Читать интересную книгу Анка - Василий Дюбин

Акимовна никогда не заставляла долго ждать себя. Она пришла почти вслед за Анкой. Стол уже был накрыт. В одной вазе красовались лимоны, в другой горкой было наложено домашнее печенье. Переступив порог, Акимовна поклонилась:

— Здравствуйте вам!

— И вам доброго здоровья, — ответил Орлов, помогая ей раздеться.

— Ты, Акимовна, живо к столу, а то чай охолонит, — торопил ее Панюхай.

— Охолонит — не велика беда, подогреть можно. Не так ли, Аннушка?

— Да уж так, Акимовна. Садитесь. Только вот с посудой у нас дела плохи. И когда эта война проклятая кончится? Все пожирает.

— Война уже на исходе, — заметил Орлов, — скоро кончится.

У Анки было всего два стакана с блюдцами, и она поставила их перед Акимовной и отцом. Себе и мужу налила чаю в алюминиевые кружки.

— Мы с Яшенькой по-фронтовому.

Старики пили из блюдец. Они ставили их на растопыренные пальцы, сдували пар, отчего у них пузырились щеки, а потом медленно, со звучным присосом тянули из блюдец ароматную жидкость. Анка положила в стакан Акимовны еще один кружочек лимона и сказала:

— Помни́те ложечкой, вкуснее будет, Акимовна запротестовала:

— Лимон не яблоко и его не жуют, для приятного духа его назначение.

— Не жевать, помять его надо, и чай будет ароматнее.

— Ох, и транжирка ты, Аннушка, — покачала головой Акимовна.

— Уважь дочку, уважь, — вмешался Панюхай.

— Уважу, — и она стала разминать ложечкой в стакане ломтик лимона.

— Тогда и меня уважьте, Акимовна, — и Орлов подал ей на ложечке еще один ломтик.

— Ах, казнители вы мои! — всплеснула руками Акимовна, а сама от удовольствия даже прикрыла глаза.

В разгар чаепития в комнату вплыла раздобревшая Евгенушка и как всегда затараторила быстро и с одышкой, позабыв сказать «здравствуйте»:

— Ой, подруженька!.. Дядя Софрон!.. Акимовна, милая!.. Да какую новость я вам принесла.

— А мне? — поднялся со стула Орлов.

— Ой, Макарович! Да вы же ее не знаете…

Анка прервала подругу:

— Яша, помоги раздеться этой толстушке и веди ее к столу, а я ей чаю налью.

— С лимоном, — пояснила Акимовна.

Усевшись за стол, Евгенушка сказала:

— Ой, подруга, дай отдышаться… — и тут же продолжала: — Таня жива… Таня Зотова… Она домой скоро приедет… Оттуда, из Германии.

— Таня! — разом воскликнули Анка, Панюхай и Акимовна.

— Я помню ее, — сказал Орлов. — У нее голубые глаза. А муж ее такой… скуластый.

— Хотя, правда… вы должны ее помнить, — согласилась Евгенушка.

— Откуда у тебя такая новость? — спросила Анка.

— Виталий написал. Вот… — она вынула из сумочки сложенное треугольником письмо, развернула его дрожащими от волнения пальцами и стала читать…

Виталий Дубов, муж Евгенушки, писал:

«…и вот мы от самой Варшавы без остановки гоним гитлеровских людоедов, днем и ночью ведем ожесточенные бои. Скоро подойдем к Одеру, а за ним недалеко и Берлин. Очень тороплюсь. Заканчиваю приятной для тебя весточкой: вчера мы освободили из концлагеря женщин и девушек, среди них была и Таня Зотова. Вернее, не Таня, а ее тень. Мы не узнали бы ее, но она узнала нас… Не верится? Да, трудно поверить в такую встречу. Митя взял Таню на руки, как пушинку, и залился слезами. Многие воины плакали. Таня до сих пор не может забыть того, как издевался над ней Пашка Белгородцев, когда атаманствовал при фашистах на Бронзовой Косе, а потом продал ее в рабство. Хорошо сделала Акимовна, что пристрелила эту бешеную собаку…

Все освобожденные из концлагеря взяты под медицинский надзор и скоро будут отправлены на родину. Таня расскажет вам все подробно. Целуй дочку.

Виталий…»

— Ну, приятная новость? — спросила Евгенушка, пряча письмо в сумочку.

Но все сидели безмолвными… Акимовна вздохнула и заговорила первой:

— Да-а-а… Много бед причинил этот выродок. Силыча повесил… Аннушку три месяца в погребе держал… Тоже была тень-тенью…

У Анки шевельнулись тонкие брови, и она закусила губу. Тяжело было вспоминать все это. Орлов взял руку жены и нежно погладил ее.

— А сколько он наших людей в Германию отправил?.. Подростков не жалел, душегубил… — продолжала Акимовна. — И над Таней издевался, все принуждал ее, да кукишом подавился… Не таковская Таня… И меня облаял, щенок слюнявый… два зуба вышиб… Молодец Силыч! — и она стукнула ладонью по столу. — При всем народе в морду атаману плюнул. И лютой смерти не побоялся.

— А вы, Акимовна, молодец, что застрелили этого гада, — сказала Евгенушка.

— Это я научил ее из берданки палить, — и Панюхай с важностью погладил рыжеватую бородку. — Дроби не было, так я в патроны волчьи картечины запыжевал.

— Будто знали, отец, что из того дробовика придется по волку стрелять? — посмотрел Орлов на Панюхая.

— По бешеному волку, — уточнила Акимовна. — И батько его, шкуродер, был волком.

Анка заметно нервничала. Ей были неприятны эти разговоры. Она нахмурилась и резко произнесла:

— И охота вам вспоминать о всякой дряни…

— И то правда, голубонька, — согласилась Акимовна, отодвигая стакан. — Спасибо за угощенье, пойду. Мне пора в столовую.

— И мне, — заторопился Панюхай.

— А ты куда, отец? — спросила Анка.

— Сети чинить. Скоро в море пойдем.

— Какое там скоро, когда еще февраль не кончился, — урезонила его Акимовна.

— Э-э-э, мама двоеродная. Сани готовь летом, а дроги зимой.

Акимовна покачала головой:

— Неугомонный ты, Кузьмич. А ну, подай мне пальто. Поухаживай, что ли. А то сколько годов моим женихом прозываешься, а сватов не засылаешь.

— Никак не насмелюсь, Акимовна.

— То-то, — и добродушное ее лицо расплылось в улыбке.

Орлов взял с вазы два лимона и вложил их в руки Акимовны.

— Это вам наш подарок.

— Так много? — запротестовала Акимовна.

— Всего только два, — засмеялся Орлов.

— Берите, берите, — настаивала Анка. — Вы же любите чай с лимоном.

— Благодарствую, родимые, — растроганно проговорила Акимовна.

Панюхай помог Акимовне одеться, и они ушли.

Евгенушка, вздыхая, поглядывала то на Анку, то на Орлова. Анка усмехнулась, спросила подругу:

— Ты чего мнешься? Если что-нибудь сказать хочешь, говори.

— Да вот… хочу с тобой посекретничать. Вы не обидетесь, Яков Макарович?

— Нет, нет. Секретничайте.

— Яшенька у меня не охотник до бабьих сплетен. Идем. — Они перешли в другую комнату. — Ну, что там у тебя?

Евгенушка таинственно прошептала.

— Ты это с каким Иваном переписывашься?

Анка замотала головой:

— Я тебя не понимаю. Откуда ты взяла?

— А вот откуда, — и Евгенушка вынула из сумки конверт. — Я у письмоносца перехватила. Не дай бог мужу в руки попало бы. Читай обратный адрес: Иван Снежкович.

— Что, что?.. — Анка выхватила из ее руки письмо, прочла обратный адрес и расхохоталась. — Яша! Яшенька!

В дверях появился Орлов.

— Что случилось?

— Ты никогда не видел Иванушку-глупыша? — и ткнула пальцем в грудь Евгенушки: — Любуйся! — и снова залилась неудержимым смехом.

— Да что случилось? — недоумевал Орлов.

— Ирина Снежкович прислала мне ответное письмо, а моя подруженька заподозрила меня в измене тебе.

Евгенушка стояла растерянная и обескураженная. Анка вскрыла конверт, быстро пробежала глазами строки короткого письма и сказала:

— Жаль… Ирина приедет только в мае.

— Не велика беда, — беспечно произнес Орлов.

Анка вздрогнула и потемнела в лице.

— Неблагодарный… — по ее щеке скатилась слеза.

Встревоженный Орлов бросился к жене.

— Ты плачешь?.. Почему?..

— Потому, что ты не хочешь, чтобы она приехала сюда.

— Что ты говоришь! — удивился Орлов. — Ирина мне как родная сестра. Ее кровь спасла мне жизнь. Сейчас же напиши ей: ждем, ждем, ждем.

Анка пристально посмотрела в его открытое лицо и улыбнулась.

— Нет, ты добрый, Яшенька.

— А ты? — спросила Евгенушка.

— Не знаю…

— Тоже добрая, хорошая моя, — сказал Орлов, целуя Анку.

IV

В Мариуполь гитлеровцы согнали из прибрежных поселков сотни женщины, девушек и девочек-подростков. Тут же были мужчины и юноши, которые не успели в свое время эвакуироваться и теперь попали к немцам в лапы. Их еще утром построили в колонны и под конвоем повели за город.

— На убой погнали… — скорбно проговорила одна женщина, провожая печальным взглядом уходившие колонны.

К ней подошла стройная, круглолицая девушка с живыми серыми глазами и мотнула головой:

— Нет. Здоровых и молодых они не убивают.

— А куда же их?

— У нас и у них, — кивнула девушка вслед колоннам, — дорога одна: в Германию, на каторгу.