Читать интересную книгу История Литвы с древнейших времен до 1569 года - Эдвардас ГУДАВИЧЮС

В первой трети XVI в. в Литве уже появились небольшие политические трактаты. Лавр Мендзылеский (правда, как и автор «Агенды» 1499 г. Мартин, поляк-иммигрант) в 1514 г. издал «Описание турецкого могущества». Уровень и возможности юристов-практиков продемонстрировала кодификация I Литовского статута. Латинскую редакцию I Литовского статута, помимо вступления Альберта Гаштольда, дополнил «Панегирик Гаштольдам» (1530 г.), написанный его секретарем Богданом Семашкой. Чертами трактата обладает и панегирический мемориал великой княгине Боне, сочиненный Альбертом Гаштольдом (1525 г.), отвергающий жалобы Константина Острогского и демонстрирующий явный национальный литовский эгоцентризм. Трактатами без всяких скидок следует назвать «Размышления» того же канцлера, излагающие концепцию национального права.

Медленнее всего зачиналась художественная литература. Это было следствием особенностей практической письменной культуры и того, что в школах преподавался лишь тривиум. Тема отважных литовских воинов зазвучала в начале XVI в. в произведениях польских поэтов Иоанна из Вислицы и Андрея Кшицкого, писавших по латыни. Живший в Литве Николай Гусовиан издал в Кракове в 1523 г. «Песнь о зубре, образе его и свирепости, и как на него охотиться» и в 1524 г. «Новую и чудесную победу над турками в июле месяце». В первой поэме был создан прекрасный образ лесной Литвы и воспет Витовт Великий. Вторая поэма, в которой описана победа польско-литовского войска у Трембовли, лишь дополнила высокохудожественный образ Литвы, созданный за год до этого. Творчество самих литовцев или жителей Литовского государства успешнее проявлялось в жанре хроники, что объясняется скорым ростом национального самосознания. Уже при Витовте Великом столкнулись потребности монарха, знавшего центрально-европейскую историческую литературу, и письменная традиция русских летописей. Основой жалобы Витовта на Ягайло (врученной руководству Тевтонского ордена в 1390 г.) было написанное по-русински хроникальное повествование о событиях (приблизительно) конца XIV в. под названием «Начало рода литовцев». Подготовка к коронации Витовта породила панегирик монарху, созданный писарем Тимофеем (1428 г.). Литовская историография избрала путь европейских хроник, однако опиралась на русинский язык и поэтику русской художественной прозы. /479/ Бурные события тридцатых годов XV в. и переезд великого князя в Польшу помешали развитию хроник при монаршем дворе. Исторические творения, посвященные Литве, были в 1446 г. включены в свод, сделанный в Смоленске. В Литве он называется краткой редакцией Литовских хроник (летописей), но на самом деле это была компиляция, вполне типичная для Западной Руси как локального центра летописания. Он, правда, включал еще два произведения, посвященных литовской истории («Хронику о Подолье», «Сказание о борьбе Сигизмунда и Швитригайло»), однако его ядро составил свод русских летописей, повествующих о русской истории. Все же эта компиляция помогла распространению первых творений, посвященных истории Литвы. Именно от нее пошла новая волна литовской историографии, зародившаяся в панских имениях. Эта историография создала новую Литовскую хронику, освещающую историю всей страны и литовского народа. Из т. н. краткой редакции Литовских хроник были взяты произведения о Литве, составлявшие новейшую литовскую историю той поры (события конца XIV – середины XV в., дополненные вставками о событиях рубежа XV–XVI в.). Древняя история Литвы (до Гедимина) была фантастическим повествованием, генеалогическим полотном о литовских князьях и их подвигах. Прародителями литовцев были названы римляне, прибывшие в Литву в I в. после Рождества Христова под командой некоего Палемона, родственника императора Нерона. Во второй половине XV в. распространились разнообразные легенды о происхождении литовцев (их зафиксировали Филипп Калимах и Ян Длугош); в этих легендах преобладал римский акцент. Он, вне сомнения, сложился у литовской интеллигенции на основе некоторого внешнего сходства литовского и латинского языков. В ту пору это был весомый аргумент, которому верили как сами просвещенные литовцы, так и значительная часть их оппонентов. Подобная идея явилась, когда литовские студенты познакомились со средневековой историографией народов Европы и принятыми ею способами отыскания национальных корней. Это была т. н. промежуточная (средняя) редакция Литовских хроник. В первой половине двадцатых годов XVI в. в окружении Альберта Гаштольда из нее была сделана расширенная редакция, известная в литературе под именем Хроники Быховца, заполнившая прежние пробелы описанием упущенных событий (напр., битвы при Грюнвальде) и переместившая «прибытие римлян» в V век. В начале XVI в. была написана история правления Александра II, однако до нас она не дошла. Литовская историография, создавшая национальную хронику, удовлетворила потребность в национально-концептуальном освещении прошлого.

Молодая литовская культурная элита с начала XVI в. приступила к творческой деятельности. /480/

к. Выработка литовской

цивилизационной монады

Люсьен Февр (основатель и представитель французской школы «Анналов», наиболее глубоко и всесторонне развившей историческую науку), с вершин современности критически оценивая изображение хода человеческой цивилизации, данное Освальдом Шпенглером и Арнольдом Тойнби, все же признает определенную концептуальную жизненность последней. Литву, принявшую католическую веру, А. Тойнби характеризует как приобщившуюся к западно-европейской цивилизации. То же самое констатировал и другой, великолепно оценивший эту цивилизацию, создатель «Анналов» Жак Ле Гофф.

Приобщение было лишь началом трудного восприятия ценностей цивилизации, приспособления к ним и выработки собственной системы подобных ценностей. Литва вошла в восточную часть центрально-европейского ареала, который Генрик Самсонович назвал «диким западом» средневековой Европы. На этом «диком западе» Литва была наиболее удаленным от культурных центров и отсталым медвежьим углом. Таково было положение Литвы в западноевропейской цивилизации. Во времена, когда Литва приняла крещение, сама эта цивилизация, по словам Иоганна Гейзинги, переживала осень, оставив позади все иные цивилизации и став лидером всемирной истории. Спустя столетие после 1387 г., Христофор Колумб высадился в Америке. Началась эпоха колониализма, сделавшая большинство цивилизаций объектом эксплуатации со стороны европейцев. Литва приобщилась к Европе все-таки в качестве субъекта, пусть и последнего.

Позицию субъекта обеспечило Литве ее государство. Государственная организация выдвинула приоритет политических нужд, и эти нужды волей-неволей сделались осью, координирующей все иные потребности. Политическая культура Литвы, ставшая европейской до окончательного крещения страны, выполнила роль фермента в процессе европеизации всех других культурных сфер. Государство привлекло к страну католическую Церковь, создало культурный феномен канцелярий, целенаправленными правовыми рецепциями форсировало развитие сословных структур со всеми /481/ вытекающими последствиями. Когда в Европе началась реформация, Литва уже была, хотя бы поверхностно, европейской. Этой европеизации еще многого недоставало, однако она тем не менее происходила. Литовские дворяне и мещане свои самые важные дела решали на бумаге, в судах Литвы споры решались на базе тех же категорий, в храмах совершалась та же литургия, мышление оперировало теми же понятиями, ценностями и теми же суевериями, что в Польше и Германии. Там всего этого было больше и лучшего качества, но речь шла о разновидностях одной и той же кондиции. Литовские дворяне и мещане ощутили себя католиками («христианами» – не схизматиками и не мусульманами), т. е. европейским народом. Когда начались войны с Россией, литовским «верхам» пришло в голову объявить против нее в других странах Европы крестовый поход, как это делали ливонские немцы.

За 100–150 лет Литва освоила образ жизни, регулируемый письменностью, ввела, пусть и не полностью, преподавание свободных искусств, создала зрелую систему феодального права, восприняла художественные принципы готики, обрела национальную хронику, научилась обращаться с латынью – языком международного общения и науки, начала развивать религиозную письменность на родном языке, овладела, пусть на самом низком уровне, европейской философской терминологией и христианским мировоззрением. Это, правда, было совершено лишь в среде правящего меньшинства, но это был перелом, а если говорить о быстроте свершений – это был прыжок. Так быстро подобное не происходило ни в одной европейской стране, и результат прыжка является литовским историческим феноменом. Однако была у этого феномена и оборотная сторона. Условия, позволившие Литве воспользоваться достижениями эпохи позднего средневековья и гуманизма (которыми в свое время не располагали другие народы Европы), направили освоение этих достижений по искривленному направлению поспешного творчества. Возможности освоения превратились в возможность утраты общественного положения собственным языком. Литовская модель европейской культуры создавалась на основе чужих языков (русинского, позже – польского). Несмотря на это, когда на сословном уровне возникло литовское национальное самосознание, эта модель все-таки была создана. Литва завоевала положение субъекта в западно-европейской цивилизации, стала монадой европейской цивилизации. /482/