так, — лениво отзывается Генерал, — как ты поняла, для меня не секрет, что вот эта мордашка является твоей родственной душой. Мы с тобой чуть не подвели его под монастырь и, я полагаю, сейчас он пытается в короткий срок залатать душевные раны, чтобы двинуться за нами. Но душа не сможет восстановиться, зная, что её пара в опасности. А ты в опасности, — хмыкает он, почёсывая бровь. — И он тоже. И как только ты нападёшь на меня, то он пострадает в первую очередь. Моя нежить везде…
Эсфирь делает короткий выдох, а затем такой же вдох. Плечи напрягаются. Она знала! Демон, всё это время знала!
— Кристайн… — чуть ли не шипит ведьма.
— Она самая. Но ты не забывай, что и она может поцеловать его или даже снять боль в своей постели… как думаешь, ты выживешь?
«Камелии рост в могиле борозд…»
Не выживет. Ни при каком раскладе. В ближайший промежуток времени она умрёт и неважно от чего. Исход будет одинаково мёртвым.
— Я живучая, — скалится Эсфирь, скользя по до боли родным чертам лица.
«Пожалуйста, окажись моим Видаром. Усмехнись. Смейся. Издевайся. Только скажи, что всё это — твоя шутка, чтобы проучить меня, чтобы показать, что моё маржанское место в твоих ногах. Пожалуйста, окажись им…»
Генерал довольно улыбается, а затем наклоняется к Эсфирь и заправляет выбившуюся кучерявую прядь за ухо. Она не дёргается, но смотрит в прямо глаза с таким гневом, что он должен был возгореться греховным огнём.
— Ну-ну, в конце концов, я не он. Можешь так меня не ненавидеть. Я знаю, что вы терпеть друг друга не можете, — шепчет ей в губы мужчина. — Кристайн рассказывалао каждомвашем шаге.
— Прямо о каждом? — Эсфирь подаётся чуть вперёд, чувствуя кожей жар его губ.
«Пожалуйста… Умоляю, слышишь? Окажись Видаром. Я. Умоляю. Тебя. Скажи, что это ты!»
— О, да. Правда, ваша внезапная свадебка всё испортила, но то с каким лицом ты шла к алтарю — просто песня! Ты ненавидишь его. А он тебя. Как бы вы не старались играть в любовь, ваша ненависть сверкала так, что я жмурился каждую секунду, — Генерал проводит носом по скуле ведьмы, чувствуя, как она сжимает челюсть.
Он усмехается.
«Мне страшно, Видар. Страшно. Было страшно каждый демонов раз, но сейчас я признаюсь тому, кто принял твой облик. Я боюсь. Боюсь, что больше никогда тебя не увижу…», — но ведьма изо всех сил старается заткнуть орущее сердце, чтобы то не нарушило идеально-выверенного поведения.
— Ты прав, — Эсфирь дёргает уголками губ, принимая условия игры.
Генерал Узурпаторов, с глупых заверений Кристайн, утопал во лжи. Он не знал ничего. Не знал, что взгляд ненависти Видара синонимичен самой страстной греховной любви. Не знал, что на демоновом балконе Видар пил ради неё вино. Не знал, что он поступился собственной гордостью ради неё.
И, кто бы мог подумать, что позиция Видара — «иметь выгоду со всего, что движется и не движется», так сыграет на руку. Генерал Узурпаторов искренне верил, что ведьма выгодна Кровавому Королю, ни больше, ни меньше.
Но никто, включая ведьму, не мог даже подумать, что выгода эта исходила не от разума. От души. Эсфирь нужна его душе.
В разноцветных глазах сверкает бесовской огонёк. Она так долго дурила всех вокруг, что сама же не поняла, как тоже провернул король.
Он любил её. Пусть во многом его действия диктовались родственной связью, пусть он старался бежать от проявления чувств так далеко, как мог, пусть он совершал от этого ошибку за ошибкой, но… Онлюбил. Знал, что она чувствует себя чужой и старался подарить частичку дома. Разрешил присутствие братьев при дворе. Закрывал глаза на многие выходки. Всегда появлялся в те моменты, когда ей было плохо и встряхивал её, а в некоторых случаях — заступался.
Нет, Эсфирь ни в коем случае не оправдывала этими крупицами ворох остальных ошибок и отношения к ней. Пусть и от не знания, но он провоцировал и подставлял её каждый демонов раз: ненависть двора, предвзятое отношение, пытки — всё это вряд ли когда-либо канет в Вечность и посмертие. Но, возможно, если Судьба даст им шанс, они смогут распутать клубок из недосказанности, недопонимания и ненависти. И,может быть, поймут, как двигаться дальше, не причиняя друг другу адской боли.
— А потому, милая, не рыпайся. Тыразрушишьсвязь, ослабишь своего расчудесного короля, напитаешь сердце первородным грехом, откроешь нам, где оно находится и, в целом, будешь самой милой ведьмой на свете.
Генерал оставляет мягкий поцелуй на фарфоровой щеке.
Эсфирь дёргает бровью, растягивая губы в ядовитой улыбке, но внутренности трепыхались как мотыльки с обожжёнными крыльями на земле. Если несколько дней в подряд Видар с пеной у рта доказывал, что её старший брат послужил приманкой для ведьмы, то сейчас сама ведьма оказалось приманкой для Видара.
Эсфирь подавляет желание резко поднять глаза. Осознание того, что они любили друг друга — щиплет под веками. Порвав связь, она причинит обоим невыносимую боль, но… не ослабит его, не посягнёт на силу. Почему-то она в этом уверенна.
— Может, уже явишь себя? Жуть, как интересна внешность гостя моей свадьбы, что не купился на любовный спектакль.
«Я никогда не смогла бы даже мысленно признаться в этом тебе, но… сейчас у меня идеальный шанс, потому что передо мной лишь твоё подобие. Я тоже люблю тебя, Видар. Я беру все свои слова ненависти обратно. Я бы не пошла на разрыв связи, если бы не знала, что только так спасу тебе жизнь и освобожу от себя. Если моя душа тебя любит, значит, любит и сердце. И разум. И мы оба знаем, что бежать от этого бесполезно. Я тоже люблю тебя, несмотря на то, что наша любовь похожа на демонову войну. Пожалуйста, не приходи за мной. Не заставляй меня делать тебе больнее, чем может быть. Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня по-настоящему. Я не хочу, чтобы последним, что я увижу, был такой твой взгляд, полный пустоты и безразличия…»
— Так не терпится посмотреть на меня? — довольно хмыкает он, а затем ударяет тростью по полу кареты.
Чары рассыпаются, а вслед за ними во прах обращается и мысленное признание ведьмы. Только если облик Видара растаял бесследно, то мысленный монолог осыпался в лёгкие, окутав по пути альвеолы. Кажется, дышать стало сложнее.
Ведьма прикладывает огромные усилия, чтобы оценивающе вздёрнуть бровь.
Перед ней сидел герцог Тропы Ливней — Таттиус Имбрем Орфей Цтир. Он сверкал разноцветными глазами, а шрам рассекающий глаз уродливо нарывал.
Только спустя несколько