Читать интересную книгу Пляжная музыка - Пэт Конрой

Марлин устроил еще одну неслабую пробежку, и леска снова стала сматываться с катушки. Но потом леска вдруг обвисла, и Кэйперс начал судорожно наматывать ее правой рукой, тогда как рыба, появившись на поверхности, выполнила еще один показательный прыжок в воздухе. Я видел, как лицо Кэйперса исказилось от боли, и он невольно ослабил хватку. Пальцы Кэйперса свело судорогой, и он потряс рукой, пытаясь восстановить циркуляцию крови, чтобы снять спазм, уже дошедший до предплечья. И пока Кэйперс яростно сматывал леску, марлин изменил курс и одним мощным нырком ушел на глубину. Леска лопнула — и мы дружно застонали.

— Сукин сын! Сукин сын! — выдохнул Кэйперс и стал сматывать уже бесполезную леску.

И голос его, полный отчаяния, разнесся над безмолвием океана, а потом Кэйперс что было сил зашвырнул удочку в океан. Она приземлилась с тихим плеском, но после театрального ухода со сцены марлина это уже не имело никакого значения.

Глядя на опрокинутое горем лицо Кэйперса, я, затаив дыхание, ждал, что он сейчас упадет и забьется в рыданиях, но вместо этого он вдруг сиганул с борта прямо в воду. Вынырнул через двадцать секунд, отдышался и снова ушел на глубину. Когда голова Кэйперса показалась на поверхности, Джордан сказал:

— Кэйперс, сомневаюсь, что так ты сможешь поймать его. Скорее всего, сейчас он уже на полпути к Африке.

— Нет, никогда мне больше не удастся подцепить такую рыбину, — вздохнул Кэйперс. — Человеку только раз в жизни дается шанс поймать этакую громадину.

— Какая такая рыба? — спросил Майк. — Не видел я никакой рыбы.

— Ах ты, сукин сын! — возмутился Кэйперс.

— Почему бы тебе не залезть обратно в лодку? — поинтересовался я.

— Я даже пальцем не в силах шевельнуть, — покачав головой, признался Кэйперс.

— Неудивительно, что рыба ушла, — бросил Майк, протянув Кэйперсу руку.

Но Кэйперс так устал, что даже не смог дотянуться до Майка. Тогда тот наклонился над водой, схватил Кэйперса под мышки и подал мне знак, чтобы я помог. И таким образом мы вытащили нашего стонущего от боли друга из Атлантики.

Кэйперс плюхнулся на сиденье и обмяк.

— Я всегда получал все, что хотел, — сказал он. — Все-все. У меня прекрасные родители. Отличные оценки. И в бейсболе я один из лучших. Самые красивые девчонки в школе пишут мне записки. Начиная с третьего класса меня каждый год выбирают старостой. И вдруг такой облом. Твою мать! В жизни ничего так не хотел, как поймать эту рыбу!

— Может, рыба просто не в курсе, кто ты такой, — заметил Джордан. — Черт, если бы она знала о твоих отметках и красивых девчонках, то сама запрыгнула бы тебе в лодку.

— Такой огромной рыбины я еще не видел, — сказал я. — Как думаете, сколько она весит? Зуб даю, не меньше тысячи фунтов.

— Скажешь тоже, — протянул Майк. — Скорее фунтов сто.

— Не больше пятидесяти, — возразил Джордан. — Здесь, в Гольфстриме, все рыбы кажутся больше, чем есть на самом деле.

— Сукины дети, — произнес Кэйперс, не открывая глаз. — Единственное, чего мне не хватает в жизни, так это полного набора друзей получше, чем вы.

Мы еще с полчаса болтались по Гольфстриму, но потом начали с беспокойством понимать, что горючего тратим очень много, а вот шансов на то, что нам еще раз попадется такая крупная рыба, очень мало. А потому мы решили плыть обратно к берегу, остановившись только для того, чтобы половить на глубине там, где заросли саргассовых водорослей плотнее, так как знали, что наличие водорослей говорит о бурной подводной жизни. Когда мы нашли подходящее место, Джордан бросил якорь прямо в гущу водорослей, и тот погрузился в подводные джунгли.

Пока мы меняли снасти и насаживали наживку, Кэйперс забрался под планшир, чтобы спрятаться от палящего солнца, и тут же провалился в сон. Его разочарование было таким горьким, а моральные раны — такими свежими, что мы решили дать ему отоспаться, чтобы память его могла отдохнуть от сказочных воспоминаний о марлине, и не стали уговаривать его половить с нами красного люциана.

Мы по очереди натерли друг другу спины и плечи детским маслом. А потом, снова натянув плавки на лоснящиеся от пота и масла тела, мы закинули удочки. До перерыва на ланч мы поймали пятнадцать морских окуней, самый большой из которых, по нашим оценкам, весил фунтов двадцать.

На ланч мы прихватили пакетики с картофельными чипсами, орешками в шоколаде «M&Mʼs» и кексами «Хостесс капкейкс», а также консервированные венские сосиски. Открыли банки с кока-колой и рутбиром[166] и принялись уплетать все за обе щеки, тихонько переговариваясь, чтобы не потревожить сон Кэйперса, который спал как убитый. Наш ланч представлял собой проверенную комбинацию худших продуктов, производимых в Америке, но на вкус все вместе было просто восхитительно. Джордан предложил на обратном пути попробовать половить на блесну, так как слышал, что она здорово возбуждает королевскую макрель, по крайней мере у искусственного рифа вдоль побережья Чарлстона. Мы сонно разговаривали о рыбе, спорте и девушках, но в принципе ни о чем таком особенном.

Поняв, что уже пора, мы собрали весь мусор и сложили его в мешок. Кэйперс спал так крепко, что жаль было его будить. Я затачивал крючок, а Джордан готовился забросить удочку, когда Майк сказал:

— Давайте порыбачим часок — и сразу обратно, к берегу. Надо успеть вернуться засветло.

— У нас еще полно времени, — возразил я, насаживая на крючок приманку.

— Мы на отмели, — сообщил Джордан, глядя на поплавок.

— А вот и нет, Хосе, — возразил Майк. — Мы посреди Атлантики. Отмелей не будет, пока мы не попадем в пролив.

Я забросил удочку рядом с Джорданом и сразу почувствовал что-то неладное. Моя наживка приземлилась на песчаное дно.

— Вижу свою наживку, — нахмурился я.

— И я тоже, — согласился Джордан.

— Но ведь под нами не меньше шестидесяти футов! — удивился Майк, глядя на эхолот.

— Тогда как так вышло, что мы оба смотрим на свои наживки? — спросил Джордан.

— Майк, под нами три фута воды, — заявил я.

— Эхолот показывает шестьдесят.

— Мало ли что он показывает, — возразил Джордан. — Иди и сам посмотри.

Майк прошел на корму и, покачав головой, надвинул бейсболку на глаза. Поправил солнцезащитные очки, потом снял их, чтобы лучше видеть, что ж там такое под водой.

— Вижу ваши наживки, — нахмурился он. — Они на дне…

Мы с Джорданом слышали, как замер его голос, и почувствовали его страх, который, как смертельный вирус, молниеносно распространился в воздухе.

— Господи Иисусе! Сматывайте удочки, ребята. Медленно, очень медленно. Не шевелитесь. Не дышите. И только не обосритесь, а просто медленно убирайте крючки подальше от этого здорового сукина сына.

— Что это? — прошептал Джордан — Марлин?

— Не знаю, что это за черт, но он может запросто сожрать твоего марлина. Господи, он движется. В жизни не видел ничего подобного. Никогда.

Едва заметными движениями кисти мы медленно сматывали удочки, а отраженный от воды свет делал ее блестящей, точно непрозрачный бриллиант. А потому то, что увидел Майк, мы еще видеть не могли. Отложив удочки, мы опустились на колени рядом с Майком и попытались заглянуть в глубину. И снова нам показалось, будто мы плывем над отмелью, состоящей из земли и самых темных участков моря. Черное дно под нами было непривычным и очень странным, но я все еще не мог понять, что же так встревожило Майка. И тут Джордан, задохнувшись от волнения, наконец что-то высмотрел.

— Господи боже мой! — воскликнул он. — Не шевелись, Джек. Я вижу его, Майк. Я вижу. Какая громадина!

— Где? — спросил я, раздосадованный тем, что смотрю прямо туда же, куда и Джордан, но ничего не вижу.

Это напомнило мне детские пазлы с животными, прячущимися за густой листвой. Затем мои глаза адаптировались, и я тоже все увидел. Не сразу, конечно. Но мне стало ясно: то, что я считал землей, живое. Причем не только живое, но и огромное — я действительно смотрел на самое большое морское чудище, которое когда-либо видел. Оно не двигалось, а зависло на месте, совсем как скопа над лагуной, когда выжидает момент, чтобы нырнуть за кефалью.

Слева от меня еле заметно шевелился огромный плавник, весящий, похоже, не меньше тонны. Справа черный спинной плавник разрезал поверхность воды и снова уходил на глубину.

— Я уже видел такое раньше, — сказал я. — Это манта. Морской дьявол. Самая большая рыба в мире. Она безобидна. Просто не шевелитесь. Вспомните, что говорила Делия Сейньос.

Когда мне было восемь лет, меня взяли вылавливать обломки «Брансуик мун», затонувшего возле острова Орион во время урагана 1893 года. Тогда дед и отец словно дали мне пропуск в мир взрослых мужчин, приобщив к их нравам и обычаям. Мой дед Сайлас учил меня, как искать обломки судна: для этого надо было развернуть лодку так, чтобы нос лодки смотрел прямо в центр шести карликовых пальм, росших на берегу, справа от кривого дуба. Тот день мне запомнился даже не из-за пойманной рыбы, а из-за историй, которые рассказывали друг другу отец с дедом, и того ощущения, что, став взрослым, ты вступаешь в некий клуб и получаешь некие права. На обратном пути в канале, ведущем в уотерфордский порт, мы увидели целую когорту мант.