Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

Вместе с тем, разведение описания по ноэтической и ноэматической сторонам – именно прием, в перспективе, как известно, требующий наложения полученных картин: лейтмотив гуссерлевой феноменологии – не само по себе разведение, а сущностная взаимосвязь ноэматической и ноэтической сторон, которые, тем не менее, должны и могут различаться («главным рубрикам феноменологических исследований» соответствуют «ноэтически-ноэматические сущностные взаимосвязи» – § 135). Предлагаемый нами акцент на ноэтике также никак не исключает, но только отсрочивает внимание к ноэматике (и семантике). Напротив, только вместе они могут стать главными интригообразующими «персонажами» непрямого смысла высказывания.

Здесь предполагается обсудить применительно специально к языку ту тему, что если ноэсы и ноэмы чистого (неязыкового) сознания понимаются как строго коррелирующие друг другу, то языковые модификации ноэматики и ноэтики, будучи, как и в актах сознания, сущностно связаны и скоррелированы, вместе с тем не изоморфны друг другу по строению и локализации в тексте, что каждая – ноэтическая и ноэматическая – сторона языкового высказывания имеет свои особые компоненты в смысловом составе речи. Эффект непрямого смысла, содержащий и ноэтические, и ноэматические компоненты, как раз и связан, как предполагается показать, в том числе и с этой неизоморфностью. Так что речь в тезисе о внимании к ноэтике о другом – о том, что ноэтика, часто ущемляемая в своих лингвистических правах, [279] в частности, в антиинтенционалистских теориях языка, никогда не может (так же, как и ноэматика) быть при рассмотрении языка опущена полностью. Ноэтика вносит свою неотмысливаемую лепту и в смысл высказывания, и во все без исключения реальные языковые явления, всегда имеющие эксплицированную или латентную актовую сторону (номинация, референция, предикация, иллокуция, экспрессивность и т. д. – все это содержит и процессуальный аспект), вопреки тому, что многие из этих тем, в частности – имена, на первый взгляд кажется естественным рассматривать прежде всего сквозь ноэматическую призму. Можно выдвигать и более сильное предположение, что собственно языковую (а не чисто феноменологическую) тематику в некоторых отношениях выгодней первоочередно рассматривать именно сквозь призму ноэтики.

Что же до непрямого говорения, то по отношению к нему первоочередность ноэтической призмы предпочтительней вдвойне; не исключено, что для него именно ноэтика имеет доминирующее значение, если не полностью создавая, то на главных ролях участвуя в самом (остающемся в своем лингвистическом существе не до конца ясным) эффекте «непрямоты» смысла. Если в семантической (объективированно ноэматической) ткани высказывания тот дополнительный смысловой эффект, который здесь назван «непрямым», непосредственно не может быть усмотрен, если он не выводим также и из контекста, из сферы общения, жанра, стиля, ситуации и т. д., то мы попытаемся отыскать его в ноэтике.

§ 4. Ноэтическая синтактика и интерсубъективная эгология. Общая идея феноменологии непрямого говорения. Из всего тематического многообразия ноэтической области чистой феноменологии в феноменологии непрямого говорения выдвигаются на первый план два крупных содержательных блока со своими «наборами» частных подтем.

Первый блок можно условно назвать «поэтической синтактикой в зоне языка». «Ноэтическую синтактику» мы предлагаем понимать здесь в ассоциативном противоположении «синтаксису»: если синтаксис – это последовательное расположение и типы связи объективированно рассматриваемых семантических образований языка и закономерности их сочетаний (логические, грамматические и собственно синтаксические законы сочетаний), то синтактика – это последовательное расположение и типы связи частных языковых актов внутри целостного высказывания как последовательности актов (подробнее см. § «Ноэматический синтаксис и ноэтическая синтактика в языке»). Синтактика актов говорения будет поставлена здесь в принципиально неизоморфные соотношения и с языковым ноэматически-семантическим синтаксисом, и с ноэтической синтактикой «чистой феноменологии», т. е. с феноменологическими данными о сочленении актов сознания. [280] Это – зона разного рода сцеплений, наложений, расщеплений и т. п. частных языковых актов, условно взятых в изоляции от интерсубъективно-эгологических смещений инстанции говорения (точки исхождения смысла), т. е. от рассматриваемого здесь во вторую очередь тематического блока, который можно назвать «трансформационная эгология в зоне языка» или «интерсубъективная эгология». Под этой темой имеются в виду разного рода модификации, расщепления и трансформации, которым подвергается чистое Я в имманентном интерсубъективном пространстве высказывания, содержащем вместе с разными я-позициями и разного рода «он»-, «ты»-и «мы»-позиции (в качестве предварительного ориентира назовем некоторые из известных и относящихся сюда тем: инстанции наблюдения и говорения, расслоение Я-говорящего, фокализатор и нарратор, автор – его «смерть» и «маски», чистый, первичный и вторичный автор, двуголосие, ориентация и т. д.).

Разделение на эти блоки – вынужденный шаг в целях композиционно обособленного обсуждения этой сложно внутри себя дифференцированной проблемы: все без исключения частные темы из обоих блоков взаимопереплетены. Главный интерес здесь как раз в обратном – в совмещении этих блоков: не в самой по себе парадигматической номенклатуре возможных в говорении модифицированных форм Я-позиции и парных «он»-, «ты»– и «мы»-позиций, но – в погружении эгологии в синтактику и в увязывании синтактики с эгологией.

Общая идея представленных ниже фрагментов «феноменологии непрямого говорения» имеет три стороны. Первая – в том, что в каждом высказывании всегда наличествуют не один, а как минимум несколько актов (без количественных ограничений), и что связная последовательность этих частных языковых актов в высказывании представляет собой не изоморфное воспроизведение, а различные формы инсценировки последовательности соответствующих актов сознания (с опущениями, наращиваниями, переформатированием, наложениями и т. д. ноэтических и ноэматических элементов актов сознания), что и влияет на формирование непрямых форм смысла. Вторая сторона общей идеи в том, что в каждом высказывании содержится также не один, а несколько разных по типу источников смысла или инстанций говорения, и что эти частные имманентные источники смысла в высказывании взаимно чередуются, сменяются, взаимоналагаются и вступают в коалиции со своими оппозиционными (по местоименной шкале) источниками смысла, создавая тем самым эффекты непрямого смысла, причем формы инсценированной комбинаторики частных инстанций говорения во многом аналогичны тем процессам опущения, сращения, наложения, наращивания и т. д., которые усматриваются в зоне ноэтической синтактики языковых актов при их сопоставлении с соответствующими актами неязыкового сознания. Третья сторона общей идеи, как понятно, в том, что непрямое говорение в его полном объеме образуется совмещениями процессов, происходящих в этих двух условно разъединяемых при рассмотрении зонах.

§ 5. Феноменологический адрес и феноменологические особенности процесса говорения. Известно, что Гуссерль редуцировал говорение – как порождение (и понимание) реальных живых высказываний – из состава тем чистой феноменологии, но впоследствии говорение, как и многое другое, также редуцировавшееся Гуссерлем, вошло в состав «предметов», которые стали оцениваться – как это предполагается и нами – в качестве поддающихся феноменологическому усмотрению (при соответствующем, конечно, расширении и изменении самого концепта «феноменология», в частности, при полном или частичном отказе от редукции).

В расширенно понимаемом феноменологическом ракурсе говорение предстает как «языковой поток», а в качестве такового – как модификация, сплетенный слой или типологически независимая разновидность «потока актов сознания» (точнее с пониманием характера этого соотношения определимся позже). Соответственно, как и всякий поток сознания, говорение предстает и как последовательность частных актов, которые поддаются вычленению. Эти вычленяемые (примем название) акты говорения [281] представляют собой отдельный, а по некоторым параметрам особый, тип среди многочисленных видов актов сознания. Содержательно осветить эту «особость» мы постараемся по мере развития темы (см., в частности, раздел «Фокус внимания»), пока же обратимся к внешним «выгодам» феноменологического ракурса.

Квалификация говорения как членимой на акты разновидности потока сознания дает основания для применения к нему (конечно, в специально приспособленной аранжировке) соответствующего категориального арсенала чистой феноменологии. Так, законченное языковое высказывание, т. е. не спонтанное, а организованное и целенаправленное языковое образование, предстает – аналогично организованному единством интенции феноменологическому «переживанию» – как совокупная цепь разнообразно сцепленных и последовательно взаимосвязанных, но дискретных «актов говорения». Как и все другие типы актов, акты говорения можно будет рассматривать как распадающиеся на свои специфические ноэматическую и ноэтическую стороны, при обсуждении которых мы будем пользоваться операциональными потенциями гуссерлевых понятий «ноэма» и «ноэса». [282] Становится применимым к процессу говорения как особой разновидности потока актов сознания и все то многообразие тем и новаций, которые разрабатывались Гуссерлем в сфере ноэтической синтактики различных по типу актов: их разного рода одно природных и разноприродных сочленений, наложений, перемен установки, интенциональных сцеплений и поворотов, аттенциональных сдвигов, ретенций, протенций и т. д.