастьяно умолял его по крайней мере ехать верхом в прохладную погоду. Микеланджело отвечал, что лепить из глины, очевидно модели для гробницы Юлия, а именно этим он собирался заниматься, легче и удобнее в жару. Впрочем, он действительно отложил свой приезд до сентября. Ему суждено было задержаться в Риме надолго.
Изначальным намерением Микеланджело было продолжить в Риме работу над гробницей как можно скорее. Однако до конца этого года он пережил психологическое потрясение куда более тяжелое, чем те профессиональные трудности, с которыми ему пришлось столкнуться. Это событие оказало на него глубокое эмоциональное воздействие и изменило творческий ритм его жизни. Он познакомился с римским аристократом Томмазо Кавальери, которого друзья называли Томмао.
Где именно и при каких обстоятельствах они встретились, нам неизвестно, но это явно не составило труда[1181]. Дом семейства Кавальери располагался на Капитолии, почти по соседству с Микеланджело, ведь квартал Мачелло деи Корви, куда он теперь вернулся, находился у подножия холма. Кроме того, у них были общие друзья и знакомые. Дед Томмазо с материнской стороны был флорентийским банкиром, а Микеланджело знал во Флоренции многих представителей этой профессии.
Один из них, преданный Микеланджело Леонардо Селлайо, исчез, возможно во время осады и разграбления Рима. Теперь дела Микеланджело вел таможенный чиновник Бартоломео Анджелини. Не исключено, что он и представил Микеланджело Томмазо Кавальери, сыграв своего рода роль посредника. С другой стороны, возможно, их познакомил флорентийский скульптор Пьерантонио Чеккини. Кавальери уже интересовался искусством и, более того, сам подвизался на этом поприще.
Выдвигались самые разные предположения о том, сколько было лет Кавальери к моменту знакомства с Микеланджело. Церковно-приходская книга с записью о его крещении не обнаружена, однако, судя по убедительным свидетельствам, он родился между 1512 и 1520 годом, а значит, ему было от двенадцати до двадцати одного года, когда он познакомился с Микеланджело, которому зимой 1532/33 года было пятьдесят семь[1182].
Достоверных портретов Томмазо не сохранилось, но современники отмечали, что он хорош собой, высокообразован и наделен тонким вкусом. Флорентийский интеллектуал Бенедетто Варки спустя пятнадцать лет описывал