Читать интересную книгу Анка - Василий Дюбин

Мутные тучи остановились над взморьем, пораздумали и потянулись обратно на север. Всходило солнце, огромное, янтарно-пунцевое. Первые его лучи разбрызгали над гулким морем искрящуюся позолоту. И тут же шквальными порывами дал о себе знать Грега — восточный ветер, раскачивая на волнах сверкающие бирюзовым блеском льдины.

— Грега проснулся, — кивнул на море Панюхай.

— Быстро он входит в силу, — сказал Васильев, наблюдая за тем, как всполошились, заметались косяки льдин и сплошной массой, подталкиваемые Грегой, устремились на юго-запад.

— Теперь он эти крыги погонит до самого Керченского пролива, — махнул рукой Панюхай вслед уходившим льдинам.

— Грега — ветер крылатый, сильный, — заметил один рыбак. — Вмиг очистит море. К вечеру ни одной крыги не останется на воде.

— Что ж, это нам на руку, — отозвался другой рыбак, — в море за добычей пойдем.

Панюхай стоял с опущенными глазами. Он неотрывно смотрел вниз. Там, у самого берега, вспенивая воду, все еще теснились густые косяки небольших льдинок. И когда большая льдина врезалась в косяк, несколько плоских льдинок, похожих на лещей, сверкнув серебром на солнце, выплескивались на песок. Это напоминало знакомую рыбакам картину, когда мелкая рыба, преследуемая крупной и охваченная полукольцом, не видя другого выхода, выбрасывается на берег. Так поступает черноморская кефаль, спасаясь от прожорливой хищницы — паламиды.

Но не эта картина приковала пристальный и настороженный взгляд Панюхая. Он заметил что-то темное и бесформенное, время от времени показывавшееся из-под воды у самого берега. Мелькнула догадка:

«Утопленник?..»

Панюхай выждал, когда темное пятно снова показалось на поверхности воды, толкнул Васильева и показал рукой вниз:

— Гляди, председатель… Как думаешь, не человек ли то, водой захлебнутый?

— Может, и так быть, — ответил Васильев.

— У тебя глаз острее, приглядись.

— А чего приглядываться, пошли вниз.

— Багор бы прихватить, — посоветовал один рыбак.

— У Акимовны спросим, — сказал Панюхай. — Айдати.

Белостенная, с веселыми окнами хата Акимовны была почти рядом, она стояла крайней перед крутым спуском к морю. Панюхай вошел во двор, постучал в окно:

— Акимовна! Голубонька!

Дверь открылась, и на пороге показалась уже одетая хозяйка — она только что собралась идти в столовую.

— Чего это тебе, Кузьмич, приспичило в такую рань?

— Багор у тебя есть?

— В сарае погляди.

Через три минуты Панюхай вышел из сарая с багром и торопливо направился к воротам.

— А зачем тебе багор понадобился? — поинтересовалась Акимовна.

— Там, — махнул он рукой на берег, — кажется утопленник, — и хлопнул калиткой.

— У-то-плен-ник? — удивленно протянула Акимовна и последовала за Панюхаем.

Пока она осторожно спускалась по крутой тропинке вниз, рыбаки вытащили багром из воды темно-синие широкие шаровары с красными лампасами, на которых от морской соли был серо-пепельный налет. На правой пустой штанине тесемки не было, на левой, вздутой, тесемка сохранилась. Сверху, в поясе, шаровары были собраны и туго затянуты ременным кушаком.

Акимовна подошла к рыбакам в тот момент, когда Васильев, развязав тесемку, вынул из левой штанины свернутый стального цвета мундир. Акимовна, всплеснув руками, удивленно воскликнула:

— Батюшки-светы! Да ведь это облаченье Пашки Белгородцева… Атамана гитлеровского… — Она осмотрела мундир, нашла дыру и просунула в нее палец. — Вот… я же его в спину картечиной из берданки саданула… А ты, Фиён, — взглянула она на рыбака с редкой рыженькой бородкой, — зацепил его багром, к обрыву поволок и в море кинул. Кажись, ты?

— Я, — кивнул головой Фиён. — То было в позапрошлом годе.

— Как же так? — развел руками Васильев, недоумевая. — Застрелили гаденыша… в море кинули… В шароварах мундир… а где же он?… Рыбы его слопали, что ли?

— Такую дрянь рыба не потребляет, — сказала Акимовна.

— Загадочка, — покачал головой Васильев.

Рыбаки молча обменивались удивленными взглядами. Это они, вооружившись баграми и дубовыми колотушками, летом сорок третьего года обложили, как волка, атамана, отрезав ему все пути к бегству из хутора. Они были свидетелями тому, как Акимовна застрелила предателя. Фиён сбросил эту дохлятину с обрыва. И вот перед ними лежит атаманова одежда, выброшенная морем, а где он сам?..

— За-га-доч-ка… — повторил Васильев, пощипывая ус.

Панюхай взял под мышку отяжелевшие мундир и шаровары, с которых срывались капли соленой воды, и сказал рассудительно:

— Анка — председательница сельсовета. Она власть на хуторе. Ей и разгадывать сею загадку, — и он зашагал к пирсу, от которого вела к хутору менее крутая тропинка.

Васильев, Акимовна и рыбаки молча двинулись вслед за Панюхаем. В хуторе они разошлись в разные стороны. Прощаясь с Васильевым, Акимовна сказала:

— Вот этими руками налила в проклятого выродка. При всем народе срезала его наповал. Фиён кинул мертвяка с обрыва. А теперь тень его всплыла…

— Тень не страшна, Акимовна. И мертвяки безвредные. Вопрос вот в чем: где же атаманские косточки? Может, они и поныне обрастают живым мясом?

Акимовна не поняла намека Васильева и сказала:

— За Анку болею. Растревожится она…

— Пустяки, — махнул рукой Васильев. — Анка не хлюпкая, она сильной натуры человек.

— Так-то оно так, Гриша, но… — Акимовна вздохнула, покачала головой и направилась в столовую, мысленно решив. «Потом зайду к Анке».

Сквозь плотно прикрытые ставни свет не проникал, и в спальне было темно. Анка и Яков проснулись от шороха, шепота и какой-то суетливой возни, происходившей в соседней комнате. Время от времени оттуда доносился сдавленный придушенный смех.

— Валя! — окликнула дочку Анка. — Что ты там возишься?

— А мы не возимся, мамка, — отозвалась Валя.

— Кто это — мы?

— Я и Галя.

— Надо же дедушке покой дать. Потише вы там.

— А дедушки нет дома.

— Где же он?

— Не знаю. Когда я проснулась, его уже не было.

— А-а-а… — догадаларь Анка. — Разбой льда начался, теперь все рыбаки там, на берегу… А куда это вы собрались спозаранку? Да еще в выходной день.

— Спозаранку? — Валя открыла дверь, и в спальню хлынул яркий свет, вытеснив темноту. — Уже солнышко всходит.

— И все же еще рано. Куда это вы торопитесь?

— В школу, газету делать.

— Да вы же позавчера до полуночи корпели над стенгазетой, — приподнялась Анка да так и осталась сидеть в постели.

— То была общешкольная, а теперь мы будем помогать делать комсомольскую. Мы же с Галей в активе состоим, и через неделю нас будут принимать в комсомол.

— Дело нужное и важное, — сказал Яков.

— А мамка что скажет?..

Валя стояла в проходе открытой двери, освещенная первыми лучами солнца, и улыбалась. Яков посмотрел на Валю и перевел взгляд на Анку.

— Чего уставился? — и Анка потеребила за орлиный с горбинкой нос мужа, потом запустила пальцы в его пушистые темно-каштановые волосы. — Ну, отвечай!

— Да вот думаю… Когда Валюша еще немного возмужает… ну, подрастет… тогда нельзя будет отличить ее от тебя. До чего же вы похожи одна на другую! Никакой разницы.

— Разница есть, — как-то нехотя проговорила Анка, опустив глаза.

— Нет, — стоял на своем Яков.

Он был прав. У Вали, как и у матери, было смуглое лицо, тонкие, плотно сжатые губы, прямой нос, светло-пепельные, похожие на острые плавники краснорыбицы, брови и зеленые с просинью жаркие глаза. Разница между матерью и дочерью состояла только в том, что Анка была шатенкой, а Валя носила на своей голове черные, как смоль, вьющиеся волосы, напоминавшие о Павле Белгородцеве и тем самым причинявшие Анке немало тягостных и неприятных минут. Все это видел и понимал Яков, поэтому даже и не напоминал об этом, наоборот, всегда утверждал, что между Анкой и Валей нет никакой разницы.

— Жалеешь меня, Яшенька?.. Не надо, — вздохнула Анка и позвала подружку Вали.

Розоволицая, с гладко причесанными льняными волосами, Галя подошла к двери, остановилась возле Вали.

— С добрым утром! — Галя улыбнулась голубыми с искоркой глазами.

— Вот полюбуйся: вылитая Евгенушка, — сказала Анка, все еще ласково теребя за волосы мужа.

— Что вы, тетя Аня! — засмеялась Галя. — Я тоненькая, как жердочка, а мамка… — и захохотала. — Она же тяжеловесная…

— В молодости такой же была и твоя мамка. Она тоже не ходила, а все бегала, как и ты. Бывало, не угонишься за нею.

— Нет, — мотнула головой Галя, — я такой не буду.

— Посмотрим.

— Так что же скажет мамка? — напомнила Валя.

— Отец же сказал, что это дело нужное и важное. Идите, активистки. Да не забудь, Валя, прийти к завтраку.