Читать интересную книгу История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Когда была решена (в 171 г.) война против Персея Македонского, сенат приказал призвать как можно больше старых центурионов, многие же из них явились добровольно. 23 примипила обратились к народным трибунам с требованием назначить их на старые посты, раз их уже мобилизовали. Ввиду того что каждому легиону нужен был только один примипил, а имелось в виду сформировать вначале и впоследствии еще 4 резервных легиона, то удовлетворить требование примипилов было невозможно. По-видимому, таким путем рассчитывали сократить набор. Но самое интересное для нас в этом инциденте представляет рассказ сам по себе. Он гласит следующее.

 Набор производился консулами тщательнее, чем обыкновенно. Лициний призвал много старых солдат и центурионов, но многие явились и добровольно, так как знали, насколько разбогатели те, кто участвовал в войнах против Македонии и в Азии против Антиоха. Ввиду того что военные трибуны, которые были когда-то сами центурионами, призывали по своему усмотрению, 23 примипила апеллировали к народным трибунам. Двое из них - Марк Фульвий Нобилиор и Марк Клавдий Марцелл - отослали их к консулам, которые имели право решать, так как им был поручен набор и на них было возложено ведение войны. Остальные народные трибуны обещали центурионам расследовать, на каком основании их призвали, и если тут произошла несправедливость, оказать своим согражданам помощь.

 Дело это разбиралось перед народными трибунами, куда явились старый консул Марк Попилий, призванный в качестве защитника, консул и центурионы. Как только консул потребовал, чтобы дело разбиралось в народном собрании, сейчас же был собран народ. Вместо центурионов говорил Марк Попилий, бывший 2 года назад консулом: "Воины, выслужившие свое время, здоровье которых ослабело от возраста и понесенных трудов, не отказались все-таки послужить на общую пользу, но они не могут позволить, чтобы их назначили на должность ниже той, какую они занимали в период их службы".

 Консул Публий Лициний приказал прочитать сенатские решения, - сначала первое, где сенат объявляет войну Персею, а затем второе, где сенат приказывает призвать как можно больше центурионов, причем не разрешает освобождать от службы ни одного моложе 50 лет. Затем сенат обращается с просьбой, ввиду предстоящей близкой войны, не мешать военным трибунам при производстве набора и не противодействовать консулам при назначении каждому воину той должности, на которой он сможет принести республике наибольшую пользу.

 После того как консул кончил говорить, Спурий Лигустин, один из призванных народными трибунами, просит у консула разрешения обратиться с речью к народу. С общего разрешения начал он говорить: "Граждане, я, Спурий Лигустин, родом из страны Сабинов, из округа, находящегося в долине Сабинских гор; отец оставил мне в наследство участок земли и маленькую хижину, где я родился, где меня воспитали и где я живу и поныне. Когда я вырос, отец дал мне в жены дочь его брата, не принесшую с собою ничего, кроме свободы, целомудрия и такой плодовитости, которой было бы достаточно и для богатого дома. У нас 6 сыновей и 2 дочери; обе уже замужем. Четыре сына уже облачены в мужские тоги, двое носят еще детские одеяния. Я стал солдатом при консулах Публии Сульпиции и Кае Аврелии. Я сражался против царя Филиппа в том войске, которое переправили в Македонию и где я был 2 года простым солдатом; на третий год Тит Фламиний дал мне за храбрость командование над десятой манипулой гастатов. Так как нас после покорения Македонии и Филиппа переправили в Италию и распустили по домам, я тотчас явился добровольцем к консулу Марку Порцию Катону.

Не было более зоркого наблюдателя в ценителя храбрости среди живущих поныне полководцев, чем он; об этом знают все, кто наблюдал его и других начальников во время военной службы. Этот полководец нашел меня достойным командовать первой центурией гастатов. В третий раз я пошел добровольцем в войско, посланное против царя Антиоха. Маний Ацилий передал мне первое место центуриона у принципов. После победы над Антиохом и этолянами нас переправили в Италию, и затем я еще 2 раза служил в легионах, где служба продолжалась один год. Служил я еще 2 раза в Испании, - 1 раз при Квинте Фульвии Флакке и затем при Тиберии Семпронии Гракхе. Флакк взял на свой триумф меня и еще одного взятого им за храбрость из наместничества; Тиберии Семпронии Гракх просил меня идти с ним в наместничество. 4 раза я был примипилом, 34 раза был я за храбрость награжден полководцами; я получил 6 гражданских венков.

 Я провел 22 года на военной службе, а мне больше 50 лет. Если бы я не окончил всего срока службы и возраст не освобождал бы меня, то и в таком случае меня освободили бы, так как я могу вместо себя дать 4 солдат. Но это я говорю о себе; и теперь бы я сам никогда не отказался быть солдатом, пока хоть один формирующий войско нашел бы меня годным. Военные трибуны знают, какого места я достоин; я старался, чтобы никто в войске не превзошел меня храбростью, и я всегда исполнял то, что и другие, находившиеся вместе со мной на войне. Об этом могут свидетельствовать мои военачальники. Так и вы, товарищи, если вы уже благодаря призыву воспользовались своими правами, должны добровольна подчиниться. Вы, которые, будучи юношами, никогда не оспаривали авторитета сената и начальства, и теперь должны правомочному сенату и консулам подчиниться и считать почетными все должности, на которых вы принесете пользу общественному делу".

 После такой речи консул Публий Лициний осыпал его похвалами и повел из собрания в сенат. И здесь он удостоился благодарности, а военные трибуны дали ему, с согласия сената, за храбрость командование над первой манипулой первого легиона. Остальные центурионы отвели свою апелляцию и покорно приняли назначенные им должности.

 Необъяснимо в этом рассказе, почему Лигустин, ратовавший вначале так горячо за центурионов, восстал против их требований потом. Это совпадение заставляет подозревать

Лигустина в неискренности. Произошло ли это событие так или несколько иначе, но речь Лигустина, мнимая или действительная, выражает отношение римской правящей знати к институту центурионов.

Глава IV. МИТРИДАТ.

 Борьба партий, отпадение союзников и гражданская, потрясшая всю Италию война, казалось, грозили распадом Римской мировой державе, не успевшей еще окончательно сформироваться. Это дало смелость каппадокийскому царю восстать против Рима, чтобы отвоевать у него греческий восток и подчинить последний своей власти.

 Митридат был по происхождению перс, - возможно, что он состоял в родстве с ахеменидским царским родом; по образованию и поступкам он был грек, - настоящий продукт слияния народов, произошедшего благодаря Александру Великому. Умной и твердой политикой ему удалось расширить границы своего царства до берега Черного моря, и греки, доведенные до отчаяния управлением и поборами римских чиновников, примкнули к нему в большой своей части, в том числе и афиняне.

 Римское государство казалось совершенно потрясенным. Митридат собрал силы своих территорий под свою единую власть. В хозяйственном и финансовом отношениях Восток, без сомнения, превосходил Запад; эллинство, как и римская эмиграция, в изобилии предоставляло в распоряжение понтийского царя военные и политические таланты и умственные силы своей интеллигенции. Казалось поэтому, что Митридат, будучи и сам бесспорно значительною личностью, мог устоять против Рима.

 И все-таки он был побежден. Греки только частично перешли на его сторону; некоторые государства, - как, например, Родос и Македония, - остались верны Риму, а база, на которую опиралась римская власть, была шире и более военизирована, чем у Митридата. Хотя греки и доставляли ему полководцев и наемников, он мог еще производить вербовку не только среди своих подданных, но и среди воинственных варваров, насколько позволяли ему это его средства. Но ему недоставало того, что теперь являлось силой Рима: сословия солдат с пониманием дисциплины на национально-политической основе, с сознанием своего римско-гражданского достоинства - римского центуриона. Римское государство, невзирая на все внутренние волнения, сохранило еще достаточно устойчивости, чтобы не распасться. Сулла - гениальная личность - стал во главе армии, и римское оружие победило. Как эта победа досталась, мы подробностей не знаем, так как описания ее не имеют большей цены, чем аппиановские рассказы о сражениях с Ганнибалом или рассказы о войне с кимврами и тевтонами. Мемуары самого Суллы, которые приводят Плутарх и другие историки, вероятно, страдают хвастовством и не очень достоверны. В сражении при Херонее Сулла, имея 15 000 чел. пехоты и 1 500 конницы, одержал победу над войском азиатов в 120 000 или, по более скромным подсчетам, в 60 000 чел., предав из них смерти 100 000 или 50 000 и потеряв при этом сам всего 14 воинов, из которых двое впоследствии нашлись. Вероятно, все это сражение - плод фантазии и относится к нападению, которое Сулла почти там же на месте, при Орхомене, через некоторое время отразил, имея перед собой противника - тоже азиата - с 70 000 или 80 000 войском, которое Митридат вместе с 10 000 конницы послал на кораблях при известии о первом поражении. (Один из источников повествует приблизительно то же самое)34.