Читать интересную книгу Война империй. Тайная история борьбы Англии против России - Андрей Медведев

Ташкент, 19 в.

Часть Ташкента, где размещалась резиденция губернатора и русские казармы, была не очень большой. Русские построили дома-мазанки для офицеров и чиновников, с белеными стенами, посадили пирамидальные тополя. Дом Кауфмана ничем не отличался от жилищ остальных офицеров. Такой же небольшой и довольно неуютный. Именно в нем туркестанский генерал-губернатор написал два письма: хивинскому хану Мухаммед-Рахиму и кокандскому Худояру. Он сообщал о своем назначении и предлагал установить мирные отношения, наладить торговые связи, отказаться от набегов на русские поселения. Эмиру Бухары Кауфман послал копию Царского манифеста о его назначении и проект соглашения между Россией и Бухарой.

Ответных посланий пришлось ждать долго. В феврале 1868 года пришло письмо из Хивы, да и то не от хана, а от его кушбеги — премьер-министра и министра финансов одновременно, где тот в довольно развязной форме наставлял русского губернатора, как тому следует себя вести в отношении Хивы. Чуть раньше пришел ответ от кокандского хана Худояра. Он согласился заключить торговый договор на русских условиях. Для русских купцов устанавливались четкие пошлины на ввозимые товары, им гарантировалось свободное и безопасное пребывание в ханстве, на территории Коканда могли теперь работать российские торговые агенты.

Дольше всех думал, как ему поступить, бухарский эмир Музаффар, сын Насруллы. Как и отец, был он правителем суровым и к власти пришел вопреки родительской воле. Насрулла хотел передать власть внуку. Вот что писал про это бухарский литератор и историк Ахмад Дониш:

«Укрепившись на престоле, эмир Музаффар жестоко расправился с теми, кто ратовал за выполнение завещания. Внук, который по завещанию должен был наследовать Насрулло, тоже сбежал и скрылся из Бухары. Эмир уничтожил всех его сыновей и внуков, и ни один из них не смог спастись в какой-либо области. Очень скоро он сместил с должностей вазиров и других высших чиновников, назначенных отцом, конфисковал их имущество и назначил на их места своих верных людей. Войско и народ были недовольны этими действиями эмира»[219].

Музаффар понимал, что русские — это серьезный противник, и он пытался собрать нечто вроде военного союза, насколько это в Азии в тех условиях было возможно, учитывая, как там относились к договорам и союзам. Он вел переговоры с Хивой, Афганистаном, уговаривал Коканд, отправлял посланцев в Турцию и даже к англичанам в Калькутту. Турки и англичане от возможности повоевать с русскими в Азии сразу же отказались. Остальные «друзья» и «союзники» кормили Музаффара обещаниями. При этом сам эмир, может, и отказался бы воевать с русскими, но на него давило местное духовенство, заявляя, что он просто обязан вести войну с кафирами, то есть неверными. Противопоставить себя духовным лидерам он никак не мог. Эмир полагал, что с русскими он сможет справиться, просто собрав большую армию. Ведь группировка под командованием Кауфмана была совсем не велика: чуть больше восьми тысяч солдат и офицеров, общая нехватка личного состава была около трех тысяч человек, в казачьих подразделениях не хватало более четырех тысяч. Было недостаточно артиллеристов и инженеров. Солдаты и офицеры постоянно болели из-за непривычного климата и плохой воды. Все страдали от малярии, хинина, то есть самого простого лекарства от малярии, не было, за год в военных подразделениях умерли почти 800 человек. И в действительности, даже год спустя, в 1869 году, Кауфман писал в столицу Милютину о нехватке личного состава и недостаточной подготовке.

«Администрация свое дело делает, но надо, чтобы она его делала со спокойным духом, а не под влиянием страха за свое существование. Если только есть возможность формировать внутри Империи местные войска, то убедительно прошу Вас, Дмитрий Алексеевич, помогите этим делом. Право дороже будет стоить усмирение какого-нибудь мятежа, или ведение войны, которая возбудиться вследствии слабости нашей, как это бывало до сих пор. Война и мятеж нам очень дорого стоят. Я ведь не Бог знает что прошу. Дайте нам местные войска и 3-ий стрелковый б[атальон] и не расформировывайте линейных бат[альо]нов. Если Вы возьмете у меня 2 батальона, кроме казачьего, то это значит другими словами — взять 10 рот с поля битвы; а когда армию свою считаешь ротами, то 10 рот не малая цифра. Я говорю об усилении с такою уверенностью, потому что знаю положение дел и убежден что верно оцениваю его. Одна ошибка, промах какой-нибудь, может поднять здесь многое»[220].

Бухарские шпионы все это видели и сообщали, что воевать будет не трудно: «Русские вымирают, их осталось очень и очень мало, отчего ярым-падшо решил бежать в Петербург». Ярым-падшо, в переводе «полуцарь», полупадишах — это прозвище Кауфмана. Настолько важной персоной его считали, хотя и пытались с ним не считаться. К весне 1868 года эмир Бухары собрал приличную группировку. 12 батальонов пехоты, 150 орудий полевой артиллерии, примерно 30 сотен кавалерии. Правда, вооружена армия была вразнобой. У солдат были как кремневые ружья, так и тульские охотничьи двустволки и даже фитильные мушкеты. Боевой подготовкой войск занимались русские дезертиры. Когда войско эмира двинулось к условной, пока не признанной границе, в Ташкенте объявили тревогу.

Первое столкновение с бухарской армией случилось возле Джзака в ночь на 15 апреля. А в конце того же месяца Кауфман с отрядом в 3,5 тысячи человек, 5 сотен казаков при 16 орудиях выдвинулся к Самарканду. Пока отряд шел, к генерал-губернатору стали прибывать переговорщики то от самаркандского бека, то от командующего бухарской армией. Все они убеждали Кауфмана войну не начинать, потому что эмир готов подписать договор. Надо только день-другой переждать, и ответ будет. Понятное дело — бухарцы тянули время. Но Кауфман, все понимая, каждый раз соглашался подождать, считая, что цивилизованные люди и войну ведут цивилизованно. На письма от беков он отвечал так:

«К. П. Кауфман — бухарским бекам.

Лагерь близь Яны-Кургана. 29 апреля 1868 г.

Почтенные беки.

Письмо Ваше я получил. Я остаюсь при прежнем моем желании заключить прочный мир с Бухарою, но пока не получу полного удовлетворения на все мои справедливые требования, буду идти вперед. Чем ближе мы будем друг к другу, тем скорее окончатся переговоры о мире. Поторопитесь выслать утвержденные условия. Если бы вместе с тем приехал ко мне один из Вас, почтенные сановники, для окончательных переговоров со мною, то это ускорило бы развязку дела. Желаю вам добра и спокойствия.

Туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа, генерал-адъютант

К. фон Кауфман»[221].

В итоге, когда русский отряд дошел до реки Зеравшан, а мирного договора так никто и не привез, Кауфман отдал приказ атаковать. Это произошло 1 мая. Солдаты переходили реку по грудь в воде, казаки встали двумя цепями поперек реки и держались за руки, образовав живую цепь. Она ловила тех, кого течение сбивало с ног. Переправа проходила под обстрелом противника — по русским палили 40 орудий с господствующих высот.

Выходя на противоположный берег, русские солдаты ложились на спину и болтали поднятыми ногами. Так они выливали воду из сапог. Бухарцы, наблюдавшие за этим, догадались, что им открылся секрет русского военного мастерства, что именно в этом залог русских побед. И при следующих стычках с русскими войсками бухарцы пытались повторить этот магический обряд, чтобы победить русских. Хотя успеха им это так и не принесло. Это выглядит как анекдот, но об этом рассказывали все участники туркестанских походов. Так что общее состояние военного дела в Азии вполне можно представить.

Вытряхнув воду из сапог, русские пошли в атаку. Бухарские войска бежали, казаки догоняли их и рубили бежавших. Ахмад Дониш описал этот бой возле Зеравшана так:

«Сражавшиеся нашли необходимым бежать: каждый бежал так, как мог бежать, бежали куда глаза глядят, бросали все имущество, снаряжение. Некоторые бежали в сторону русских, и последние, узнав их положение, накормив и напоив, отпускали их. Эмир, загрязнив штаны, тоже убежал. Никто не хотел воевать».

Уже 2 мая Кауфман принимал делегацию от духовенства и политической элиты Самарканда. Ему поднесли дары и просили принять город под власть русского императора. Русский художник Василий Верещагин был участником того похода и приехал в Самарканд 2 мая, на следующий день после сдачи города, по приглашению Кауфмана. В книге воспоминаний он подробно рассказывал, как русские генералы осматривали древнюю столицу великого Тамерлана.

«Все мы, “завоеватели” Самарканда, следом за главным начальником отряда генералом Кауфманом, расположились во дворце эмира.