Невзор с мужиками подошёл, тоже плечом к плечу встали.
Распахнулась узорная дверца, вышел царь Борис. Сам высокий, сухой, плечи уж начали гнуться, да ещё широки — в молодые годы с врагами рубился, и, видно, не зря о нём слава шла. Сам горбонос, брови черны, да борода уж седа. Наряд на царе просторный, золотом шитый, шапка мехом подбита.
Огляделся царь, мечи, дубины приметил и спрашивает:
— Вот, значит, как здесь гостей встречают, не хлебом-солью? И отчего ж никто не кланяется?
— Ежели к нам с добром, так и мы с добром, — отвечает ему Тихомир. — А ежели супротив нас войско собирают, так я уж не ведаю, гости это явились али кто!
— Да и я не ведаю, — говорит ему царь, — побратим ли передо мной али недруг лютый, который за моею спиной с нечистью снюхался. Нынче я сына верну, и Казимир в том поможет, а ежели кто помешать вздумает, жизни лишу, будь он хоть побратим, хоть кто.
Казимир за его спиной из колымаги выбирается. Вот вышел, руку царице подал. О чём-то уже солгал — ишь ты, сына поможет вернуть! Да как же он его вернёт, ведь не проклятие снимет?
А царицу-то, видно, горе за годы съело. Едва стоит, исхудала, краше и в гроб кладут. Брови начернила, щёки нарумянила, да оттого только мертвее кажется. Ни кровинки в лице.
— Где подменыш? — спросил Казимир. — Отвечайте, да помните: я не терплю, ежели мне лгут. И кто лжёт, непременно за то ответит!
Тут богатырь Василий смело вперёд выступил и говорит:
— Сам ты и лжёшь! Не подменяли царевича, проклят он, и ты об этом знаешь. Мучил ты и его самого, и царя с царицей, потому как тебе это силу давало!
Казимир один только взгляд на царя бросил, тот дружине кивнул. Худо дело, и слушать не стали!
— Двадцать лет!.. — только и успел сказать Василий, как ему меч к груди приставили. А он-то безоружный, даже и дубины не взял. Сила его в словах, он на то полагался, да ему говорить не дали.
— Где подменыш? — повторил колдун и обратился к царю: — Сыщи мне его, Борис, а этих возьми под стражу. К ночи сына тебе верну.
Разве дело царю этак приказывать? Да царь Борис и не подумал укорить Казимира за дерзость, людям своим говорит:
— Слыхали? Выполняйте! Всё обыщите. Подменыша сюда, а этих заприте в корчме. Кто противиться будет, того поучите мечом.
Тут и богатырь Горыня не утерпел, тоже говорит сердито:
— Да как можешь ты, царь, лиходею этому верить? Я уж тебе говорил, что был у отца моего побратим, да колдун его убил, его облик принял! Он князей у нас перессорил…
Казимир голову вскинул, к Горыне идёт неспешно да говорит, а голос как лёд:
— Время тянешь. Знаешь, что ежели не сейчас, то никогда уж царевича не вернуть. Ишь, я тебя пожалел, велел отпустить, а ты с нечистью снюхался да не мне одному, а и царю Борису задумал зло причинить! Боле за тебя заступаться не стану.
А дружине уж приказ отдан. Подступают к народу, хотят гнать через мост к корчме.
Тут Тихомир свой меч потянул наружу — добрый булатный меч, который ему с собою взять не позволили, да волк принёс, — и говорит сурово:
— Был я тебе, Борис, верен прежде, верен я тебе и теперь. Но ежели для того, чтобы ум в тебя вколотить, придётся нам биться, то я готов!
Царица Всеслава вскрикнула, руки к груди прижала. Зашумел народ. Вмиг перевернули столы. Кто послабее, укрылись за ними, кто покрепче, выступили вперёд.
Осердился царь Борис, бороду выпятил и в крик:
— Двое, защищайте царицу! Прочих гнать, запереть, а кто противится, тех убить! Да подменыша сыскать мне, живо!
Волк только взгляд метнул на Умилу. Ишь, его запереть хотела, а сама небось не согласилась отсидеться за частоколом на холме!
Ровно ветер зашумел над полем — то мечи выходили из ножен. Тут же послышался лязг и крик:
— Ох, убили, убили!
Да и пошло: кони ржут, копытами бьют, люди кричат. Ощетинился волк, оскалил клыки, огляделся, где больше помощь нужна. Видит — над Василием уж меч занесли! Тот попятился да упал, ползёт, кричит:
— Гришка!.. Гришка, выручай!..
Скакнул волк да зубы на чужой руке и сомкнул, впервые чуя вкус людской крови. Вскрикнул дружинник, выронил меч, Василий к тому мечу потянулся, а сам и взять его не умеет. Да всё же стоит, а вот и змей Гришка топочет, на зов явился. Погнал троих в поля, с ними и укушенный побежал, прижимая руку к груди.
Волк рычит им вслед.
— Тятенька! — различил он отчаянный крик Марьяши. Видит — окружили Тихомира, заставляют отойти от Горыни, спину открыть. Метнулся туда.
Видит — и серый коротколапый пёс тут бьётся. Вот он ухватил дружинника повыше сапога, да так с рычанием на ноге и повис. Завид в другого вцепился, клыками рвёт. Меч над собой углядел, отскочил.
— Волка, волка бейте! — кричат.
— Дать мне меч! — слышно, требует Борис. — Сам с ними расправлюсь!
— Народ! — ревёт Тихомир. — Отступайте! За мост, за мост!
Да никто и шагу назад не делает.
Едва сунутся дружинники к берегу, лозники их ивняком оплетают, горячий кисель в лица плещет. Ребятня, за столами укрывшись, метает камни, а из озера рыба летит.
— Колдуна, колдуна хватайте, паскуду! — кричит кто-то.
Видит волк — мужики уж едва стоят! Горазду сидеть бы дома, а не в бой идти, вот-вот упадёт, пошатнулся. Дарко его собою прикрыл.
Спешит к ним волк. По пути дружинника сшиб, который шёл на Василия. Тот хотя и с мечом, да едва держит тот меч. Богатырь…
А Горазд уж упал. Дарко над ним стоит, дубину вскинул, едва удар выдержал. Раскололась дубина, сам пошатнулся, а меч уж над ним взлетел.
Волк последним отчаянным рывком взвился в воздух. Успел, собою прикрыл и почуял, как что-то ударило в бок.
А после, когда уж на землю ступил, как огнём обожгло.
Из последних сил только и ушёл от второго удара. Спешит к берегу, да подломились лапы, покатился он по траве. Затянуло глаза пеленой. Видит, двое бегут к нему, да уже всё одно. Ну, нагонят.
Всё вокруг будто затихло и замерло, и кажется ему, что медленно бегут дружинники и что ещё можно уйти, да сил уже нет. Даже не страшно, не горько думать о смерти. Будто устал, да вот уснёт.
Потемнел, померк ясный день, погасло для него солнце. Только одна мысль уколола: глядеть бы