— Сволочь! — взревел Виталий, безуспешно пытаясь подняться. — Гнида! Убью, падаль!
— Закусаешь до смерти? — Лешка усмехнулся, потом ударом ноги перевернул его на спину, вдавил ногу ему в живот, и Воробьев закашлялся. — Кстати, ты не приметил тут недавно двух девчонок, а? Занятно, я ведь их тут не планировал.
— Это сон! — закричал Виталий. — Я не верю в это! Все это сон!
— Иные сны нельзя отличить от жизни, — заметил Лешка, убирая ногу. — А ты сейчас живешь. Я могу повторить это. Я могу сделать это бесконечным. Я могу сделать это и хуже!
— Я все равно проснусь! Я проснусь!
— Ну, так просыпайся же! — сказал Лешка и ударил его ногой в бок.
* * *
Он стоял на обочине дороги, и ему было восемь лет. Он осознал это сразу же, как и твердый асфальт под ногами, и тяжесть чуть теплого от дневного солнца камня в правой руке. Но этого не могло быть, потому что ему было не восемь, ему было…
Сколько?
А потом ему в уши ударил крик — страшный, полный муки, высокий вибрирующий вопль, и он знал, чей это крик, даже еще не взглянув на дорогу, — он знал, что там в луже крови бьется Бэк — его Бэк, веселый вислоухий, лохматый пес, которого только что сбила промчавшаяся машина — сбила и улетела прочь, и ее водитель уже, наверное, забыл об этом. А Бэк кричал. Виталий уже знал, что никто не в силах ему помочь, но он никак не умирал, он кричал. Ни одно существо в мире не должно так кричать, ни одно существо в мире не должно испытывать такой боли!
Он опустил взгляд вниз, потом зажмурился, сжав зубы. Ведь это уже было когда-то, кажется, было… Почему же это происходит снова?!
Не верь ему! Это — лишь иллюзия!
Кто это сказал? И для чего?
Виталий шагнул вперед и опустился на колени рядом с умирающим псом. Карие собачьи глаза смотрели на него в упор, полные боли, ужаса и беспредельного укора.
Как ты допустил это, хозяин? Помоги мне! Почему ты мне не помогаешь? Для чего тебе этот камень?
— Бэк… — прошептал он и дотронулся дрожащими пальцами до его широкого лба, до свисающего лохматого уха. — Прости меня, пожалуйста…
Его правая рука резко взлетела в воздух и с силой опустила тяжелый камень на лобастую лохматую голову. Раздался страшный, чавкающий звук, и крик сразу оборвался, и в наступившей тишине, он услышал, как вдоль дороги шумят под весенним ветром деревья. Уронив камень, Виталий вытер ладонью мокрое лицо, потом поднял голову и огляделся. Двор был пустынным, и только далеко, возле угла дома стоял какой-то человек. Женщина. На ней было развевающееся на ветру темное пальто, светло-каштановые волосы вились вокруг головы, словно растревоженные змеи. Что-то в женщине показалось ему странным. Он не сразу понял, что именно, и только приглядевшись, увидел, что у женщины нет лица. Там, где должны были находиться нос, рот, глаза, была лишь гладкая кожа — белый овал над черным воротником. Тем не менее, женщина смотрела на него, и Виталий знал, что она его видит.
Ее нужно было помнить…
Но почему?..
Виталий посмотрел на мертвого пса и поднялся. Нужно было убрать его с дороги, нужно было…
Бэк приподнял разбитую голову.
Виталий судорожно сглотнул и сделал шаг назад, наткнулся на бордюр и чуть не упал. Бэк медленно, рывками поднимал с асфальта свое изломанное, почти разорванное пополам тело, дрожа и пьяно шатаясь. Внутренности вывалились и влажно шлепали по серому камню, собирая пыль и мелкий мусор.
— Бэк… — прошептал Виталий и снова шагнул назад, не понимая, что происходит. В конце концов, он был всего лишь мальчишкой мальчишкой? и ему было очень страшно. Бэк ведь был мертв — неужели он ошибся?! Неужели он проломил череп любимому псу, хотя тот, на самом деле, не был так уж серьезно ранен, как ему показалось?!
Бэк повернул голову, отыскал его неподвижным взглядом и, вздернув верхнюю губу, зарычал. В чуть суженных глазах горела жуткая, потусторонняя ненависть и злоба, из пасти тянулись темные нити слюны, солнце блестело на мощных острых клыках. Он покачнулся, потом медленно пошел на Виталия, припадая на переднюю лапу, вывернутую под немыслимым углом, и волоча за собой внутренности. Виталий попятился, потом развернулся, и в тот же момент Бэк прыгнул, покрыв одним прыжком огромное расстояние, сбил его с ног и повалил на спину. Долю секунды Виталий видел над собой его страшные сверкающие глаза и раскрытую пасть, из которой тянуло смрадом, потом эта пасть качнулась вниз, и клыки вонзились ему в горло, раздирая его в клочья. Он закричал, пытаясь отбиваться, но это уже было бесполезно, и крик сразу же превратился в булькающий хрип, он чувствовал, как из разорванного горла вместе с кровью и болью выходит воздух. Виталий закрыл глаза…
И проснулся.
* * *
Была ночь. Он стоял на каком-то диком пустыре среди груд мусора, накрепко примотанный веревкой к толстому стволу дерева, и, крича, отчаянно дергался, пытаясь освободиться, но те, кто привязывал, знали свое дело, и у него ничего не получалось, и никто не приходил на его крик — никто его не слышал. Неподалеку, на чистом пятачке земли, покрытом жухлой прошлогодней травой, горел небольшой костер, бросая вокруг прыгающие алые отсветы, и суматошные пугливые тени суетились между ними, и сквозь этот танец теней и света Виталий смотрел, как пятеро пьяных, здоровенных, гогочущих мужиков по очереди насилуют его сестру — снова и снова, и ничего не мог сделать, мог только кричать. Веревки держали намертво, словно он был не привязан, а прикован, и освободиться он мог, только прорвав свою плоть… наверное, он и сделал бы это, в конце концов, глядя на ее смятое, обнаженное тело, на дергающееся в такт толчкам бледное лицо, на закрытые глаза и закушенные губы… Неподалеку от костра лежал лохматый вислоухий пес и с интересом наблюдал за происходящим. Не выдержав, Виталий попытался закрыть глаза, но обнаружил, что у него нет век.
— Не смотри, не верь ему, — сказал рядом чей-то голос, и повернув голову, Виталий увидел рядом безликую женщину в черном пальто. Он знал ее голос. Это был голос…
— Да что ж это такое?! — полусердито-полувесело воскликнул кто-то с другой стороны от него. — Что ж ты такой неугомонный, всюду ее с собой таскаешь?! А ну сгинь!
Пустой воздух схлопнулся на том месте, где только что стояла женщина, и Виталий сдвинул брови — ее исчезновение почему-то принесло еще один всплеск боли. Потом он взглянул на человека, который, помахивая звякающими ключами, приветливо ему улыбался. Он знал этого человека. И тут же осознал, что знает и все остальное.
— Ну, как? Нравится? — спросил Лешка, потом театральным жестом прижал ладони к груди. — Ой, прости, я тебе обзор загораживаю, да?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});