интересы. Среди общего молчания слышно, как гости жуют и дуют. Только с половины обеда разыгрывается обычная беседа, темой для которой служат выяснившиеся результаты летнего урожая <…>.
Но вот гости с шумом отодвигают стулья и направляются в гостиную, где уже готов десерт: моченые яблоки, финики, изюм, смоква, разнообразное варенье и проч. Но солидные гости и сами хозяева не прикасаются к сластям и скрываются на антресоли, чтобы отдохнуть часика два от шума. Внизу, в парадных комнатах, остаются только молодые люди, гувернантки и дети. Начинается детская кутерьма <…>
К семи часам, когда молодежь успела уже набегаться и наиграться, сходят с антресолей солидные гости. Появляются лакеи с подносами, уставленными чашками с чаем; за ними другие разносят груды разнообразного печенья; десерт в гостиной освежается. Словом сказать, полагается начало новой еде, которая уже не прекращается до глубокой ночи. После чаю хозяйка предлагает молодежи протанцевать; за старые клавикорды усаживают одну из гувернанток, и пары танцующих с шумом расстанавливаются вдоль и поперек большой залы.
Из мелких танцев в то время известен был только вальс… Фундаментальными танцами считались: французская кадриль и мазурка… Кроме того, танцевали экосез и русскую кадриль… В мазурке принимали участие и солидные гости…
Около полуночи веселье прекращалось, и день заключался ужином.
Следующий день был повторением предыдущего, но проводился несколько проще. Во-первых, было не так людно, потому что часть гостей уже разъехалась, а во‑вторых, и оставшиеся гости чувствовали утомление после вчерашней ночной кутерьмы. Зато еда как будто ожесточалась еще более. Вечером танцы хотя и возобновлялись, но ненадолго, и к десяти часам гости уже расходились на ночлег, предварительно попрощавшись с гостеприимными хозяевами, так как завтра утром часам к девяти предполагалось выехать из Лыкова…
По дороге в Малиновец мы обыкновенно заезжали к Боровковым, у которых проводили целые сутки, от Боровковых к Корочкиным и т. д., так что домой возвращались нередко через неделю. Затем, отдохнувши несколько дней, объезжали другую сторону околотка, гостили у Пустотеловых и забирались в Словущенское, где начиная с предводителя Струнникова не пропускали никого из мелкопоместных.
Везде пили и ели, но всего искреннее веселились в Словущенском, где, за исключением Струнниковых, помещики были победнее, и с ними меньше чинились. У Слепушкитных, например, хотя и не танцевали, по причине тесноты помещения, но зато изо всех усадеб собирали сенных девушек, которые пели подблюдные песни… На ночь все размещались по разным усадьбам и таким образом несколько дней сряду переходили из дома в дом.
Собирались раза два-три в зиму и в Малиновце… Да и нельзя было иначе. Дом был громадный, помещения для всех вдоволь, запасов – тоже. При том же сами всюду ездили и веселились – стыдно было и соседям не отплатить тем же.
Дней за пять до Рождества раздолье на время прекращалось, и помещики разъезжались по своим усадьбам, чтоб встретить праздники в тишине среди семейства <…>.
Новый год весь уезд встречал у предводителя Струннникова, который давал по этому случаю бал. Вереница экипажей съезжалась 31-го декабря со всех сторон в Словущенское, причем помещики покрупнее останавливались в предводительском доме, а бедные – на селе у мелкопоместных знакомых…
В продолжение всего рождественского мясоеда без перемежки шли съезды и гощения, иногда многолюдные и парадные, но большей частью запросто в кругу близких знакомых. В числе этих собраний в особенности выдавался бал, который давал в городе расквартированный в нашем уезде полк. Этот бал и новогодний предводительский считались кульминационными точками захолустного раздолья.
Словом сказать, целых три месяца сряду захолустье ело, пило и гудело, как пчелы в улье. В то же время и молодые люди сходились между собой. Происходили предварительные ухаживанья, затем затевались свадьбы, которые отчасти игрались в рождественский мясоед, отчасти отлагались на Красную горку» (117, с. 430–441).
В отличие от богатых и знатных господ с их специально обученными поварами (их нередко отдавали учиться в московский Английский клуб, славившийся своей кухней), блюдами французской кухни, строгой организацией стола и самого обеда или ужина, в провинции, а особенно у небогатых помещиков, еда была хотя и обильной, но простой. Стогов описывает свадебный пир: «Молодые сидели во главе стола, я даже помню кушанья: студень, заливная рыба, поросенок под хреном и сметаной, разварная рыба, ветчина с кореньями, щи, к ним пирог с кашей, кашица, пирог с курицею, лапша, пирожки с говядиной, уха, пирог с морковью. Три или четыре каши, языки, мозги с телячьими ножками и головкою. Жаркие: гуси, телятина, баранина, утки и жареная рыба, к жаркому соленые огурцы, разварные кисели. Сладкие слоеные пироги, пирожки, оладьи с медом, из сладкого теста какие-то ленты, розаны. Может быть, и еще что-то было. После каждого кушанья мужчины пили по стаканчику водки, было и вино в бутылках, но его никто не пил. Дамы пили мед» (98, с. 43). И никакого супа-тортю, фринзербов и яиц пашот.
Вообще усадебная провинциальная жизнь, особенно мелкопоместная и особенно в конце XVIII – начале XIX в. была простой, и сохраняя множество традиций, мало отличалась от крестьянской: разница была скорее количественной, нежели качественной. Истово верили в приметы, гадания, нечистую силу, колдунов. Про одного из дедов Стогова «весь околодок знал, что он был колдун… Ехала дворянская свадьба; дедушку забыли позвать Подъехала свадьба с поезжанами к околице, лошади на дыбы и не пошли – худая примета; другие, третьи сани, лошади нейдут в ворота околицы; тогда вспомнили о своей ошибке, что не пригласили Дмитрия Дементьевича… Наконец дедушка простил, взял лопату да метлу, да неизбежный ковшик воды с углем, лег в воротах, заставил всех читать молитву, а сам стал сражаться с нечистым; разгреб снег, размел метлой, обошел поезд по солнцу, опрыскал водою и провел первые сани – поезд проехал» (98, с. 31–32). И женились в ту пору небогатые дворяне так же, как крестьяне: по приказу родителей: «Батюшка, как вы познакомились с моею матушкою? – Зачем, братец, знакомиться: покойный батюшка приказал: «Иван, поезжай в Рузу к Максиму Кузьмичу Ломову, у него одна дочь Прасковья, ты на ней женись, я уже все сладил, и приезжай с женой. Очень не хотелось мне жениться… – Почему же вы не сказали своему отцу, что вы не желаете жениться? – Как можно, братец, сказать отцу!.. Скажи-ка я – угодил бы на конюшню» (98, с. 35). Стогов, повествуя о раннем детстве в мелкопоместной среде (Можайский уезд, самое начало XIX в.), довольно подробно описал свадьбу своего дяди, чиновника уездного суда; невеста – помещица Можайского уезда, владелица 6 душ. «Видел ли ее прежде дядя – не знаю, думаю – нет». В доме была специально приготовлена комната для молодых, ранее бывшую детской: «Сколько я помню, заботились, чтобы не подшутил кто-нибудь и не наколдовал бы в комнате: известно,