А президенту оставалось ждать. Выслушивать доклады. Бешено торопить. Разок появиться перед телекамерами, нацепив на лицо чуть глуповатую, но всегда внушающую уверенность в успехе улыбку, произнести несколько ободряющих слов - и снова ждать, мучаясь от неизвестности и надеясь на лучшее. Всегда надеясь на лучшее…
И в то же время другой человек в своем кабинете за красной в зубчик стеной, получив подтверждение первого фантастического доклада и отослав секретаря, немедленно вслед за злорадством ощутил ужас и детскую беспомощность. Ему и прежде приходилось испытывать подобные эмоции, и он всегда превосходно умел контролировать их. Его учили этому. Он был способным учеником. В любой ситуации он сумел бы сохранить на лице столь подкупающее публику заинтересованно-деловитое выражение, нередко с уместной примесью скепсиса или иронии. Но никогда еще президент огромной страны не казался себе таким маленьким и жалким, как сейчас.
Все изменилось в одно мгновение. Поднялась ниоткуда волна-громадина и захлестнула его, как кутенка. Мир опрокинулся. Новые геополитические реалии. Новое оружие сокрушительной мощи - ив чужих руках. В распоряжении тех, от кого неизвестно чего ждать. Впору закричать, как обиженному ребенку: «Нечестно! Мы так не договаривались! Нельзя менять правила во время игры!»
Никто не услышит. А потому не будет и бесполезного крика. Будет кропотливая работа. Быть может, новую ситуацию удастся каким-нибудь финтом повернуть себе на пользу…
Страх уходил на мягких лапах, уступая место расчету. Поторопиться признать Свободную Антарктиду - это первое. Как можно скорее, еще до обмена послами, нанести в этот пингвинятник личный дружеский визит, опередив конкурентов. Предложить безвизовый режим, торговое соглашение, льготные кредиты и содействие на международной арене. По возможности договориться о концессии на добычу нефти и газа для прикорма своих олигархов. Вот второе, третье и четвертое, но далеко не последнее. Однако уже этого хватило бы для подтверждения имиджа не народного президента, нет (при чем тут народ?), но хотя бы лучшего и наиболее умелого из худших. Из тех, кто остался, когда естественный отбор вышиб из большой политики мало-мальски порядочных людей…
Но как разговаривать с теми, кто может любую часть суши в один миг зашвырнуть на полюс и даже на Луну гораздо раньше, чем до их сволочных ледников долетят боеголовки??!
Страх не ушел далеко. Прятался поблизости. Скалил зубы.
И было похоже, что он обосновался тут навсегда.
***
Где-то на Шпицбергене стоит скромный монумент. Он увековечивает память о человеке, который в одиночку прошел девятьсот километров по арктическим льдам и замерз, не дойдя трех километров до жилья.
Игорь Непрухин и Женька Большой прошли гораздо меньше. А до конца пути им осталось пройти гораздо больше, чем тому бедняге. Пусть Антарктида, сделав поблажку, соскочила с полюса и легла на экватор - она и на экваторе осталась Антарктидой.
Пурга улеглась. Убежали к океану низкие мрачные облака. Выглянуло солнце.
Недолго оно сияло. Недолго слепил глаза искристый наст. Задолго до заката желтый диск стал оранжевым, украсился на несколько минут двумя концентрическими кольцами, расплылся и истаял, как медуза на песке. Сильно похолодало. Утонув в дымке, исчез горизонт.
Непрухин знал, что такое белая мгла. Видел. Попадал в нее. Она возникает неизвестно откуда при больших морозах во внутриконтинентальных областях. Мириады ничтожно малых кристалликов льда сгущаются над снежной поверхностью плотным туманом и висят мертво, без движения. Иногда день, иногда два. Бывает, и дольше. Часто с крыши вездехода видно далеко окрест, а с наста - на три шага.
Кто мог подумать, что Антарктида и сейчас еще способна родить белую мглу, да еще в сравнительной близости от побережья?!
Без всяких эмоций Непрухин отметил про себя, что это, быть может, последняя белая мгла из наблюдавшихся в Антарктиде. И уж наверняка - последняя белая мгла в жизни двух антарктов.
Упала ночь. Ни звезд, ни луны. Жестоко кусал мороз. Без движения - верная смерть. А как двигаться, если нет сил?
Через «не могу», естественно. Переставлять непослушные ноги. Иного способа ходить еще не придумано. Правда, здесь снова начинается зона трещин… Строго говоря, белую мглу положено пережидать на месте - но в данной ситуации это не выход. Ночь убьет неподвижных. Продолжать путь в белой мгле - днем ли, ночью ли - тоже почти самоубийство. Русская рулетка с одним пустым гнездом в барабане.
Один раз Непрухин и Женька потеряли друг друга в трех шагах. Если бы в двадцати, то, пожалуй, не встретились бы, кричи - не кричи. Звуки в Антарктиде ведут себя странно. Иногда, особенно в ясную погоду, человеческий крик можно услышать за десять километров. Иногда, и тоже в безветрие, он глохнет в десяти шагах.
Они дожили до утра, хоть и остались совсем без сил. Белая мгла продолжала висеть неподвижной кисеей. Кое-как, с большими перерывами, удавалось продолжать движение, шатаясь и цепляясь друг за друга. Иногда Непрухин заставлял Женьку подняться и ковылять дальше, иногда роли менялись. Мысли странно путались. Временами Непрухин не понимал, куда они идут вдвоем и зачем, когда можно с большой приятностью отдохнуть, привалившись к застругу. Можно позволить себе сколько угодно отдыха!
Потом сознание ненадолго прояснялось, и он понимал, что все это - симптомы переохлаждения. Тогда он пугался, начинал двигаться бодрее и тормошил Женьку, чтобы спустя минуту или две вновь забыть о цели и смысле движения.
Теперь они почти не разговаривали друг с другом. Но один раз, когда они в очередной раз повалились отдохнуть, Женька произнес чужим сиплым голосом:
– Надо написать записку.
– Кому? - отозвался Непрухин.
– Тем, кто нас найдет. Мы ведь не дойдем, ясно же.
– Может, и не дойдем… А идти надо.
– Да я не спорю. Идти так идти… - Женька закашлялся и сплюнул розовым. - А записку… неплохо бы…
– Нечем писать, - ответил Непрухин. - И не на чем.
– Жаль, - огорчился Женька. - А если бы было, что бы ты написал?
– Кому?
– Кому хочешь. Родным. Друзьям. Кто у тебя самый близкий друг - Ломаев?
– Ломаеву я, знаешь, что написал бы? Кретины мы с тобой, Гена. Напились до зеленых чертей и объявили независимость! Да кому она нужна! Кому-нибудь с того стало легче? А? Глупо сделали и за глупость платим…
– Ты серьезно? - спросил Женька.
– Я? - Непрухин помолчал. Затем попытался усмехнуться. - Нет, конечно. Это я для себя сказал. В предсмертных записках такое не пишут. Я написал бы: дерзай, Гена! Двигай то, что мы начали. Раз пошла такая игра, надо вести ее до конца. Вот что на самом деле я бы ему написал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});