Читать интересную книгу Культура и мир - Сборник статей

Во-вторых, стоит напомнить обстоятельство, которое всем известно, но не все включают его в обоснование культурологической концепции, что носителем культуры является не только вид Homo Sapiens. Успехи археологии в XX в. не только существенно удревнили возраст культуры: возраст образцов индустрии каменного века, произведенных представителями Homo Habilis – от 3 до 3,7 млн. лет[30] Возраст Homo sapiens sapiens всего 40–50 тыс. лет. Причем, о том, что социальные формы существования присущи животным сообществам вообще, выше уже сказано, но носителями духовной культуры является не только вид Homo sapiens. Неандертальцы, как и синантропы, также имели духовную сферу деятельности, о чем свидетельствуют элементы наличия культа (например, обряд захоронения) и наличие эстетического восприятия. Факт, что культура – не уникальное свойство кроманьонца, а родовое качество высших гоминидов, позволяет заключить, что она возникла как следствие общих естественных процессов. Культура возникла как результат системной эволюции биологических качеств гоминидов, социальной организации и психики.

В-третьих, данные современного социогуманитарного знания[31] позволяют заключить, что духовная культура как специфический вид человеческой деятельности возникла позже материальной. И в свете современных знаний (особенно достижений в археологии трассологических исследований) неверной является распространенная трактовка культурогенеза, которая определяет начало культурогенеза формированием только неоантропов (sapiens), то есть не ранее эпохи ориньяк. Новое направление в археологии – практическая археология – добилась впечатляющих успехов. Эти исследования доказывают, что признаки наличия духовной деятельности намного древнее и относятся, как минимум, к эпохе ашель. Нам трудно судить о когнитивной сфере первых гоминидов или, как их еще называют, архантропов, и тем более, духовной. Мы можем это делать только опосредованно, распредмечивая обнаруженные артефакты. Но имеющийся эмпирический материал свидетельствует о том, что первые материальные признаки культа появляются значительно позже, чем орудийная деятельность, но ранее формирования вида sapiens.

Первые достоверные признаки наличия культа обнаружены академиком Окладниковым в пещере Тешик-Таш. Это захоронение неандертальского мальчика относится к эпохе ашель по технологической датировке, и хронологический возраст его около 140 тыс. лет. Само по себе захоронение свидетельствует о существовании представлений о послесмертном существовании (ранее антропоиды просто бросали своих покойников), но неандертальский мальчик еще был посыпан красной охрой и был ориентирован по солнцу. Свидетельства о наличии духовной культуры в виде орудий труда, напрямую не использовавшиеся в трудовой деятельности,[32] также относятся к этой же эпохе, тогда как возраст самых ранних артефактов, как свидетельствуют последние открытия – 3,6 3,7 млн. лет (Елинек 1982).

Таким образом, следует сделать вывод, как минимум, о более раннем возникновении орудийной деятельности, чем духовной, культовой. Но именно инструментальная технология требует усложнения социальной организации (следствием усложнения технологии является разделение труда), тогда как отправления биологических функций (воспитание потомства) требуют более простой организации, что подтверждается эволюцией социальных институтов (семья – более древний социальный институт, чем классы, государство и т. п.). То есть можно заключить, что первичными, хотя бы по времени возникновения, являются технологическая культура, затем социальная[33] и только потом духовная. Кроме того, практическая археология дает достаточно аргументов, для обоснования вывода, что производство самых древних орудий (галечная культура) не возможна на основе условно-рефлекторной деятельности, которую приписывают архантропам древнейшей олдовайской культуры (Гиря 1997), поэтому следует считать началом культуры как символического способа освоения действительности уже первые артефакты – примитивные чопперы, которые имеют признаки серийности и типичности.

Обозначенные три исходных положения, составляющие теоретическое основание исследования феномена культуры, должны быть дополнены двумя общенаучными принципами, которые являются парадигмальными основаниями современной науки. Это, во-первых, принцип системности, который заключается в том, что не изменение частей определяет свойства целого, а наоборот, изменение организации системы как целого ведет к появлению новых свойств у ее частей. Этому принципу соответствуют изложенные выше факты: новый способ добывания средств обеспечения жизни – орудийная, а затем и производственная деятельность, потребовали себе и новых качеств – способности к прогностическому мышлению, способности к символизации, способности к нормотворчеству и т. д. Во-вторых, это принцип функциональности, который заключается в том, что функция определяет структуру. То есть необходимость выполнять какую-то функцию (обязанность) вызывает к жизни новую структуру. Так необходимость обеспечить точными знаниями индустриальную технологию вызвала к жизни формирование классической науки, которой не возникло в незападных обществах, где доминировали иные формы познания. Возникновение культуры и есть такого рода системный эффект. Как пишет А. С. Кармин, «культура возникает не потому, что у человека появляется разум, а, наоборот, разум у человека развивается потому, что возникает культура» (Кармин 1997: 323). Эта культурологическая концепция имеет естественнонаучное экспериментальное подтверждение. Это не только эмпирически наблюдаемый «эффект Маугли», это экспериментальные доказательства, полученные в ходе психологических исследований (Леонтьев 1972).

Наконец, еще одно положение, которое должно быть исходным, так как является уже фундаментальным в своей сфере, предоставлено наукой, сформировавшейся намного позже культурологии, и поэтому не могло быть использовано для анализа феномена культуры. Речь идет об информационной теории. Попытки построить теорию искусственного интеллекта привели к исследованию человеческого интеллекта и формулированию некоторых принципов работы головного мозга человека и робототехники. Всякая система, способная прогнозировать деятельность и проектировать результаты своей деятельности неизбежно, должна состоять из двух подсистем: решающей текущие задачи и ориентирующейся в реальном пространстве – времени, другой – планирующей поведение системы и «живущей» в будущем; «законодательной» системы и «исполнительной» (Цетлин 1969). Современные исследования функциональной асимметрии головного мозга позволяют заключить, что различия в функционировании полушарий связаны с различным типом выполняемых задач. Левое полушарие связано с анализом речи, последовательностью операций, а правое – с решением пространственных задач, с формированием целостного образа.[34] Правое полушарие управляет движениями человека в конкретном времени в конкретном пространстве, а левое – речевое полушарие занято временными связями, логическими цепочками, установлением последовательностей. Взаимодействие двух полушарий обеспечивает возможность креативной деятельности. Причем, кибернетическая теория хорошо согласуется не только с данными экспериментальной психологии, но и палеопсихологии. Известный антрополог В. В. Бунак на основании анализа морфологических следов асимметрии головного мозга на древних черепах гоминидов сделал вывод о том, что закрепление за левым полушарием функции управления звуковой речью произошло позднее (около 30 тыс. лет назад), чем возникли типизированные, серийные орудия труда, но начало формирования асимметрии относится к более раннему периоду и коррелируют с усложнением орудийной деятельности (Бунак 1980). Исследования В. И. Кочетковой, одной из основателей палеоневрологии, подтвердили, что уже у неандертальцев (в отличие от питекантропов) была развита морфологическая асимметрия мозга и отмечено развитие речевой зоны (зоны Брока и зоны Вернике) (Кочеткова 1973). Но примечательным фактом является то, что морфологические предпосылки в строении головного мозга у неандертальцев уже были, но еще не сформировались специфические характеристики надгортанной полости зева и другие необходимые для артикуляции элементы, отсутствующие у современных младенцев и у древнейших предков человека. Изучение коммуникации глухонемых позволяют предположить, что морфология мозга неандертальцев связана с необходимостью устройств ввода (обработки) и вывода (трансляции) информации невербальным способом – жестами.

Современные комплексные исследования позволяют сделать вывод о том, что основная роль в развитии специализированных устройств ввода и вывода информации (специализированных зон головного мозга) принадлежала необходимости производить орудия труда и сложной совместной деятельности (загонной охоты). При этом интенсивное развитие левого полушария, ответственного за переработку вербальной – символической[35] информации последовало за усложнением трудовой деятельности (появление составных орудий, использование вспомогательных орудий для изготовления орудий труда, использование огня). Конкуренция между палеоантропами, которая продолжалась сотни тысяч лет,[36] была выиграна представителями года Homo, имевшими более совершенные способности к символизации, с которой связана целеполагающая деятельность. Дальнейшее совершенствование орудий труда, производственной деятельности было связано с развитием функций левого полушария – планирования. Планирование осуществляется посредством символизации реальности и созданием проекта деятельности в абстрактной символической форме. Помимо собственно речевой деятельности, способом символизации реальности является миф. Миф – это не только эмоционально-образное отражение действительности, но еще и начальный этап формирования абстрактных представлений. Поэтому закономерно, что общества, которые имеют более развитые мифо-символические способы отражения реальности, имеют и большие способности к планированию, проектированию и более сложные технологии. Искусство как форма духовной культуры, являясь средством символизации, возникает так же не ранее эпохи мустье.[37] И миф, и искусство – не являются непосредственными средствами обеспечения жизни, но они являются важными средствами символизации, как инструмента планирования, средствами мотивации на деятельность, непосредственно не связанную с выживанием, и средством целеполагания, обеспечивающим формирование долгосрочных целей.