Около 7 часов вечера «воздушный корабль» был готов к полёту. Спельтерини и Загоскин уже устроились в корзине аэростата, когда на эстраде появилась Леона Дар — красивая женщина в ярко-лиловом костюме, плотно облегавшем её стройную фигуру. Грациозно раскланявшись с публикой, она по ковровой дорожке прошла к аэростату, взяла загубник, руками ухватилась за трапецию и повисла под корзиной, приподнятой над землёй. «Пускайте!» — скомандовал Спельтерини. Под гром духового оркестра и бурю рукоплесканий шар стал плавно подниматься вверх. Едва он достиг высоты 30–40 метров, как Леона Дар бросила трапецию и, широко раскинув руки в стороны, продолжала полёт, держась лишь за один каучуковый зажим. «Картина, развернувшаяся под нашими ногами, не поддаётся никакому описанию, — вспоминал профессор Загоскин. — Надо самому пережить эту волшебную страницу сказок, чтобы иметь о ней точное представление». Далеко внизу остался Панаевский сад, из которого доносились звуки оркестра. Аэростат медленно плыл над вечерней Казанью. «Испытывал ли я чувство страха? — писал Загоскин спустя три дня после полёта. — Будучи далёк от мысли бравировать и рисоваться, я, положа руку на сердце, отвечу, что — нет. Впрочем, виноват, было в первые минуты нашего полёта обстоятельство, которое заставляло сердце моё биться очень и очень беспокойно. Это — отчаянная смелость госпожи Леоны Дар, висевшей внизу. Жутко было видеть сквозь открытый у наших ног люк неустрашимую аэронавтку, эффектно распластавшуюся в воздухе. Обращённое к нам в люк красивое лицо Леоны Дар дышало смелостью и энергией, тогда как челюсти её с судорожной силой стискивали каучуковый зажим. Волосы становились дыбом при взгляде на отчаянную аэронавтку». Когда Леона Дар поднялась в корзину, лицо её, по словам профессора, горело, а глаза лихорадочно блестели. Она, тяжело дыша, почти в полном изнеможении склонилась на борт. Два-три глотка коньяка, предусмотрительно захваченного Спельтерини с собой, привели её в чувство. Шар опустился в окрестностях Казани, и в тот же вечер аэронавты возвратились в Панаевский сад.
Воздушное путешествие очаровало казанского профессора. «Буду только ждать случая возобновить это дивное наслаждение», — писал он. И мечта его скоро сбылась. Через пять дней, 15 августа, он вместе с Леоной Дар и Спельтерини совершил второй полёт. Подготовка к полёту сильно затянулась, её пришлось вести под дождём, и старт состоялся лишь поздно вечером. После номера Леоны Дар воздушное течение понесло аэростат к лесу! На беду, шар начал быстро терять высоту. За борт полетело всё, что можно было выбросить: гайдроп (канат, смягчающий посадку), верёвочная лестница, трапеция, провизия и даже гардеробная корзинка Леоны Дар. С большим трудом удалось дотянуть до ровного места. Опустились уже в полной темноте. Воздухоплаватели обнялись и поздравили друг друга со счастливым исходом полёта.
Вскоре в Казани вышла в свет брошюра Загоскина под названием «На аэростате. Из впечатлений воздушного путешествия». Тогда же он обратился через газету «Волжский вечер» с предложением обсудить, что значила беспредельная отвага Леоны Дар, граничившая, по его мнению, с безумием. Он считал, что воздушная гимнастка совершает столь отчаянные полёты в гипнотическом состоянии. Но так ли это? «Было бы желательно, — писал Загоскин, — чтобы ответ на мой вопрос дали специалисты». В газете развернулась настоящая дискуссия, но к общему мнению прийти так и не удалось. Один из казанских врачей призывал «из чувства сострадания не дозволять Леоне Дар её полётов» и прекратить их, хотя бы и «административным порядком».
О дальнейшей судьбе бесстрашной аэронавтки известно немного. Её компаньон Эдуард Спельтерини прославил себя многократными перелётами через Альпы. Он первым начал полёты в Южной Африке. Ему удалось установить мировой рекорд для аэростатов, поднявшись на высоту более 10 тысяч метров. Но летал он уже без Леоны Дар.
В 1896 году с отчаянной воздухоплавательницей встретился французский журналист Де-Фретт. «Я был представлен Леоне Дар общим нашим другом, — вспоминал Де-Фретт. — Гимнастка припомнила случай, когда оборвалась-таки в воздухе, но, к счастью, как раз над крышей пятиэтажного дома, на которую она приземлилась».
«Никогда не забуду обеда, состоявшегося у неё в первый день нашего знакомства, — писал французский журналист. — После основательного возлияния мы сели за стол. Каково же было моё удивление поданному супу… из коньяка. Следующее блюдо оказалось с вином. Соус третьего — из виски. Когда же очередь дошла до жареной курицы, голова нашей хозяйки, уже покачивавшаяся на грациозных плечах, наконец опустилась на стол. Спустя несколько мгновений раздался храп (как замечательно может храпеть красивая женщина!), давший нам понять, что Леона крепко спит».
Прошло около четырёх лет после гастролей Леоны Дар в России, и у неё появился последователь, москвич, разносторонний спортсмен Жан Овербек. Он начал демонстрировать полёты, держась зубами за платок, привязанный к корзине воздушного шара. Проделывал он в воздухе и рискованные гимнастические упражнения. В это время Леона Дар уже не выступала. Совершив ровно 99 своих впечатляющих полётов и будучи суеверной, она не захотела рисковать своей жизнью, чтобы подняться в небо в сотый раз.
Буатье де Кольта, или Неразгаданная тайна
(По материалам А. Седова)
Среди иллюзионистов и фокусников всех времён и народов француз Буатье де Кольта — один из самых известных. Он сыграл выдающуюся роль в развитии этого вида искусства, и многим казался не просто талантливым артистом, но настоящим магом и чародеем. Да и неудивительно. Представьте, что на арене цирка стояла высокая лестница, удерживаемая боковыми растяжками. Буатье подходил к ней и начинал медленно подниматься. Когда артист находился уже почти на самом верху лестницы, он вдруг исчезал, словно растворялся в воздухе. Как это происходило? Ведь лестница стояла в центре манежа, в лучах прожекторов, окружённая со всех сторон зрителями. Спрятаться Буатье никуда не мог. Номер выглядел чудом, недаром иллюзион этот назывался «Тайна».
Буатье начал показывать фокусы как любитель. Его трюки с картами в кафе города Лиона вызывали восхищение. Недаром посетители кафе прозвали Буатье человеком с пальцами феи. Потом он стал демонстрировать и более сложные фокусы: извлекал из платка горящие свечи, писал слова и цифры на чёрной доске, не прикасаясь к ней.
Был тогда Буатье ещё совсем юным. Отец его, преуспевающий торговец шёлком, мечтал увидеть сына священником. Будущий иллюзионист некоторое время учился в семинарии, но вскоре оставил её и поступил в Академию художеств. Отец смирился. Однако фокусы всё больше и больше захватывали Буатье. Однажды в кафе, где он выступал, к нему подошёл бродячий фокусник, венгерский эмигрант Юлиуш Видош де Кольта. Странствующий циркач сразу же разгадал, какой талант кроется в фокуснике-любителе. В тот важный для Буатье вечер они проговорили за бутылкой вина несколько часов. Кольта пригласил молодого фокусника в свою труппу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});