Женька не ушел. И в душе Непрухин был благодарен ему за выбор.
– Все равно трактор пришлось бы бросить, - сказал он то, во что ему сейчас хотелось верить. - У нас запасных пальцев к гусеницам было всего три штуки. На таком запасе по Антарктиде далеко не укатишь.
– У нас же ни одного не лопнуло и не выпало, - возразил Женька.
– Потому что теплынь, - противореча сам себе, возразил Непрухин. - Когда поезд идет по куполу при минус шестидесяти, пальцы только так летят и трансмиссия тоже. Сейчас-то благодать: мы почти на экваторе, хоть и на километровой высоте. Градусов двадцать всего ниже нуля…
– Ну и не замерзнем, - подытожил Женька.
– Ага… Знаешь, однажды американцы катали большую группу туристов на самолете в районе Эребуса. Уж не знаю, что случилось с тем «Боингом», только он аварийно сел, можно сказать - свалился. Почти никто не погиб при посадке, зато раненых было предостаточно. С Мак-Мёрдо и Скотт-Бейса, разумеется, выслали спасателей, да что толку? Все до единого пассажиры превратились в мерзлые сосульки спустя какой-нибудь час после аварии. Спасатели прибыли гораздо позже.
– Мы не ранены. И потом, во что были одеты те туристы? Небось в шортики-маечки?
– Ив каэшках люди замерзали за милую душу…
– А ты, я гляжу, оптимист, - фыркнул Женька. - На тракторе без кабины ехал - замерз, да? Озяб, но не замерз же! Ну и все! Будем двигаться - будем жить. Веди. А скажешь еще раз, что я зря увязался, - дам в морду, понял?
– Ты - мне? - удивился Непрухин.
– Тебе, хоть ты и мэр. Мэров я еще ни разу не бил, мне это даже интересно… Куда идти-то?
Идти пока предстояло туда же - на восток и в гору. До поворота на юг оставалось пройти еще километров пятнадцать-двадцать.
– Держись за мной.
***
ИЗ ЗАПИСОК ЛОМАЕВА:
«Снилась мне такая ерунда, какую не встретишь и в помеси мыльной оперы с ужастиком, а только покидать эту кошмарную бодягу все равно не хотелось ни в какую. Почему-то я твердо знал: наяву будет еще хуже.
А потом я услышал:
– Просыпается.
Глагол этот поверг меня в отчаяние. Я не хотел туда, в явь. Там было слишком страшно, чтобы я мог это выдержать. Там жил ужас.
И все же я неумолимо вываливался туда. Цеплялся, напрягая все силы, боролся, - но соскальзывал.
Открыл глаза - все как в тумане. Ни людей, ни предметов - одни силуэты, да и те нерезкие, вроде как сквозь мутное стекло и вдобавок не в фокусе. Руки-ноги бесчувственные и неподъемные, словно деревянные протезы. Пошевелиться - проблема. И голова тупая-тупая…
Наверное, тоже протез. Притом дефектный: с головокружением и мигренью.
– Гена, с тобой все олл райт? Как ты себя чувствуешь?
Это был Ерема Шеклтон. А с ним и вся наша гоп-ко-манда: Кацуки, Чаттопадхъяйя, Коган…
Обрадовался я лишь на один миг. А потом, припомнив все, что со мной было, впал в такое отчаяние, что хоть вой, хоть стреляйся.
– Все в порядке, Гена. Все теперь будет хорошо
Хорошо?.. Они что, издеваются надо мною? Вряд ли. Жалеют, наверное. Не понимают, что это для меня еще хуже.
– Где я?
– В Альпах, Гена. Уютный домик в долине. Да ты уже бывал в нем…
Что-то не припоминаю. Когда? Зачем? А, ну да, верно. Бывал. Беседовал с гейдельбергским человеком, как бишь его… Стар Трек? Ван Стар? Нет, ван Трек, точно.
– Ван Трек тоже здесь?
– Никого тут нет, одни мы, Гена, - заворковал Моисей Соломонович. - Был доктор, сделал вам укол и уехал. Сказал, что с вами таки все будет в ажуре…
– А почему я здесь? Меня укололи, я заснул…
– Вас собирались тайно вывезти в Италию на военную базу США. Мы таки очень даже не собирались смотреть на это сложа руки.
– Пришлось привлечь э-э… платных статистов, - неизвестно над чем засмеялся Шеклтон.
Им всем было весело. Одному мне было гадко, потому что я все вспомнил. Ужас. Позор. И тоска такая, что самые необходимые предметы - веревка, мыло и табурет.
– Моисей Соломонович, - сказал я, отведя взгляд, чтобы никого не видеть. - Ребята… Я им все сказал…
– Об чем? Об Антарктиде?
– Да.
– И о секретном геофизическом оружии?
– Да. - Я с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать в голос.
Все замолчали, а Коган сразу засуетился, захлопотал вокруг меня, дружески похлопывая по плечу ладошкой и приговаривая:
– Вы себе успокойтесь, успокойтесь, Гена. Мы все знаем. Все хорошо, все так и должно быть…
– Как еще - так?
– Разве мы похожи на идиотов? Разве мы не понимаем, что такое форсированные методы допроса? - Когана аж передернуло. - Разве ничего не слыхали о «наркотиках правды»? Вы себе зря волнуетесь, Гена. Мы знали, что из вас таки вытрясут все, что им надо. А вы не знали и знать не могли, что они заставляют вас говорить то, что НАМ надо…
Факт остается фактом: мой протез головы соображал настолько плохо, что я еще долго не мог понять, как меня подставили. Потом заподозрил, но не поверил. Мне не довелось служить ни в разведке, ни в тайной полиции, и, наверное, я к тому же плохой политик, ибо оказался не готов поверить, что цель ВСЕГДА оправдывает средства.
– Вы помните человека, с которым я вас знакомил у себя в номере? - поинтересовался Моисей Соломонович.
– Да.
– Так вы вспомните, какую вы с ним вели беседу.
– Это когда вы вышли?
– Вот именно. Я попытался.
– Не помню. Какая-то болтовня шла несущественная…
– Очень даже себе существенная. Борис Гершевич - один из лучших гипнотизеров в мире. Между прочим, его содействие и его лояльность таки обошлись нам в изрядную сумму. Гена, мне очень неприятно говорить вам об этом, но Борис Гершевич незаметно для вас внушил вам полное доверие к моим словам о геофизическом оружии, которого у нас никогда не было и нет…
– Что, совсем нет? - тупо спросил я.
– Я вас умоляю, откуда ему взяться?
Но ведь Антарктида таки прыгнула! Возможно, мы когда-нибудь узнаем почему, но согласитесь, не сыграть на этом прямо сейчас было бы полным идиотизмом…
И тут я все понял и во все поверил.
Не стану описывать то, что со мной творилось. Да и что могло твориться хорошего? Обида и ярость - не те эмоции, что доводят до добра. Скажу одно: хорошо, что я в тот момент еще слабо владел своим телом. Кое-кому могло бы не поздоровиться.
А потом я их всех выгнал из комнаты (это оказалась спальня) и зарыдал в подушку.
Не знаю, как долго это продолжалось. Уж простите меня за упоминание о моей слезливой истерике - уверяю вас, с вами может случиться то же самое, если вы вдруг окажетесь слабее грудного младенца. Прошло время, прежде чем ярость взяла верх.
Для начала я попытался встать. Кровать-то я покинул, а вот служившие вешалкой оленьи рога со своей одеждой оборвал и загремел на пол вместе с ними. Нашумел и моментально распростился с одиночеством - все четверо снова были тут как тут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});