Читать интересную книгу Учебник рисования, том. 2 - М.К.Кантор

В истории искусств мы наблюдаем, как золотой цвет небес - завершающий цвет композиции - менялся и варьировался, в зависимости от веры, убеждений и времени. Средневековые мастера использовали собственно золотые пластины, наклеивая их на доски. Нередко плоскость доски украшалась предварительно рельефом, и золотая пластина наклеивалась поверх рельефа (так делал, скажем Дуччо или каталонец Хайме Югет), таким образом усиливалась характеристика вещественности золота - то есть небесная твердь делалась еще осязаемее, еще тверже. В средневековых рецептах этот способ изображения небес описан подробно, затем он показался излишне сложным: мы найдем этот способ у Ченнино Ченнини, но уже не найдем у Кареля Ван Мандера. В дальнейшем золотые пластины перестали использовать, и уже пользовались золотым порошком, приготовляя из него краску так же, как готовили краску из лазурита или сиенской земли. Фон оставался золотым, но постепенно этот золотой цвет все более приближался к прочим цветам, утрачивая свое сверкающее естество. Затем и золотой порошок уже не использовали, но добивались сверкания небес, употребляя чистые, яркие краски, - реализм Ренессанса заставил художников воспринимать и голубое небо, как сияющую твердь. Миновало и это время, и художник перестал воспринимать небо, как твердь, закрашивая пространство над головой своих героев чем попало. Время нагнало на небо тучи, и эти тучи стали выполнять функцию предметов, что закрывают от нас сияние. В картинах нового времени мы видим лишь пеструю рябь облаков - и эти мелькающие оттенки не сообщают зрителям знания о той последней, финальной истине, что, возможно, прячется за ними.

Лишь наиболее значительные художники нового времени сохранили способность писать небо так, что, даже используя условный цвет (иногда темный), они добивались эффекта свечения. Разительным примером является небо в картине Франциско Гойи «Расстрел 3-го мая» - написанное неумолимым глубоким черным цветом, это небо создает впечатление сверкающей небесной тверди.

Глава тридцать третья

ДЖЕНТЛЬМЕНЫ БАШЛЯЮТ НАЛОМ

I

Чарльз Пайпс-Чимни привел компанию своих друзей в бар и сказал им:

- Barni is a great guy!

- Sure, - на всякий случай сказал Гриша, давно решивший, что прежде всего надо с собеседником согласиться, а уже потом выяснить, про что идет речь, - he is an absolutely great guy.

Сказав эту фразу, Гриша подумал: интересно, кто такой этот Барни и что в нем особенного. Скоро обнаружилось, что великий Барни - коротышка, стоящий за барной стойкой. Гриша внимательно посмотрел на бармена, подмигивающего клиентам и ведущего себя с фамильярностью привилегированного лакея.

Почему именно полагается считать развязного малого за стойкой - выдающимся явлением и говорить, что он great guy, Гриша понять не мог. Парень как парень, на вид - глупый. Из разговора Гриша узнал, что Барни - албанец из Косово, и приехал в Лондон, спасаясь от сербов и войны. Несомненно, этот поступок был мудр, вероятно, поэтому все именовали Барни - great guy. Возможно, отдавая дань житейской мудрости Барни, посетители ресторана выражали сочувствие косовской проблеме? И это может быть. Скоро Гриша увидел, что не только их компания, но и многие иные посетители именовали Барни - great guy и считали необходимым с ним перемигнуться и сказать пару слов - будто бы необходимых для их специальных отношений с great guy. Они издали махали Барни рукой, тот махал им в ответ, они всем видом выказывали энтузиазм и возбуждение от встречи с Барни. Так, один посетитель спросил, свежие ли устрицы, и задал этот обычный вопрос таким специально шпионским образом, что можно было подумать, будто именно ему Барни всегда говорит правду. Сейчас Барни раскроет секреты кухни, скажет: тухлятина здесь все, лучше не пробовать. Барни тем же шпионским образом поведал клиенту, что устрицы свежайшие, и стало понятно, что для этого посетителя доставляет специальные партии. Гриша тоже подошел к Барни, широко улыбнулся спросил, есть ли в заведении Гиннесс. И Барни тоже улыбнулся Грише, потом поглядел на Пайпса-Чимни и улыбнулся Пайпсу-Чимни. Когда обмен улыбками прекратился, Грише был вручен стакан с Гиннессом. Гриша понял, что принят в клуб друзей Барни. Он вернулся к своему столику в совершенно ином настроении.

- О, Barni! - сказал Гриша тем членам компании, кто знал Барни так же мало, как и он сам. - Не is terrific! Just smashing! Great guy!

Как ни странно, Грише показалось, что Барни действительно сделал нечто особенное, наливая ему пиво - как-то своеобразно открутил кран у бочки, подставил стакан под струю артистичнее, чем иные бармены. Гриша пригубил гиннесс, отдающий несвежим бельем, закатил глаза и от избытка чувств помахал Барни рукой, а Барни помахал ему в ответ.

- Absolutely great guy, - сказал Гриша тем членам компании, что еще не были включены в число друзей Барни, - you should meet him once.

Гриша подумал, что будет вполне уместно рассказать собравшимся о том, какие бывают нерадивые официанты и сколь выгодно на их фоне выглядит great guy Барни. Он поведал Пайпсу-Чимни, Ричарду Рейли и сэру Френсису о нерадивом русском официанте Алешке из парижского ресторана «Навигатор», рассказал им о том, что данный Алешка и в подметки не годится выдающемуся Барни. История Гузкина, однако, поддержки не обрела. Ах, так это в Париже, промолвил сэр Френсис, и окружающие деликатно согласились с тем, что в Париже случается и не такое. Гриша понял, что допустил промах. Он сообразил, что симпатия к great guy Барни была демонстрацией демократичности и снисходительности к малым сим. Выражая повышенную заинтересованность личностью Барни, эти богатые люди (люди, которые, разумеется, никогда не интересовались судьбой билетеров в театрах, кондукторов в поездах, стюардесс в самолетах и т. п.) показывали, что ничто человеческое им не чуждо. Они вкладывали в любовь к бармену симпатии ко всем низко оплачиваемым сотрудникам собственных компаний, отверженным, неудачникам и париям этого мира. Рассказ Гриши о нерадивом дурне Алешке был совсем некстати, не в духе принятого здесь внимания к личности лакея. Видимо, из всего мира следует выделить привилегированного лакея и в его лице выказать симпатию к униженным и оскорбленным. Гриша поспешил исправиться.

- Впрочем, - сказал он, - в этом Алешке много природной живости. Не is an interesting character, vivid and natural. He is a sort of personality, if you know what I mean. Alioschka is a great guy.

И Гриша увидел, что теперь все правильно, его реплику оценили.

- О, really? You should introduce us to this charming Alioschka!

- I certainly will! You are going to like him, he is a special guy.

- We can not wait to see him. We are going to enjoy this great guy.

И Гриша рассказал о том, как мил и привлекателен Алешка, и его внимание к глупой личности Алешки сделало его самого выше и значительнее и включило его в общество сильных мира сего.

- Вы, наверное, в Париже привыкли к бордо? - снисходительно спросил Гришу сэр Френсис. Сам сэр Френсис взял себе даже не Гиннесс, а какое-то уж вовсе отвратительное пойло - местное пиво с имбирем. Гриша с ужасом покосился на его стакан. Барон фон Майзель не выдержал бы и капли такого напитка.

- Может быть, найдем другое место? - спросил сэр Френсис, - что-нибудь этакое, с французскими винами? Вы, думаю, знаток? Расскажите нам, англичанам, что надо пить.

Настолько-то Гриша успел узнать мир. Он понимал, что сэр Френсис (видимо, возглавляющий английскую разведку, так называемый департамент МИ-6) имеет возможность пить бордо и даже наверняка держит у себя в погребе ящики редких вин, но то - в поместье, а здесь, в лондонском баре, сэр Френсис показывает, какой он простой и непритязательный человек, не склонный пользоваться привилегиями. Румяный и свежий вид сэра Френсиса свидетельствовал о том, что сей джентльмен проводил время по большей части на природе и баловал себя натуральной кухней. И бордо он употреблял, разумеется, и в огромных количествах, но сегодня сэр Френсис показывал, сколь мало ему надо для счастья. Пару глотков мерзейшего пива в поганом баре - и довольно.

И Гриша рассеянно пожал плечом.

- Бордо? Да, бывает. Впрочем, почему именно бордо? Мой любимый напиток - Гиннесс.

- Неужели?

- Именно так. Не люблю, знаете ли, избыточной роскоши. Французы придают слишком большое значение этикеткам.

- Согласен, - сказал сэр Френсис.

- По-моему, - развил мысль Гриша, - когда хочется пить, надо просто пить, а не смотреть на год разлива. Если есть вода - довольно и воды, а если есть такое пиво, как сегодня, - и того лучше.

Сэр Френсис выразил свое согласие с убеждениями Гриши и предложил ему еще стакан Гиннесса. То было серьезное испытание - вливать в себя бурый гиннесс Гриша мог с трудом. Как же они пьют эту мерзость, подумал он.

- С удовольствием, - сказал Гриша, - трудно отказаться.

- Что мне нравится в английском пиве, - заметил сэр Френсис, - это его вкус. Простой, честный вкус - без этих, знаете ли, полутонов, оттенков.

- Что важно, - поддержал Гриша, - это добрая традиция, не отягощенная слишком сложным ритуалом. Подлинно демократическая традиция.