Читать интересную книгу Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

Виноваты в этом, пожалуй, были обе стороны. А еще точнее, сейчас просто задымила фитилем бомба, заложенная под фундамент государственности еще в далеком двадцатом году.

Парламентская республика согласно решению Учредительного собрания, закрепленному Конституцией, второпях и не слишком умело скопированной с британской, несла в себе означенную мину в виде института Местоблюстительства (в просторечии — регентства), представляющего собой странный компромисс между идеями Президентской республики, парламентской и конституционной монархии.

Больше семидесяти лет большого вреда от такого политического гибрида не чувствовалось, скорее всего потому, что в период восстановления политических структур России после кровопролитной и разрушительной гражданской войны, бурного экономического роста 20–30–х годов, создания Тихо–Атлантического союза, почти двадцати лет локальных войн и миротворческих операций по его периметру сам факт существования регентства почти никого не интересовал.

Ну, существует там, в Москве, что–то такое, никому не мешает, есть не просит, ну и бог с ним.

Однако, как нередко уже бывало в истории, в полном соответствии с принципом Питера, «если неприятность может произойти, рано или поздно она происходит».

Как–то так сложилось, что одновременно на постах Местоблюстителя и премьер–министра российского правительства оказались люди волевые, уверенные в себе, по–своему амбициозные. Причем инициативу конфликта взял на себя глава исполнительной власти, что объяснимо.

Олег Константинович принадлежал к династии, на свою должность был избран пожизненно, до определенного момента на какую–либо реальную власть за пределами вверенного ему Московского военного округа и Гвардейского корпуса не претендовал.

Господин же Каверзнев Владимир Дмитриевич, председатель победившей на выборах 1996 года партии социалистов–революционеров (правых), во–первых, лично был настроен крайне антимонархически, числя в своих учителях и предшественниках таких тираноборцев, как Борис Савинков, Михаил Бакунин и др. Во–вторых, в силу особенностей характера он с трудом скрывал раздражение при одной мысли о том, что в центре России имеется территория размером со среднее европейское государство, де–факто ему неподвластная. А в–третьих, господин Каверзнев лелеял мечту о преобразовании России в президентскую республику по французскому типу, а на посту президента видел, естественно, себя.

И вот тут–то фигура и должность Олега Константиновича возникала перед внутренним взором премьера во весь свой зловещий рост. Не только в буквальном смысле, хотя физический рост князя достигал двух метров и он внешне был удивительно похож на августейшего прапрадеда, Александра Второго Освободителя.

По замыслу членов Первого (и до сей поры последнего) Учредительного собрания, в случае попытки со стороны какой угодно политической структуры посягнуть на неизменность Конституции и государственного устройства державы Российской именно Местоблюститель во главе подчиненной ему Гвардии обязан был «таковое посягательство со всей потребной быстротой и решительностью пресечь». Затем, после необходимых консультаций с «лояльными Конституции и российской государственности общественными силами», либо назначить новые выборы в Государственную думу, либо созвать Второе Учредительное собрание или даже — Земский собор.

А в таком случае, и это прекрасно понимал господин Каверзнев, вероятность восстановления в России полноценной монархии, может быть, даже и самодержавной, становилась до неприличия высока.

Вот и приходилось премьеру уже шестой год демонстрировать Великому князю свое полнейшее расположение и дружелюбие, все это время мучительно размышляя, как же из такой историко–правовой коллизии выбраться с полным для себя преферансом[50].

Не сразу, но суть происходящего стала ясна и князю. Он и сам был неплохим аналитиком, а в его ближнем окружении подобрались настоящие асы политических интриг, вроде того же генерала Чекменева, близкого личного друга и серого кардинала по совместительству, председателя военно–исторического клуба «Пересвет» генерала Агеева и многих других персон аналогичного калибра.

Все они старательно пытались довести до сознания своего сюзерена, что ждать, пока противник нанесет первый удар, — гибельно. Никто ведь пока не знает, каким этот удар может оказаться. Сил–то и политических возможностей у премьера намного больше.

Что стоит ему, например, спровоцировать парламентский кризис, предварительно (или одновременно) организовать крупные беспорядки в Москве, не остановившись перед террористическим актом против Его Императорского Высочества. А для маскировки устроить неудачное покушение и на себя тоже. И все!

Вводится чрезвычайное положение, объявляется о введении (разумеется, временном) диктатуры, а где–то через год–другой вполне можно будет уже диктатору Каверзневу созывать Учредительное собрание. И принять на нем какие угодно решения.

— И что же нам тогда, Олег Константинович, снова, как генералу Корнилову, с винтовкой и сумкой сухарей в очередной Ледяной поход отправляться? — говаривал обычно Чекменев, если находил к тому хоть малейший повод. — Тот раз вышло, слава Создателю и русскому офицерству, а как сейчас сложится? Ни нам, ни России это не надо…

Психологический прием, на новом историческом этапе повторяющий хрестоматийную методику Катона Старшего. «Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». Этой фразой он заканчивал все свои выступления в Сенате, какого бы вопроса они ни касались.

Такие разговоры происходили у князя с его «ближним боярином» последний год с неизменной регулярностью. Олег Константинович поначалу посмеивался только, потом пытался эту тему пресекать с разной степенью решительности, а начиная с весны сам стал задумываться всерьез.

Известно ведь, что вода камень точит не силой, а долгим падением.

А группа агеевских «пересветов», в которую входили наиболее надежные и способные старшие офицеры Гвардии и подчиненных Олегу Константиновичу военно–учебных заведений, тем временем заканчивала разработку теоретических обоснований необходимости «превентивного удара» и даже конкретных оперативно–тактических планов.

Вот и сейчас, закончив еженедельный доклад, Чекменев передал князю папку с документами, требующими рассмотрения, принял свободную позу, потянулся к палисандровому ларцу с сигарами.

Великий князь принимал Чекменева в картографическом кабинете, именуемом так потому, что все стены обширного, за сто квадратных метров площадью, помещения были завешаны картами материков, регионов и отдельных стран, на полках и столах лежали и стояли всевозможные атласы, справочники, лоции и тому подобная продукция, до которой Олег Константинович был большой охотник. Имелись также три громадных глобуса, один из которых был изготовлен еще в восемнадцатом веке для Петра Первого, а последний, трехметрового диаметра, не далее как год назад на основе цветных спутниковых снимков.

Другие собирают монеты, марки, картины и скульптуры, а князь обожал вот это. Были здесь карты обычные, многотиражные, на которых не жалко было рисовать всяческие значки и стрелки, проясняя для себя текущую политическую и военную обстановку, а были и уникумы, вроде подробнейших немецких, выполненных в масштабе пятьсот метров в сантиметре, а потом уменьшенных так, что целые государства помещались на стандартном листе, но с помощью лупы размером с тарелку открывали тайны всех своих «лугов, полей и рек».

— А вот я тут вчера позволил себе на рыбалку вырваться, — сообщил Чекменев, чтобы слегка отвлечь Олега Константиновича, дать ему расслабиться, стать более восприимчивым к очередным судьбоносным идеям, которые генерал собирался до него донести. — Есть у меня неподалеку одно заветное местечко. Пока на поплавок смотришь, мысли разные интересные в голову приходят.

— Ну–ка, ну–ка, — в отличие от последних царствовавших Романовых Олег Константинович рыбалкой в спортивном или гастрономическом смысле не увлекался, но как способ медитации признавал.

Они с удовольствием порассуждали о сравнительных качествах снастей, о том, какая вода лучше успокаивает, стоячая или все же текучая, о способах быстрого копчения свежевыловленной рыбы.

Князь был доволен, что наперсник[51] хоть сегодня не касается темы, которая, в общем–то, его пугала.

Словно Рок из древних мифов, своей неизбежностью и необратимостью. То есть, если начнется борьба за власть, то до окончательного результата, каким бы он ни был, на полпути не остановишься и назад не повернешь.

Олег Константинович наизусть цитировал куски из «Записок об ужении рыбы» Аксакова, вспоминал случаи из собственных географических экспедиций и вел дело к тому, что неплохо бы в ближайшие дни что–то такое сорганизовать.