Читать интересную книгу Учебник рисования, том. 2 - М.К.Кантор

Как легко он рассказывает о своих планах, думал меж тем Левкоев. Он почувствовал, что в откровенности Дупеля содержится обида: Дупель не имеет секретов, поскольку не видит в нем соперника, более того: вообще не принимает его, Тофика, в расчет.

Невысокий человек стоял у широкого окна в швейцарском городке - и глядел на горы, покачиваясь с пятки на носок, и в этом человечке сконцентрировалось будущее России, - это так или иначе чувствовали все, кто смотрел на Михаила Зиновьевича Дупеля. Все здесь на форуме только делали вид, что решают судьбы мира - а он, вот этот наглый коротышка, он и правда решал. Просвещенные менеджеры нефтяных компаний, которые съехались в Давос предлагать услуги крупным воротилам, прекрасно понимали разницу между Дупелем и остальными; они хихикали за спиной Михаила Зиновьевича, именовали его бандитом, передразнивали манеры, но непременно старались оказаться у него на пути, ловили его взгляды и готовы были сорваться с места по первому зову.

Помимо Дупеля на форуме присутствовал лишь один человек, столь же определенно выражающий намерения и олицетворяющий силу, - причем, в отличие от Михаила Зиновьевича Дупеля, силу не только денежную, но политическую и военную. То был государственный секретарь Соединенных Штатов - генерал Колин Пауэлл. Крупные американские политики на форум в Давосе уже давно не ездили; форум был оставлен европейскому бизнесу в качестве развлечения: пусть думают, что и от них нечто зависит. Американские политики если и появлялись, то лишь затем, чтобы рассказать Европе о том, что было решено в Метрополии, и сделать вид, что и с европейскими воротилами посоветовались. Генерал Пауэлл прилетел в Давос на два дня, рассказать о войне в Ираке - почему она нужна и насколько это справедливо. Зал был заполнен до отказа: любой из воротил европейского бизнеса должен был испытать законное чувство глубокого удовлетворения - ведь и с ним тоже посоветовались, его мнение небезынтересно. Они порой отваживались на вопросы: а, допустим, что будет, если то-то и то-то? Генерал (в точности как Дупель) смотрел поверх голов и отвечал вежливо, твердо, безусловно: будет так. Дмитрий Кротов внимательно выслушал его речь. Он вглядывался в Пауэлла и думал: вот этот человек сумел возвыситься, значит, нет ничего невозможного и для меня. Из бедной семьи, с нестандартным цветом кожи, обреченный фактом происхождения на прозябание, он сумел подняться на вершину - и стал в первых рядах цивилизации. Вот как уверенно идет он к трибуне - высокий, крепкий, статный негр в орденах. Вот как стоит он - уверенно расставив ноги, развернув плечи, он словно и не помнит о том, что он - негр. И белые люди, заполняющие зал, совсем даже не считают, что они чем-то лучше него, - напротив, умиленно смотрят на избранника фортуны, ловят каждое слово. И красивый негр, затянутый в синий двубортный костюм, благосклонно смотрит на льстивых европейцев; сейчас он скажет им, что решено сделать в мире, и европейцы будут умиленно аплодировать.

Свою карьеру Дмитрий Кротов видел приблизительно так же. Молодой журналист, приговоренный, как казалось, навечно сидеть в прокуренной редакции и слушать самодельные стишки Чирикова, он сделал невероятный рывок - завтра и он станет вот здесь, в зале давосского форума, и сообщит нечто собранию богатых белых людей. Он выйдет к ним, затянутый в элегантный костюм, уверенный, как негр Пауэлл, в своей значительности, и скажет, как будет устроено будущее в мире или, на худой конец, в России. Он скажет им - впрочем, что именно он им скажет, Кротов представить не мог, да это и было и не важно сегодня: будет время еще подумать. Свою будущую должность (а, по всей видимости, ему должны предложить пост премьер-министра) он сравнивал с назначением Пауэлла и находил много общего. В сущности, не так важно, думал Кротов, как именно называется твоя должность, - вот и Пауэлл, как говорят, перемещался с одного места работы на другое. Важно попасть в круг тех, кто принимает решения - настоящие решения, решения о самом главном.

И тогда уже никто не вспомнит о твоем прошлом - был ты журналистом или не был, в каких отношениях ты состоял с Германом Басмановым, кто твоя мать, кто - отец, в какой дыре ты вырос: ничто не будет иметь уже значения. Разве думает кто из богатых белых людей в зале про то, что Колин Пауэлл - негр? Кротов пристально смотрел на государственного секретаря, и неожиданно ему стало казаться, что Колин Пауэлл - и не негр вовсе. С чего же это я взял, будто он негр, думал Кротов. Кожа у него белая, загорел только; наверное, в солярий ходит. Он внимательно всматривался в полные губы Пауэлла, в его широкое лицо, - нет, ничего общего с негром. Крепкий смуглый человек, с лицом, обветренным в военных кампаниях, - при чем тут негры? Негры - это те, которые по помойкам шарят, ночуют под мостом, играют в футбол консервными банками, вот это негры. А уверенная личность, вершащая судьбы мира, посланная величайшим государством планеты объявить свою волю, разве такая личность может быть негром? Никак не может. Может быть, он какие отбеливающие таблетки пьет? Да нет же, невозможно, ерунда какая. Видимо, с изумлением подумал Кротов, природа устроила так, что, достигая известных вершин в управлении миром, человек белеет - по всей видимости, это такой естественный биологический процесс, вроде линьки зайца зимой.

Он едва не спросил у своего соседа, симпатичного менеджера среднего звена, некоего Арчибальда Николсона, а негр ли Пауэлл, но вовремя одумался. И слова-то такого произносить нельзя, а было бы можно - что толку в подобном вопросе? Сам ты негр, вот что сказал бы ему сосед - и был бы абсолютно прав.

Пауэлл давным-давно уже стал белый. Это такой естественный исторический процесс - уничтожение прошлого, то есть воспоминания о том, что был журналистом, негром, студентом, сыном, внуком - все это отмирает, едва ты попадаешь в круг вершителей судеб мира. Помнит ли кто, кем был Дупель до того, как стал Дупелем? Никто и не помнит - не было прошлого вовсе. Вот про Левкоева, про того помнят - дескать, был бандитом. А скажи такое про Дупеля (есть такие завистники, что пытаются помянуть ему сомнительное прошлое), к нему это не прилипнет. Важен масштаб дерзаний. Важно попасть в число тех, кто решает главные вещи в цивилизации, кто отвечает за прогресс. Колин Пауэлл - да, он решает, каким быть миру. Оттого и побелел. Приходилось признать и то, что и Михаил Дупель, неприятный заносчивый субъект, покачивающийся с пятки на носок, - он тоже решает главное. Смелости набрался - и решает. И это было очевидно всем. Пауэлл, тот решал за весь мир (или, во всяком случае, был делегирован Империей для того, чтобы объявить решение о мире), а Дупель - тот отважился думать про будущее страны. И прочие - те, кто не дерзнул на подобный замысел, - взирали на Пауэлла с подобострастием, а на Дупеля - с неприязненной завистью.

- Ты меня постарайся заинтересовать, - посоветовал Дупелю Левкоев. - Предложи мне что-нибудь.

- Зачем? - спросил Дупель.

- Чтобы справедливо получилось. Если тебе все идет, так ты и мне тоже дай часть.

- А что тебе нужно?

Дупель знал, что нужно Левкоеву, сколько каспийской нефти намерен взять Левкоев, сколько сибирской. Он знал, что Левкоев хочет участвовать в дележке Ирака, знал также, что никто ему этого не даст.

- Если тебе все достанется, так дай и мне что-нибудь. По-джентльменски.

- Мы разве джентльмены? Это они - джентльмены, - Дупель показал на Рейли и просвещенных менеджеров, раскрасневшихся после катания с гор на лыжах. Джентльмены-менеджеры обсуждали достоинства лыжных трасс, хвастались, кто лучший спортсмен. Президент давосского форума, господин Шульце, рачительный хозяин с фантазией, устраивал сегодня обед на вершине горы, и джентльмены-менеджеры обсуждали с хозяином меню и перспективы мировой экономики. Каждый из них время от времени бросал взгляд в сторону Дупеля, просто так, на всякий случай - для того и существует экономический форум, чтобы налаживать связи: поедешь кататься на лыжах, да и познакомишься невзначай с бандитом, у которого сегодня десять миллиардов в кармане - а завтра, глядишь, и вся большая страна. Пока Дупель не глядел в их сторону, они передразнивали его и развлекали Ричарда Рейли сплетнями о бандитском прошлом Михаила Дупеля. Звучали эти сплетни неубедительно.

- Ты мне вот что отдай, - и Левкоев назвал дочернюю компанию Дупеля - из тех, что исправно качали нефть в Сибири, - ты мне ее продай по номиналу, а я к тебе в союзники пойду.

- Зачем я тебе ее отдам? - спросил Дупель, говоря о компании, земле, заводах, людях, работающих в этой компании, ее директорах, - как о женщине, которую он мог отдать на забаву товарища, а мог и не отдавать.

- Как зачем? - удивился Левкоев. - Ну, забашляй мне, чтобы обидно не было.

В те времена отечественные бизнесмены употребляли это неблагозвучное выражение «башлять» для обозначения расплаты наличными. Собственно говоря, это жаргонное слово буквально соответствовало английскому слову «cash», употребленному в глагольной форме, просто английское слово уже давно не шокировало слух, а вульгарное слово «башлять» - шокировало. Если слово «cash» говорил Пауэлл, это означало, что ему лень доставать кредитную карточку, а если Левкоев говорил слово «башляй», это звучало грубо. Если на вывеске магазина было написано «cash and carry», то есть в буквальном переводе «башляй и тащи», то это казалось нормальным, а если художник Пинкисевич говорил коллекционеру «башляй», это считалось нескромным. Однако надо же как-то выражать свои чувства - пусть даже и в вульгарной форме. Башляй мне налом, говорили российские магнаты друг другу, и это значило: плати наличными, я твоим обещаниям не верю. Вот и Левкоев сказал Дупелю: забашляй мне.